«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - Страница 6

Купидон оставался на крыльце до тех пор, пока его хозяин не скрылся за углом; затем, покачивая головой, полный недобрых предчувствий, свойственных невежественным и суеверным душам, он загнал в дом чернокожую мелюзгу, высыпавшую на порог, и тщательно запер за собой двери. Насколько оправдались предчувствия старого негра, будет видно из дальнейшего повествования.

Широкая улица, на которой жил Олофф ван Стаатс, была всего в несколько сот ярдов длиной. Одним концом она упиралась в крепость, другим – в невысокий частокол, именуемый городской стеной и служивший защитой против набегов индейцев, занимавшихся в те времена охотой и даже обитавших в южных графствах колонии.

Нужно быть хорошо знакомым с историей развития города, чтобы узнать в этом описании величественный проспект, простирающийся на целую лигу[9] через весь остров. Именно по этой улице, которая и тогда звалась Бродвеем, наши путешественники, непринужденно беседуя, направились в нижнюю часть города.

– На вашего Купидона действительно можно положиться. Он образец честности и преданности. Жаль, что я не отдал ему на хранение ключей от моей конюшни, – проговорил олдермен.

– Я слышал еще от покойного отца, что ключи всего вернее хранить у себя! – холодно ответил патрон.

– Кстати, – с живостью промолвил коммерсант, – сегодня, идя к вам, я повстречался с бывшим губернатором, которому кредиторы, должно быть, позволили прогуливаться в такой час, когда, по их мнению, глаза любопытных обывателей закрыты. Надеюсь, вы заблаговременно успели выцарапать у него свои денежки?

– Я был настолько счастлив, что никогда не давал ему взаймы.

– Это еще лучше. Тем лучше! Бесплодное помещение капитала, не иначе. Огромный риск и никакого возмещения. Мы беседовали с ним на различные темы и среди прочего осмелились коснуться и ваших сердечных притязаний на мою племянницу.

– Какое дело губернатору до намерений Олоффа ван Стаатса или склонностей мадемуазель де Барбери? – сухо спросил патрон Киндерхука.

– Мы вовсе не касались этой щекотливой темы. Виконт был откровенен со мной, и, если б он не завел разговор за пределы благоразумия, мы могли бы прийти к более счастливому завершению нашей беседы.

– Рад, что вы вовремя остановились.

– Виконт перешел на личности, а это не может прийтись по вкусу благоразумному человеку. Но, между прочим, он сообщил, что «Кокетка», возможно, получит приказ крейсировать у Вест-Индских островов!

Уже упоминалось, что Олофф ван Стаатс был красивый, представительный молодой человек крупного сложения; весь его облик свидетельствовал о том, что он истинный джентльмен. Хотя он и был британским подданным, однако по характеру, чувствам и взглядам его скорее можно было счесть за голландца. При упоминании о своем сопернике он покраснел, хотя было неясно, что явилось причиной его волнения – гордость или досада.

– Если капитан Ладлоу считает более интересным плавать в Ост-Индии, чем исполнять свои обязанности здесь, то желаю ему удачи, – ответил сдержанно патрон.

– У него громкое имя, и притом большие деньги, – вскользь заметил коммерсант. – Мне кажется, если попросить адмирала направить столь достойного офицера туда, где он сможет отличиться, капитан будет лишь благодарен за это. Флибустьеры принялись совершать налеты на торговцев сахаром и начинают беспокоить даже французов на юге.

– Говорят, капитан Ладлоу храбрый командир.

– Послушайте, патрон, оставим намеки. Если вы желаете добиться успеха у Алиды, вам нужно действовать более решительно. У нее темперамент француженки, медлительность и молчаливость вам не помогут. Сам Купидон устроил эту поездку в «Сладкую прохладу», и я надеюсь, что вы с Алидой вернетесь в город в такой же дружбе, какая связывает штатгальтера[10] и члена законодательного собрания, помирившихся после стычки по поводу годового ассигнования.

– Успех этого дела очень близок моему… – Молодой человек умолк, словно удивляясь собственной болтливости, и, воспользовавшись тем, что его туалет был совершен в спешке, сунул руку под жилет, прикрыв широкой ладонью ту часть тела, которую поэты отнюдь не воспевают как местопребывание страстей.

– Если вы намекаете на ваш желудок, – сохраняя серьезный вид, ответил олдермен, – то вы правы: наследница Миндерта ван Беверута никогда не будет бедной невестой. К тому же и покойный отец ее немало оставил после себя. Ах, черти! Паромщики отваливают без нас! Беги вперед, Брут, и вели им обождать! Негодяи, никогда не трогаются вовремя! То отправляются, когда я еще не готов, то заставляют жариться на солнцепеке, словно я какая-нибудь вяленая рыба! Точность – душа торговли, и я не люблю ни приходить раньше времени, ни опаздывать.

Говоря это, олдермен ускорил шаги по направлению к парому, на котором им сегодня предстояло совершить поездку. Патрон шел за ним.

Бухта, глубокая и узкая, врезалась здесь в остров, вдаваясь в сушу примерно на четверть мили. На обоих ее берегах стояли ряды домов, точно так же как вдоль каналов в Голландии. Улица эта изгибалась, сообразуясь с очертаниями бухты, словно серп молодого месяца. Дома, стоявшие на ней, типично голландского типа – низкие, угловатые, необыкновенно опрятные, – были обращены фасадом на улицу. У каждого – уродливый и неудобный вход, называемый крыльцом, флюгер, слуховые окна и зубчатые стены. К коньку крыши одного из домов был прикреплен небольшой железный шест, с которого свисала маленькая лодка из того же металла – знак того, что в доме этом живет перевозчик.

Врожденная привязанность к судоходству по искусственным и узким каналам, возможно, побудила здешних бюргеров сделать это место тем пунктом, откуда суда покидали город, хотя две протекавшие тут реки, обладавшие всеми преимуществами широкого, без всяких помех водного пути, предоставляли куда более удобные места для этой цели.

С полсотни негров уже высыпали на улицу. Окуная метлы в воду, они спрыскивали тротуары и мостовую перед домами. Эта необременительная, но ежедневная обязанность сопровождалась буйными вспышками острословия и веселья, в котором принимала участие вся улица, как бы охваченная единым радостным, безудержным порывом.

Этот беспечный и шумный люд переговаривался между собой на голландском языке, уже сильно подпорченном английскими речениями и отдельными английскими словами; возможно, именно это натолкнуло потомков первых колонистов на мысль, будто английский язык является всего лишь местным говором голландского. Мнение это, весьма сходное с тем, которое высказали некоторые начитанные английские ученые относительно плагиата континентальных писателей, когда они впервые углубились в их произведения, однако, не вполне верно; язык Англии оказал влияние на диалект, о котором мы говорим, в той же мере, в какой тот, в свою очередь, почерпнул из чистых источников голландской школы.

Время от времени в каком-нибудь высоком окне появлялся суровый бюргер в ночном и прислушивался к варваризмам, отмечая про себя переходящие из уст в уста колкости и остроты с невозмутимой серьезностью, на которую никак не влияло легкомысленное веселье негров.

Так как паром отчаливал очень медленно, олдермен со своим спутником успели ступить на него прежде, чем были отданы швартовы[11]. Периагва[12], как называлось такого рода судно, сочетала в себе характерные особенности европейских и американских судов. Длинное, узкое остроносое, словно каноэ, это плоскодонное судно было приспособлено для мелководья Нидерландов. Двадцать лет назад великое множество судов, подобных описанному, бороздило наши реки, и даже теперь можно часто видеть, как две высокие, лишенные вантов мачты с суживающимся кверху парусом клонятся, словно тростник на ветру, когда периагва приплясывает на волнах залива.