Мортальность в литературе и культуре - Страница 78
Принципиальной является также различная длина строк, что отличает азбуку от традиционного стихотворного произведения. Контраст протяженности строк используется для создания эффекта гетероморфности текста и его визуальной выразительности.
Это в полной мере относится к азбукам Пригова, связанным с проблематикой смерти: «Азбука 5» (1983), «Азбука 27 (убить человека)» (1985), «Азбука 37 (похоронная)» (1985), «Азбука 44 (уничтожения)» (1985), «Азбука 57 (поминальная)» (1985), «Азбука 72 (мертвых)» (1993), «Азбука 87 (бренных и бренности)» (1997), а также пять азбук, названных в авторском реестре «Гробики» (51, 52, 53, 54, 55). Как отмечал Н. Алексеев, «в 70‐е он заранее хоронил свои стихи, изготавливая “книжки-гробики”, и тут же писал новые – это весьма показательно»610. Ему вторят, вспоминая Д. Пригова, В. Сорокин («Писал он действительно много, почти каждый день. “А что еще делать?” – спрашивал в ответ на рассуждения о “вдохновении и озарении”. Стихи отсеянные рвал и собирал в отдельные книжки – “гробики отринутых стихов”, запечатанные скрепками, чтобы нельзя было открыть. “Гробики” дарил друзьям»611) и М. Шапир («Дмитрий Александрович Пригов хоронит в бумажных гробиках сотни своих стихов»612).
Если «гробики» следует отнести скорее к разряду перфомансных и/или визуальных произведений, то семь остальных азбук – это вербальные тексты, на примере которых можно рассмотреть основные особенности приговских текстов данной типологической группы.
Самая ранняя «Азбука 5» представляет двухчастную прозиметрическую композицию, состоящую из «Предуведомительной беседы» в форме драматургического стихотворного диалога приговского «Милицанера» и Розы о единстве любви и смерти (вполне в духе европейской романтической эстетики) и стихотворного авторского монолога. В нем иронически, амбивалентно противопоставлены «положительная» любовь и «отрицательная» смерть:
«Азбука 27 (убить человека)» начинается с краткого прозаического «Предуведомления»:
Убить человека очень просто. Берешь, значится, нож обоюдоострый, острый, заточенный, Берешь не за лезвие, значится. Подходишь сзади-сбоку, говоришь что‐нибудь такое ласково-неразборчивое, в сторону говоришь, для себя скорее, чуть вверх глядя – взгляд его, да и свой непривыкший, на мелочь какую‐нибудь мелкую в воздухе летящую отвлекая – подносишь ножичек к телу его сладкому ближе, ближе, а…
Затем «Предуведомление» по азбучной логике переходит в перечень «неубийц». Смертоубийства начинаются только с буквы «х»:
Х ххх-хххаракири, х-хххх-харакира! – вскричал молодой человек и быстрым движением ножа отрезал Милицанеру голову, которая упала со стуком на пол, а освободившийся ххх-ххх-хозяин ее, обернувшись старушкой с новой головой, молодой человек нагнал ее и снова отрезал голову, которая со стуком упала на пол, старушка же, обернувшись собакой, громко и х-ххх-хрипло залаяла и бросилась бежать, заметая х-ххх-хвостом следы, молодой человек догнал ее и отрезал голову, ххххх-хххх-ха-ха-ха, хххх-ххх-хи-хи-хи – вскричала собака, обернувшись птицей, и бросилась бежать, молодой человек догнал ее и отрезал голову, которая со стуком упала на пол, молодой человек сх-хххх-хватил птицу и стал выщипывать у нее перья, крутить суставы и сдавливать сух-ххх-хое горло
Ц ц-цццц-цепкими руками вц-ццц-цепился ей в грудь и стал выдергивать кожу и мясо, кусать, рвать, раздирать зубами, давясь и содрогаясь судорогами, пить, пить кровь, слякоть, впиваться, вгрызаться. Всасываться, сердц-ццц-це, печень, селезенки, пузырь желчный раздирая, кости переламывая в пыль, в прах, в порошок растирая, в слякоть, в жижу, в говно, напрочь, напрочь, напрочь!
Ч и никак, никак, никак! ч-ччч-чур, ч-ччч-чур, чччур меня! – никак, нигде, ни в ч-чч-чем не уловить, не захватить, не зацепить, ни с-сс-сос-сс-считать, в тисках сокрушительных не зажать, ч-ччч-члены свободные по одному выдергивая, ножки тараканьи по одной выдергивая, крылышки выгрызая, не обхватить, не разодрать, не поджеч-ччч-чь, в баноч-ччч-чку предварительно закупорив, в костер полыхающий бросив, не кресте гвоздями ржавыми приконопатив, утюгом горяч-ччч-чим проутюжив – никак! Никак! Никак! —
Ш топором, пилой, молотком, бревном обруш-шшш-шивш-шшш-шимся, кирпичом сорвавш-шшш-шимся, дубиной, палицей, мечем, саблей двуострой, ш-шшш-штыком, блядь, автоматом, блядь, пуш-шшш-шкой, ебаный в рот, пушш-шшш-шкой, танком, броненосцем, кинжалом, ядом, колбасой, блядь, на солнце для того парочку дней провалявш-шшш-шейся, грибочками, грибочками, блядь, на хуй, мыш-шшш-шьяком, петлей, пулей, снарядом, бомбой атомно-нейтронной, кастетом – чего уж проще! – камнем, блядь, булыжником, ебись он в рот, бутылкой – а что? – бутылкой, катапультой, респиратором, генератором, позитроном, протоном, синхрофазатроном, блядь, зубами, зубами, зубами, вот этими и теми
Щ не можешь, не можешь, не можешь! Ни Кабаков, ни Булатов, ни Рубинштейн, а вот, вот, вот, вот этот – Некрасов – он‐то сможет! – мужик вон какой здоровый! – и не может! Чуйков! Ваня! Батюшка, давай – не может! Сорокин – тот‐то сможет, тот все сможет – и не может! Алексеев, Монастырский пустотствующ-щщщщ-щий – не может! Орлов, Лебедев, Шаблавин, Чачко а? что? – не могут. Ерофеев, миленький, на тебя одного надежда – не может! Попов, Васильев, Понятков, Кривулин ленинградский, давай! – там у вас в Ленинграде и не то творят – не может! Шварц, Берг, Айзенберг, Сабуров, Бакштейн, Шейнкер, Ануфрикев, Летов, Макаревич, Величанский, Лён, Радецкий Чесноков, Сайтанов, Гороховский, Мироненко, Гундлах – воин, самой судьбой на то призванный – не может! Звездочетов, Захаров, Альберт, Филиппов, Рошаль, Жинадлов, Сукхотин, Гандлевский, Сопровский, Новиков, Дмитриев, Ахметьев – не могут! Не могут! – Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Некрасов, Толстой, Достоевский, ведь у вас получалось же, получалось же, получалось! – не могут, не могут!
Ы-ыы-ы-ы-ы-ы– не могут
Э-э-э-э-э-э-э-э-э не могут
Ю-ю-ю-ю-ю-ю-юдоль, ю-юююююю-юдоль – вот она! Бренная! Что она? Уважаемый сын мой, когда оставляя землю-ююю-ю подземную-юююю-ю со всех сторон плотно обнимаю-ююю-ющую-юююю бестрепетную-ююю-ю и несопротиваляю-ююю-ющю-юююю-юся плоть мою-юююю, летел я в пространстве воздушном, вспоминая муки пульсировавшего чрева моего, тебя, от точечки малой ю-юююю-юрокой, колю-ююю-ючей, неведомой, постепенно, постепенно смыслом обрастаю-ююю-ющей, ножками вперед плывущей, выплываю-ююю-ющей в этот мир, выгашивал, теперь внизу подо мной в пространствах расстилаю-ююю-ющихся, воздухом, эонами моего нынешнего пребывания обнимаемый – вижу, вижу тебя внизу, столько сил моих выпившего ласкательных, принудительных, дабы защитить, уберечь тебя от ужасов видимых, под боком, промежду пальцев обитаю-юююю-ющих и тех, дальних еще, сейчас в полном объеме не видимые, уже и не ужасы даже, а нечто такое, просто данное, такое нечто и не словами определяемое даже, но как, как мне защитить тебя малюю-ююю-юсенького, что бы такое совершить, сотворить, сделать – вот нож возьму огромный-огромный, в руке сожму, на волоске своем жестком, безгрешном уже попробую-юююю-ю неземную-ююю-ю остроту его и вот, вот нож возьму огромный, заточенный, и вот нож возьму – что, что ты говоришь? Зачем? – а затем, что не смогу, не смогу, говоришь? Не смогу, не могу, не могу? Не могу! Господи, не могу, не могу! Не могу!
Я Я? НЕ могу?
Я все могу614