Морские волки. Навстречу шторму (сборник) - Страница 20

Хотя ветер и позволял нам направлять свой путь на северо-северо-запад, однако без помощи течения, которое, как уверяют здесь, у самых берегов направлено почти всегда к северу, было бы невозможно обойти южный мыс. Находясь в одной миле [1,8 км] от берега, я послал ялик и катер на буксир, а между тем старался пользоваться морским течением. В пять часов, обойдя южный мыс губы, я положил якорь на 17 саженях [31 м], где грунтом был песок с ракушкой. Поскольку время уже начало склоняться к вечеру, то мы тотчас офертоенились[84]. При входе первая глубина составляла 40 сажен [73 м], вторая – около 36 [65 м], а третья – около 28 сажен [51 м], грунт – коралл с битыми ракушками; потом 22 и 17 сажен [40 и 31 м], а грунт – песок с ракушкой. Подходя к губе, я боялся, чтобы к кораблю не подъехало множество лодок, которые могли бы помешать нам в работе. Однако мы не видели ни одной по случаю табу, во время которого ни один человек не может быть на воде. После захода солнца, когда запрещенное время закончилось, к нам приплыли около ста женщин. Но так как я приказал ни одной из них не входить на корабль, то они отправились обратно на берег, негодуя на свою неудачу.

12 июня. Вместе с рассветом явились к нам лодки с разными припасами. Сперва мы купили все съестные припасы, сколько их ни было, а потом брали ткань и другие редкости. Узнав, что Юнг запретил продавать европейцам свиней без его ведома, я тотчас послал Джонсона к начальнику сказать, что если он не пришлет мне свежего мяса, то корабль «Нева» в тот же самый вечер уйдет в море. Такое объявление немедленно подействовало. Сам старшина приехал к нам с двумя свиньями и с большим количеством кореньев. Мы приняли его весьма приветливо и дали ему три бутылки рому, два топора и шляхту[85]. Выразив нам свое удовольствие, он обещал и впредь снабжать нас припасами. Между тем покупка редкостей продолжалась весьма успешно, и не только офицеры, но и матросы накупили множество разных вещей. Хотя островитяне охотно меняли свои товары на ножи и небольшие зеркала, но всего важнее для них были наша набойка и полосатый тик, так что за кусок той или другой материи, длиной в 4 аршина [около 3 м], что называется по-здешнему пау, можно было достать аршин 20 [метров 14] лучшей ткани островитян. Даже и простой холст имел высокую цену. Наоборот, на железные обручи, которыми мы запаслись в огромном количестве, никто и смотреть не хотел. Старшину я пригласил к обеду. Он ни от чего не отказывался, даже от водки и вина, употреблял все, что подавалось на стол, с большим аппетитом и, наконец, достаточно захмелел. Вечером опять многочисленное венерино войско окружило корабль, но я велел переводчику передать, что никогда ни одной женщины на корабль не будет пущено, и просил старшину приказать всем лодкам удалиться, так как солнце было уже на закате, после которого я не позволял оставаться ни одному островитянину. Эту мою просьбу он тотчас выполнил, так что при спуске флага мы остались одни. После чрезвычайного шума, продолжавшегося весь день, такая перемена всем нам была приятна. Невзирая на запрещение Юнга, мы сегодня купили двух больших свиней, столько же поросят, две козы и десять кур, а также бочку сладкого картофеля, несколько кокосов, тарро и сахарного тростника.

13 июня около 8 часов утра наш корабль был опять окружен лодками, а к полдню приехал старшина с четырьмя большими свиньями, из которых одну он подарил, а за остальные взял полторы полосы железа. Я давал ему за них другие вещи, но он уверял меня, что свиньи принадлежат королю, который приказал отдать их только за полосовое железо. Кроме этого, мы купили утром около дюжины кур и двенадцать небольших свиней.

После обеда я объявил старшине о моем желании посетить берег, в связи с чем он и отправился туда вперед. Под вечер поехали и мы, с 12 вооруженными гребцами. Бурун у деревни Карекекуи был довольно велик, и потому мы вынуждены были пристать у Вайну-Нагала, где старшина встретил меня и сказал, что он на всех жителей наложил табу. В самом деле, ни один человек не следовал за нами, все сидели у своего дома. Миновав несколько бедных хижин, мы вошли в кокосовую аллею, где на деревьях старшина показал нам множество пробоин, оставшихся от пушечных ядер после убийства капитана Кука[86], и уверял, что при этом англичане убили много народа. Из аллеи мы продолжали путь по берегу одни, ибо старшина извинился, что он не может идти с нами, потому что на этой дороге стоит храм, мимо которого им запрещено проходить. В селении Карекекуи первым строением, обратившим наше внимание, был огромный амбар, или сарай, в котором король хранил до войны шхуну, построенную капитаном Ванкувером. После этого мы вошли в другой, где строилась двойная лодка старшины, который в этом месте опять присоединился к нам и повел нас к себе. Несколько отдохнув в его жилище, мы пошли смотреть королевский дворец. Это строение, кроме своей обширности, ничем не отличается от прочих. Оно состоит из шести домов, или, точнее, хижин, построенных у пруда. Здесь нет ничего искусственного, все оставлено в природном виде. Первая хижина, в которую мы вошли, называется королевской столовой. Во второй король угощает самых знатных своих подданных и приезжающих европейцев. Третья и четвертая предназначены для его жен, а пятая и шестая служат кухней. Все они составлены одинаковым образом из шестов, обнесены и покрыты древесными листьями. В некоторых из них прорезано по два небольших окна в углу, а у других только двери, шириной в 2½ фута [0,75 м] или 3 фута [1 м]. Каждый дом стоит на возвышенной каменной площадке и обнесен невысоким палисадом. Не могу сказать, в каком порядке содержится этот дворец во время королевского в нем пребывания, но при нашем осмотре, кроме отвратительной неопрятности и грязи, мы ничего не видели. Старшина, войдя в первую хижину, тотчас снял с себя шляпу, башмаки и кафтан, подаренный ему нашими офицерами, уверяя меня, что никто из островитян не может входить в палаты овитского [гавайского] владетеля в верхней одежде, а должен остаться только в одной повязке (маро), которой из благопристойности они прикрывают тайные части тела.

Из дворца он повел нас в королевскую божницу. Она обнесена палисадом; перед входом стоит истукан, представляющий божество, которому поклоняются островитяне. Внутри палисада, по левую сторону, находятся, также у входа, шесть больших идолов, а далее небольшой домик, внутрь которого, по словам нашего проводника, нам было запрещено войти. Однако и снаружи было видно, что в нем ничего нет.

Перед палисадом есть другое огороженное место, в котором также поставлено несколько идолов. Не зная языка этих островитян, я не мог получить никаких сведений об их вере и духовных обрядах и потому поневоле вынужден был погасить свое любопытство. Сопровождавший нас старшина, не будучи знатным местным вельможей, не мог близко подходить к главному храму. Однако мы и без него продолжали идти к нему. Этот храм построен на возвышенности и обнесен сделанным из жердей палисадом, длиной около 50, а шириною около 30 шагов. Он имеет форму четырехугольника. На стороне, прилежащей к горе, поставлены 15 идолов, перед которыми сооружен жертвенник из необработанных шестов, очень похожий на рыбную сушильню. Здесь-то жители приносят свои жертвы. Во время нашего осмотра мы нашли тут множество разбросанных кокосов, бананов и небольшого жареного поросенка, по-видимому, принесенного недавно. По правую сторону от жертвенника стояли две небольшие статуи, а несколько далее – небольшой жертвенник для трех идолов, против которых на другой стороне находилось такое же число истуканов. Один из них, кажется, от ветхости, подперт шестом. Близ моря стоял небольшой и уже почти развалившийся домик.

Пока мы все это рассматривали, к нам подошел главный жрец. Через переводчика я задавал ему много вопросов, но он мало удовлетворил мое любопытство. Я только мог узнать от него, что 15 статуй, обернутых по пояс тканью, представляют божества войны. Идолы, стоящие по правую сторону жертвенника, изображают божества весны или начала растений, а находящиеся напротив них истуканы – божества осени, заботящиеся о зрелости плодов. Упомянутый нами выше небольшой жертвенник посвящен божеству радости, перед которым жители веселятся и поют в урочное время. Следует признать, что храмы сандвичан, кроме сожаления по поводу слепоты и невежества последних, не могут возбудить в путешественнике другого чувства. В них нет ни чистоты, ни приличествующего таким местам украшения, и если бы не было в них истуканов, выдолбленных, впрочем, самым грубым образом, то каждый европеец принял бы их за изгороди для скота. При выходе из этих мест мы перелезли через низкую каменную ограду, а жрец прополз в ворота, или, точнее, в лазейку, уверяя меня, что если бы он осмелился последовать нашему примеру, то по их уставу непременно лишился бы жизни. Этих нелепых, на одном лишь невежестве основанных правил, здесь великое множество, и потому чужестранец, по своему неведению, может иногда подвергнуться наказанию, хотя не столь жестокому, как местный житель.