«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - Страница 21

Если к этому описанию добавить большие блестящие, черные как уголь глаза, которые, казалось, могли произвольно менять свое выражение, читатель поймет, что неприкосновенность жилища Алиды была нарушена человеком, чья привлекательность могла бы при иных обстоятельствах оказаться опасной для представительницы женского пола, чей вкус в известной мере определялся ее собственной красотой.

Выражение лица этого удивительного человека представляло собой странную смесь юмора с глубокой грустью. Наконец, портрет незнакомца дополняли ослепительно белые зубы и черные глаза.

Костюм его был в общем тот же, что и у Томаса Румпеля, только гораздо богаче: легкая куртка из плотного фиолетового индийского шелка облегала его подвижную, скорее округлую, нежели угловатую фигуру; на нем были широкие белые из отличной бумазеи брюки и головной убор из красного бархата, шитого золотом. Талия незнакомца была повязана толстым шнуром из красного шелка, перевитым словно корабельный канат, на концах его весело поблескивали маленькие, кованные из золота якоря.

За пояс незнакомца, как бы оттеняя его причудливую и необычную одежду, были заткнуты два небольших, богато изукрашенных пистолета, а между складками куртки довольно внушительно торчала рукоятка изогнутого азиатского кинжала.

– Как здесь поживают? – входя в комнату, громко сказал незнакомец. – Выходите же, почтеннейший торговец пушным товаром. Я принес для ваших сундуков немало золота. Ну, а теперь, когда этот трехсвечник выполнил свое назначение, можно, полагаю, его потушить, а то, пожалуй, он привлечет сюда еще кого-нибудь.

– Прошу извинения, – сказала Алида, выходя из-за занавески. Лицо девушки было спокойно, хотя сердце ее сильно билось. – Так как мне приходится принимать ваш неожиданный визит, то я прошу вас не тушить свеч.

Незнакомец невольно сделал шаг назад. Его очевидная тревога несколько несколько успокоила Алиду и придала ей больше смелости, ибо храбрость одного всегда пропорциональна испугу другого. Однако, увидев, что рука незнакомца потянулась к пистолету, девушка вновь готова была бежать. Страх не покидал ее до тех пор, пока она не встретила мягкий, пленительный взгляд незваного гостя, который, сняв руку с оружия, сделал шаг вперед с таким изяществом и спокойствием, что тревога мгновенно покинула Алиду.

– Хотя олдермен ван Беверут не оказался в условленный час в условленном месте, – произнес молодой человек, – он прислал вместо себя столь достойного представителя, что ему за это можно все простить. Надеюсь, сударыня, вы уполномочены господином олдерменом вести со мной дело?

– Не имею ни малейшего права вести переговоры о вещах, в которых я ничего не понимаю.

– Но тогда зачем же этот сигнал? – спросил незнакомец, указывая на свечи и лампу. – Этим нехорошо шутить.

– Не понимаю, что вы хотите сказать. Это обычное освещение моей комнаты, если не считать фонаря, который оставил мне дядюшка, олдермен ван Беверут.

– Ваш дядюшка? – воскликнул глубоко заинтересованный этим сообщением молодой человек, вплотную приблизившись к Алиде и вынуждая ее отступить назад. – Ваш дядюшка! Возможно ли, что передо мной мадемуазель де Барбери, о красоте которой ходит столько слухов! – добавил он, галантно приподымая головной убор, словно только что обнаружив необыкновенную привлекательность своей собеседницы.

Не в характере Алиды было сердиться на комплименты.

Все воображаемые причины для испуга были позабыты. К тому же незнакомец достаточно ясно дал ей понять, что у него было назначено свидание с почтенным олдерменом. Если мы добавим, что исключительная привлекательность и нежность его лица и голоса помогли успокоить страхи девушки, мы вряд ли погрешим против истины или неверно опишем чувства Алиды. Несведущая в торговых делах и привыкшая слышать, будто скрытность, с которой совершаются различные сделки, вырабатывает в человеке лучшие и ценнейшие качества, она не видела ничего особенного в том, что люди, деятельно занимавшиеся коммерцией, имели основания утаивать свои поступки, опасаясь коварства конкурентов. Как и большинство женщин, Алида целиком полагалась на тех, к кому чувствовала привязанность; и, хотя нравом, воспитанием и привычками она резко отличалась от своего опекуна, их согласие никогда не нарушалось размолвками.

– Так вот какова прекрасная де Барбери! – повторил моряк, смотря на молодую девушку с любопытством, смешанным с какой-то трогательной грустью. – Прозвище, видно, дано недаром.

Последние слова вызвали краску на лице Алиды.

– Вы слишком развязны для постороннего, – оборвала его Алида, залившись румянцем, хотя живые темные глаза незнакомца, словно читавшие все ее мысли, видели, что она не сердится. – Не отрицаю, что пристрастность друзей и мое происхождение действительно снискало мне такое прозвище, но оно дано мне скорее в шутку, чем всерьез, и вовсе не по заслугам… А теперь, так как уже поздно, да и ваш визит по меньшей мере странный, позвольте мне позвать дядю…

– Останьтесь, прошу, – произнес незнакомец, – Давно, уже очень давно не испытывал я таких приятных ощущений! Жизнь полна тайн, прелестная Алида, хотя порой ее проявления кажутся весьма обыденными. Тайна заключена в начале и конце жизни, в ее порывах, симпатиях и всех противоречивых чувствах. Нет, нет, не оставляйте меня! Я явился сюда из далекого плавания, где грубые, неотесанные люди долгое время были моими единственными спутниками. Ваше присутствие – как бальзам на мою растревоженную, израненную душу.

Взволнованная скорее таинственным и печальным тоном незнакомца, чем его странными речами, Алида колебалась. Рассудок подсказывал ей, что приличие и просто благоразумие требуют, чтобы она позвала дядюшку, но приличие и благоразумие теряют часть своей силы, перед разыгравшемся таинственность женским любопытством. Ее красноречивый взгляд встретил открытый и умоляющий взор, который, казалось, очаровал ее. И, пока рассудок твердил ей, что оставаться здесь опасно, чувства склоняли ее в пользу благородного моряка.

– Гость моего дядюшки всегда может отдохнуть под нашим кровом от лишений долгого плавания, – сказала она. – Этот дом никогда еще не закрывал своих гостеприимных дверей.

– Если я пугаю вас, только скажите, и я выброшу это дурацкое оружие, – серьезно произнес незнакомец. – Ему не место здесь. – И с этими словами он швырнул оба пистолета и кинжал в кустарник за окном. – О, если б вы знали, как неохотно я причиняю зло кому бы то ни было, а тем более женщине, вы бы не боялись меня!

– Я боюсь не вас, – твердо возразила Алида, – а боюсь только превратного мнения света.

– Кто здесь может потревожить нас? Вы живете вдали от города и завистливых глаз, прекрасная Алида, словно счастливая избранница, над которой витает добрый гений. Взгляните, вот прелестные вещи, в которых ваш пол ищет невинных развлечений. Вы играете на этой лютне, когда меланхолия овладевает вами… Вот краски, которые могут передать или даже затмить красоту полей и гор, цветов и деревьев… Со страниц этих книг вы черпаете мысли, чистые и незапятнанные, как ваша душа, и красивые, как вы сами.

Алида слушала незнакомца будто зачарованная; молодой моряк с печальным видом касался различных предметов, о которых говорил, словно сожалея о своей судьбе, уготовившей ему профессию, глубоко чуждую всему этому.

– Не удивительно, что вы, моряки, так живо интересуетесь этими мелочами, которые доставляют нам развлечение, – отвечала Алида.

– Вам знакомо, следовательно, наше трудное и опасное ремесло?

– Мне, родственнице такого известного купца, как мой дядя, естественно немало знать о моряках!

– И вот доказательство, – тут же отозвался незнакомец, как бы вновь демонстрируя живость своего ума. – «Историю американских пиратов» редко можно увидеть среди книг, составляющих круг чтения девушки. Неужели красавице де Барбери доставляют удовольствие описание всяких кровопролитий?