«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - Страница 20

– Не будет ли оно воспринято как ограничение человеческих возможностей? Ведь тогда тупица сможет соперничать с сообразительным человеком. Боюсь, дядя, что на всех берегах, где появляются купцы, следует держать угрей для испытаний.

– Разговоры о предрассудках и тщеславии, дитя мое, действуют на твою сонную голову; тебе пора спать, а утром посмотрим, кто сумеет снискать твое благоволение – молодой патрон или этот потомок Ионофана. Задуй-ка эти яркие свечи и поставь у изголовья светильник поскромнее. Окна, освещенные в полночь, могут вызвать лишние разговоры в округе.

– Наша репутация людей скромных может пострадать разве лишь в глазах угрей, – рассмеялась Алида. – Вряд ли кто-либо сочтет нас прожигателями жизни.

– Кто знает, кто знает, – пробормотал олдермен, задувая свечи и вместо них оставляя свой маленький фонарь. – Яркий свет рассеивает сон, а полумрак навевает дремоту. Поцелуй меня, упрямица, да затяни поплотнее шторы – негры скоро встанут грузить периагву, чтобы с отливом отправиться в город. Как бы их возня не нарушила твой покой.

– Казалось бы, здесь вовсе не подходящее место для такого оживленного судоходства, – послушно коснувшись губами щеки дядюшки, произнесла Алида. – Уж слишком должна быть сильной страсть к торговле, если вы находите товары даже в такой уединенной местности.

– Ты угадала, дитя мое. Твой отец, мосье де Барбери, имел странные суждения на этот счет и, как видно, не преминул передать их тебе. И все же, когда гугенота изгнали из замка и отняли его тощие земли в Нормандии, он не потерял вкуса к текущему счету, при условии, конечно, если баланс был в его пользу. Люди и нравы! В конце концов, не все ли равно, с кем торговаться – с мохауком за пушнину или со знатным дворянином, изгнанным из своих поместий. Каждый старается прибыль оставить себе, а убыток – другому. Поэтому отдыхай хорошенько, девочка, и запомни, что супружество – это всего лишь крупная сделка, от успеха которой зависит общая сумма женского счастья. Итак, еще раз спокойной ночи!

С этими словами олдермен потушил обе свечи, поставив на их место небольшую лампу.

– Сильный свет мешает, а эта лампочка будет, наоборот, располагать ко сну. Обойми меня на прощанье, мучительница, и спусти эти занавески. Скоро встанут негры, будут снаряжать периагву в обратный путь; мошенники не дадут тебе спать. Помни же, – прибавил, уже уходя, старик, – брак есть дело, от успеха которого зависит все счастье женщины, Алида проводила своего дядю до двери, которую затем заперла. Найдя пламя лампы слишком слабым, она снова зажгла свечи, только что затушенные дядей. Поместив их и лампу на стол, молодая девушка опять подошла к окну, желая узнать, что сделалось с таинственным кораблем. Алида пыталась отыскать взглядом лодку Ладлоу, но освещенная луной водная гладь между берегом и крейсером была пустынна. Легкая рябь играла на лунной дорожке, но ничего похожего на лодку не было видно. Фонарь все еще горел на баке крейсера. Один раз Алиде снова послышалось поскрипывание весел, и даже намного ближе, чем прежде; однако, сколько она ни всматривалась, как ни напрягала зрение, лодку ей обнаружить не удалось. И тут к ее сомнениям примешалась тревога по совершенно иному поводу.

Взор Алиды скользнул в сторону бухты Коув, она едва не вскрикнула от удивления и испуга. Существование пролива, соединяющего океан с этою бухтою, было мало кому известно. Протока, закрытая для судоходства большую часть времени, изменчивый характер русла и отсутствие каких-либо преимуществ от пользования ею – все это являлось причиной того, что жители побережья не проявляли никакого интереса к этим местам. К тому же протока большую часть года была непроходима. Даже когда протока бывала открыта, ее глубина постоянно, колебалась; за неделю-другую затишья или западного ветра приливные течения расчищали протоку, но достаточно было задуть восточному ветру, и всю ее затягивало песком. Неудивительно, что Алида изумилась и даже почувствовала какой-то суеверный ужас, увидев в этот поздний час судно, которое, можно сказать, без парусов и весел выскользнуло из-за прибрежной рощи со стороны океана на самую середину бухты.

Таинственное судно было бригантиной, какие встречаются и на морях восточного полушария. В ней сочетаются преимущества прямого и косого парусного вооружения, которое нигде не являет такую красоту форм и уравновешенности оснастки, как у берегов этой колонии. Низкий, черный как вороново крыло, корпус был приспособлен для скольжения по воде словно чайка. Между рангоутом виднелось много изящных и тонких снастей, рассчитанных на то, чтобы в случае надобности при слабом ветре ставить дополнительные паруса; узор снастей, который днем делал бригантину еще более красивой, в тусклом, неверном свете луны был едва различим. Короче говоря, когда бригантина, воспользовавшись приливом, вошла в бухту, она имела столь изящный, прямо-таки сказочный вид, что Алида сперва не поверила своим глазам и приняла ее за видение. Подобно многим другим, не подозревая о существовании протоки, она тем легче поверила в свое приятное заблуждение.

Но заблуждение это было кратковременным. Изменив курс, бригантина направилась в ту часть бухты, где изгиб берега обеспечивал наилучшую защиту от ветра и волн, а также от любопытных взоров, и остановилась. Тяжелый всплеск, донесшийся до слуха Алиды, свидетельствовал о том, что судно стало на якорь.

Хотя побережье Северной Америки ничем не могло привлечь пиратов и, вообще говоря, считалось безопасным в этом отношении, все же мысль о том, что уединенность поместья ее дядюшки могла разжечь чью-либо алчность, мелькнула в голове у молодой наследницы олдермена. Богатство ван Беверута и ее собственное было общеизвестно; неудачи в открытом море могли толкнуть отчаявшихся людей на преступление, о котором при более благоприятных обстоятельствах они бы и не помышляли. Рассказывали, что когда-то флибустьеры посещали соседний остров, кое-кто даже пытался искать якобы зарытые там награбленные сокровища. К слову сказать, попытки эти время от времени предпринимаются и в наши дни.

Случается, что люди, вопреки здравому смыслу, бессознательно доверяют первым впечатлениям. Так было сейчас и с Алидой де Барбери: несмотря на решительный, можно даже сказать мужской склад ее ума, она была склонна поверить в правдоподобность слышанных когда-то рассказов, которые она прежде высмеивала. Не отводя взора от неподвижного судна, она отошла от окна и, опасаясь, что, несмотря на расстояние, ее могут увидеть с бригантины, спряталась за штору, не зная, следует ли ей поднимать тревогу или нет. Едва она укрылась подобным образом, как вдруг кусты в саду зашуршали, под окнами послышались шаги, и кто-то с такой легкостью прыгнул на балкон, а оттуда в комнату, что, казалось, это было проделано каким-то сверхъестественным созданием, обладающим способностью летать.

Первым движением Алиды было бежать. Но робость отнюдь не принадлежала к главным качествам девушки. Поэтому она решила остаться и ждать незнакомца. Может быть, на это решение повлияло также и то, что девушка лелеяла мечту увидеть еще раз командира «Кокетки».

Однако вместо него появился незнакомец. Ему было не больше двадцати двух, но даже этих небольших лет ему нельзя было бы дать, не будь его лицо покрыто густым загаром, который подчеркивал естественный цвет его кожи, хотя и смуглой от рождения, но все же чистой и румяной. Густые черные бакенбарды оттеняли женственно красивые, нежные брови и ресницы, придавая решительное выражение его лицу, которому иначе не хватало бы мужественности. Гладкий неширокий лоб; тонкий, хотя и крупный, изящно очерченный нос; губы пухлые и слегка лукавые; ровные, сверкающие белизной зубы; небольшой округлый, с ямочкой подбородок, настолько лишенный всяких следов бороды, что могло показаться, будто природа заботилась лишь о том, чтобы украсить растительностью одни только щеки.