«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - Страница 4

– Так ведется с давних пор. Я даже не помню, чтобы когда-либо дело обстояло иначе.

– Это справедливо! Но нельзя было так поспешно выносить на суд честное имя человека. Если мое управление, как говорили, было запятнано одной лишь несправедливостью, то это показатель того, насколько сильны предрассудки в Англии. Зачем было торопиться: время просветило бы мой ум. А времени-то мне как раз и не дали. Еще бы один только год, почтенный сэр, и в муниципальном совете преобладали бы голландцы.

– В таком случае, милорд, следовало бы повременить ставить вашу честь в неприятное положение.

– Но разве поздно остановить зло? Разве нельзя образумить королеву Анну? Могу вас уверить, что я жду только удобного случая, чтобы действовать. Я просто изнываю при мысли, что ее неблагосклонность губит человека, близкого к ней по происхождению. Это пятно, стереть которое должны стараться все, тем более что для этого потребуется немного усилий. Что скажете, господин олдермен Миндерт ван Беверут?

– Слушаю вас, милорд экс-губернатор, – произнес тот, заметив, что собеседник не решается продолжать.

– Что вы думаете о Ганноверском акте[6]? Может ли немец носить корону Плантагенетов[7]?

– Но ее уже носил голландец.

– Отличный ответ! Носил! И носил с достоинством! Эти народы близки. В вашем ответе содержится глубокий смысл. Какая жалость, что я раньше не прибегал к вашей мудрости, почтенный Миндерт! Благословение Божье почиет на всех, кто родом из Нидерландов!

– Да, мы, голландцы, умеем трудиться, а деньги тратим с осмотрительностью.

– Конечно, расточительность не раз вела к гибели весьма достойных людей. Надо заметить, почтеннейший, что я сторонник идеи взаимной поддержки, которую, по-моему, должны оказывать люди в этой юдоли печали. Я люблю постоянство в дружбе, сэр, и придерживаюсь того принципа, что люди должны помогать друг другу в минуту жизни трудную… Вы слушаете меня, господин олдермен ван Беверут?

– Да, милорд Корнбери!

– Я хотел сказать, что поступлю решительно против своих чувств, если покину эту провинцию, не выразив моего глубочайшего сожаления в том, что не оценил заслуг исконных владельцев этой колонии.

– Значит, вы еще надеетесь ускользнуть из цепких лапок ваших кредиторов или, быть может, вам будут даны средства открыть ворота вашей тюрьмы?

– Фи, как вы выражаетесь, сударь! Но превыше других качеств я ставлю прямоту. Несомненно, дверь темницы, как вы изволили выразиться, может быть отперта, и счастлив будет тот, кому доведется повернуть в замке ключ. Меня охватывает грусть, когда я вспоминаю о немилости королевы, но я уверен, что раньше или позже эта немилость падет на головы моих недругов. Однако я нахожу успокоение в мысли о том, какую благосклонность ее величество окажет всем, кто в этих плачевных обстоятельствах показал себя моим другом. Коронованные персоны не любят, когда бесчестие касается даже самых скромных особ одной с ними крови, ибо и маленькое пятнышко может замарать горностаевую мантию их величеств. Господин олдермен…

– Милорд!

– Как поживают ваши фламандские мерины?

– Благодарю вас, милорд! Жиреют, мошенники, изо дня в день! К несчастью, беднягам не придется передохнуть – дела призывают меня в «Сладкую прохладу». Следовало бы издать закон, карающий виселицей негров, которые скачут по ночам верхом на хозяйских лошадях.

– Я предложил бы налагать строгое наказание за это гнусное преступление! Но едва ли Хантер согласится на такую меру. Да, сэр, если бы мне удалось предстать перед очами моей царственной кузины, этому безобразию очень скоро был бы положен конец и благоденствие вернулось бы в колонию. Метрополия должна перестать помыкать нами. Но следует соблюдать осторожность, наш разговор должен остаться между нами; эту идею мог высказать только голландец, и все выгоды от нее, как денежные, так и политические, должны принадлежать голландцам. Почтеннейший ван Беверут!

– Благородный лорд!

– Не выходит ли из повиновения ваша прекрасная племянница Алида? Поверьте, за время моего губернаторства ни за чьей судьбой не следил я с таким вниманием и интересом, как за судьбой вашей семьи; я весьма озабочен тем, чтобы ваша племянница счастливо вышла замуж. Женитьба патрона Киндерхука интересует всю колонию. Славный парень!

– И с большим состоянием, милорд!

– Умен не по летам!

– Держу пари, что две трети его доходов ежегодно идут на увеличение его капитала.

– И чем только он питается?! Можно подумать, что одним воздухом.

– Его отец – мой старинный друг. Он оставил сыну прекраснейшие земли и большое состояние.

– Которое отнюдь не назовешь загоном для скота!

– Оно простирается от Гудзона до границ Массачусетса. Сто тысяч акров холмов и низин, густо заселенных бережливыми голландцами.

– Солидное владение, золотое дно для будущих наследников! Таких людей, сэр, следует ценить. Мы обязательно должны посвятить его в наш замысел рассеять заблуждение королевы. У него куда больше прав на руку очаровательной Алиды, чем у этого пустозвона капитана Ладлоу!

– У капитана тоже хорошее имение, которое, притом, улучшается с каждым днем.

– Эти Ладлоу, сэр, бежали из королевства для того, чтобы злоумышлять здесь против короны. Они оскорбляют чувства всех верноподданных. Правда, это относится почти ко всем жителям провинции, в жилах которых течет английская кровь. Грустно думать, что они сеют семена раздора, будоражат умы, оспаривают законные права и привилегии. Куда им до голландцев, которых облагораживает присущее им постоянство. Вот уж на кого можно всецело положиться! Голландцы не меняют ежедневно своих убеждений. Как говорится, сэр, знаешь, чего ожидать от них. Не кажется ли вам особенно оскорбительным, что этот капитан Ладлоу командует единственным здесь королевским крейсером?!

– Я бы предпочел, сэр, чтобы он нес службу в Европе, – ответил олдермен, понизив голос и бросив взгляд через плечо. – Ходят слухи, что его судно будет нести службу в Вест-Индии.

– Да, да! Пора этим пришельцам уступить место исконным жителям здешней колонии! Если бы этот – как его? – капитан Ладлоу женился на вашей племяннице, ваш род зачахнет… У меня ужасная память… Твоя мать, Миндерт, была…

– …набожная христианка из рода ван Буссера.

– Союз твоей сестры с гугенотом и так подпортил аристократическую кровь прекрасной Алиды. А в случае ее супружества с Ладлоу ваш род и вовсе захиреет. Кажется, у этого молодца нет ни гроша за душой?

– Нельзя сказать этого, милорд! Впрочем, конечно, ему далеко до Киндерхука.

– Следовало бы его отправить в Вест-Индию, а? Как вы думаете, Миндерт ван Беверут?

– Милорд!

– Я оскорбил бы чувство, которое я питаю к патрону Оллофу ван Стаатсу, если бы лишил его выгод нашего предприятия. Я верю в ваше дружеское расположение к нему. Необходимую мне сумму вы можете разложить между собой поровну: обычное долговое обязательство скрепит наше соглашение, и тогда, сохраняя в тайне наш уговор, можно будет не сомневаться в благоразумности принятых нами мер. Вот взгляните, сумма написана на этом клочке бумаги.

– Две тысячи фунтов, милорд?!

– Совершенно верно, уважаемый сэр, вам двоим это обойдется ни пенсом больше. Справедливость по отношению к ван Стаатсу требует принять его в долю. Если бы не его сватовство к вашей племяннице, я бы взял молодого джентльмена с собой ко двору, чтобы устроить там его карьеру.

– Право, милорд, такая сумма мне не по средствам. Высокие цены на пушные товары в прошлый сезон, как вы знаете, сильно расстроили наши финансы.

– Награда будет большая.

– Деньги делаются столь же редкими, как и исправные должники…

– Барыши будут верные.

– Между тем кредиторами хоть пруд пруди.

– Предприятие будет чисто голландское.

– Последние известия из Голландии заставляют нас держать денежки крепко в руках в ожидании какого-то необычайного переворота в торговле.