Московские легенды. По заветной дороге российской истории - Страница 28
«Я занял комнату, похожую на склеп, в трапезной церкви Богоявленского монастыря на Никольской улице, – рассказывает один из основателей АХРРа П.А. Радимов в книге воспоминаний «О родном и близком». – Рядом была большая комната, где три художника-ахрровца – я, Н. Котов и Карев – поставили свои холсты. В другой комнате в три аршина жил скульптор Сергеев, ему с женой тоже негде было приткнуться в Москве. За комнаты мы никому ничего не платили, помещение числилось за АХРРом… Здесь же проводились наши первые собрания, и здесь же был клуб АХРРа. Через год это помещение пополнилось молодыми художниками-беспризорниками, и, поставив двадцать коек в ряд, мы прожили там четыре года.
В моей комнате никто жить не решался, были сырость и затхлый запах, шедший снизу из склепа, где лежали кости сына Меншикова и князя Голицына, министра просвещения при Александре I. Через церковную дверь была комната, где четыре года жил первопечатник Иван Федоров, а еще раньше, при Иване Калите, двадцать семь лет провел иноком митрополит Алексей, столп зачинавшегося великого Московского княжества.
И.Н. Павлов. Павел Радимов. Гравюра конца 1920-х гг.
За стеной моей комнаты была еще церковь, там совершалась служба; засыпая, я слушал распевы тропарей и кафизмы. В церкви были две скульптуры Гудона. На дверях трапезной мы повесили плакат: «Студия АХРРа». Рядом в комнате жил иеромонах отец Иван, большой, полный, одутловатый. Он ходил с ключами и сумрачным взглядом окидывал нас, художников, которые разогревали на железной печке чай, и иногда сибиряк Котов на мраморном полу неподражаемо изображал танец сибирского шамана. Впрочем, мы плясали в церкви не потому, что боролись с религиозными предрассудками, а потому, что на мраморном полу в большой комнате зимой нам было здорово холодно.
Через год умер монах Иван. Хоронили его все московские архиереи и патриарх Тихон. Человек тридцать духовенства ходили перед алтарем в византийских мантиях, они кланялись друг другу по чину, пели древними напевами и все были похожи на странных ночных птиц, которые не в меру суетятся перед рассветом. В церкви было десять старух и пять стариков. И эта пышность обряда была похожа на багряный закат над черным вспаханным полем.
Иногда в нашу мастерскую по нечаянности забегали богомольные старушки, они даже не охали, а молча пятились в дверь, увидя на наших картинах не крылатых ангелов, а суконные шлемы красноармейцев».
Рассказ П.А. Радимова интересен тем, что наряду с яркими бытовыми зарисовками он пересказывает легендарные предания, например, о пребывании Ивана Федорова в Богоявленском монастыре. Возможно, автор слышал их от последнего монаха монастыря Ивана, – так как Радимов, происходивший из семьи священника и сам окончивший семинарию, мог найти с ним общий язык.
В 1930-е годы Богоявленский собор сменил немало арендаторов, он побывал клубом, общежитием, производственным цехом, репетиционным помещением хора, но при этом стоял на государственной охране как памятник архитектуры. И как памятник архитектуры находился под наблюдением реставраторов, и время от времени на нем велись реставрационные работы, начавшиеся впервые послевоенные годы и продолжавшиеся до 1990-х. В 1991 году, еще до окончания реставрации, храм был возвращен церкви, освящен и в нем началась регулярная служба.
В мае 2007 года перед входом в собор в Богоявленском переулке установлен памятник греческим ученым монахам братьям Иоиникию и Софроиию Лихудам, которые в 1685 году по рекомендации иерусалимского патриарха прибыли в Россию на преподавательскую работу. Они преподавали в школе Богоявленского монастыря, в Славяно-греко-латинской академии. Лихуды действительно обладали обширными и глубокими познаниями, преподавали греческий и латинский языки, грамматику, пиитику, риторику, логику, математику, физику; создали ряд учебников, оказывали дипломатические услуги (Ионникий три года был русским послом в Венеции), но при этом они участвовали в интригах, за что были выгнаны из Москвы в Ипатьевский монастырь: их подозревали в шпионстве.
Памятник является подарком Москве правительства Греции. Авторы памятника скульптор Вячеслав Клыков и архитектор Виктор Пасенко.
На самой Никольской улице в лавках, с лотков и вразнос шла бойкая ярмарочная и красочная розничная торговля, иной вид имели внутренние дворы, также отданные торговле. Сейчас многочисленные мрачноватые торговые здания конца XIX – начала XX века, которыми эти дворы застроены, заняты бесчисленными конторами и учреждениями. Но в этих ныне малолюдных дворах, образующих сложный лабиринт, еще витает дух российского дореволюционного купеческого капитала, известного по мемуарам и произведениям писателей начала века, ставшими уже классикой.
«Тут ворочают огромными капиталами в сотни миллионов рублей, – описывает внутренние дворы Никольской П.И. Богатырев, – это центр всероссийской торговой силы. Здесь каждый торговый угол носит свое название: Мещаниново подворье, Суздальское подворье, Чижовское подворье и много других. На дворах этих подворий и находятся лавки и амбары, где происходит эта громадная торговля. Здесь мелкого покупателя нет, здесь «оптовик», который наезжает в Москву сам редко, а требования свои выражает или письменно, или «эстафетой», оттого здесь покупателя мало и видно. Но зато суета здесь большая: с утра до вечера рабочие, русские и татары запаковывают и распаковывают товары, кладут на воза «гужевых» извозчиков, которые своими возами застанавливали, бывало, все подворья. Товары привозились и отвозились, грузились и разгружались, и жизнь кипела, как смола в котле. Тогда на этих подворьях такого простора, за исключением немногих, уж очень больших, и удобств не было, все было грязновато и темновато, особенно осенью и зимой».
За Богоявленским переулком вдоль Никольской тянется длинный трехэтажный дом со сплошными магазинами на первом этаже, с несколькими въездными воротами, через которые видны дворы, застроенные складскими и конторскими корпусами. Это так называемое Чижовское подворье, построенное в 1852 году банкирской конторой почетных граждан купцов братьев Ивана и Андрея Гавриловичей Чижовых. Тогда этот комплекс зданий, соединявший в себе торговые помещения – лавки, склады, конторы, гостиницы, был одним из самых крупных в Москве и внушал удивление своими размерами.
Как наглядный пример роста русского капитала привел его М.Е. Салтыков-Щедрин. Герой одного из его рассказов, приехав в Москву в 1850-е годы, после долгого отсутствия отмечает: «Я понял, что Москва уже не прежняя. На Никольской появилось Чижовское подворье…»
Чижовское подворье не значится в числе памятников архитектуры, хотя, наверное, напрасно: уж не говоря о том, что оно – безусловный памятник истории, свидетель экономического взлета России в середине прошлого века, это характерная постройка Китай-города того времени, каких осталось совсем мало. Да и вообще, если не ограничиться двумя-тремя беглыми взглядами на витрины, проходя мимо, а приостановиться и посмотреть не спеша на окна, карнизы, на скромную отделку фасадов, то окажется, что у дома есть свое лицо и он вовсе не скучен, хотя и совершенно справедливо его относят к так называемой «рядовой застройке».
Во двор Чижовского подворья (без двора подворье – не подворье) лучше зайти через вторые от Богоявленского переулка ворота.
Направо – отреставрированная небольшая церковь Успения Божией Матери. В XVII веке здесь была усадьба Салтыковых, на их средства и построен в 1691 году храм. В XVIII веке церковь была открыта со стороны улицы, возле нее было кладбище.
В середине XVIII века домовладение переходит к князьям Долгоруким, в конце века оно снова меняет владельцев: ими становятся граф Мусин-Пушкин, генерал-поручик Потемкин и наконец надворный советник Петр Алексеевич Кусовников. В 1812 году дом Кусовникова не горел, потому что в нем во время пребывания в Москве французов квартировал гражданский губернатор Москвы генерал-интендант Жан Батист Лессепс. В 1820-е годы в доме Кусовникова находились книжная лавка книготорговцев и издателей братьев Силаевых и типография Бажуковой, печатавшая малыми тиражами свадебные и похоронные билеты, визитные карточки, афиши и иную мелочь.