«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - Страница 13

Лес здесь был давно вырублен, и дуб, о котором уже говорилось, был единственным деревом на площади в десять или двенадцать акров. Возле этого дуба олдермен ван Беверут и условился встретиться с Франсуа. Туда он и направился, расставшись с камердинером, и туда же мы должны перенести свой рассказ. У подножия дерева стояла грубо сколоченная скамья, на которой и расположилась вся компания. Минутой позже к ним присоединился возбужденный Франсуа, немедленно поведавший все подробности встречи с незнакомцем.

– Чистая совесть, добрые друзья, и приходо-расходная книга могут и в январе разогреть человека даже в нашем климате, – сказал олдермен, явно желая перевести разговор на другую тему, – Зато упрямые негры, пыль и жара в перенаселенном городе и портящаяся пушнина могут хоть кого лишить хладнокровия. Видите белое пятнышко на той стороне залива, патрон? Это и есть «Сладкая прохлада», где с каждым вздохом в вас вливается эликсир жизни и где в любое время суток можно подвести в тиши итог своим мыслям.

– Кажется, только мы одни наслаждаемся видом с этого утеса, – произнесла Алида с задумчивостью, свидетельствующей о том, что она придает смысл своим словам.

– Да, мы здесь одни, племянница, – отозвался олдермен, потирая руки и втайне поздравляя себя с тем, что это действительно так. – Этого нельзя отрицать. К тому же у нас добрая компания, хотя это утверждение и не исходит от того, кто является основным капиталом нашего маленького общества. Скромность – богатство бедняка, но нам, занимающим видное положение в этом мире, позволительно говорить правду как о себе, так и о своем соседе, не так ли, патрон?

– Что касается последних, то олдермен ван Беверут будет говорить только хорошее, – произнес чей-то голос, и капитан Ладлоу так внезапно появился перед изумленными собеседниками, что почтенный коммерсант умолк, не докончив начатой фразы. – Мое желание предложить свой корабль к услугам здесь присутствующих будет, надеюсь, служить достаточным извинением того беспокойства, которое я причинил своим появлением.

– Право прощать есть прерогатива губернатора, как представителя королевы, – сухо ответил олдермен. – Если ее величество не имеет для своего флота дел более важных, чем предоставлять свои корабли в распоряжение стариков и молодых барышень, значит, мы живем в счастливый век и торговля должна процветать.

– Если эти обязанности можно совместить, с тем большим основанием командир корабля может радоваться, что в нем нуждается столько людей. Вы направляетесь на Джерсийское плоскогорье, господин ван Беверут?

– Я отправляюсь в приятное уединенное место, к тому же принадлежащее только мне, капитан Корнелиус ван Кюйлер Ладлоу! – иронически промолвил олдермен.

Молодой человек закусил губы, и его загорелые щеки покрылись румянцем, хотя с виду он оставался спокойным.

– Я ухожу в море через двадцать минут. Ветер усиливается, и ваше судно с трудом будет выгребать против волнения. «Кокетка» снимается с якоря через двадцать минут. Я уверен, что мадемуазель Алида согласна в душе с моим мнением, на чью бы сторону ни клонилось ее решение.

– Решение ее клонится на сторону дяди, – с живостью отвечала молодая девушка. – Я плохой моряк, и простое благоразумие, если не трусливость, заставляет меня положиться на опытность старших.

– Я, конечно, моложе господина олдермена, – покраснел Ладлоу, – но, надеюсь, господин ван Беверут не сочтет нескромностью с моей стороны, если я скажу, что знаю ветры и течения не хуже его.

– Говорят, вы с большим искусством командуете крейсером флота ее величества, капитан Ладлоу, и это делает честь колонии, вскормившей такого отличного офицера. Но, если не ошибаюсь, ваш дед прибыл в нашу провинцию довольно поздно, уже после реставрации Карла Второго?

– Мы не можем утверждать, что ведем свой род от первых поселенцев Объединенных провинций, но, каковы бы ни были политические симпатии моего деда, взгляды его потомков ни у кого не вызывали сомнений. Позвольте мне просить прелестную Алиду посчитаться с опасениями, которые, я уверен, она испытывает, и убедить своего дядюшку, что «Кокетка» куда безопаснее периагвы.

– Говорят, на ваш корабль легче попасть, чем покинуть его, – рассмеялась Алида. – Судя по тому, что мы недавно наблюдали, ваша «Кокетка», как все кокетки на свете, любит одерживать победы. Разве можно в этих обстоятельствах чувствовать себя в безопасности?

– Слухи эти распускаются нашими врагами. Я ожидал от вас другого ответа! – с упреком сказал Ладлоу.

Сердце молодой девушки сильно забилось. К счастью, ее спутники не отличались особой наблюдательностью и не заметили, что между молодым моряком и племянницей олдермена установились более короткие отношения, чем это могло быть им желательным.

– Да, я надеялся на другой ответ, – повторил капитан еще более задушевно, чем в первый раз.

В душе Алиды боролись весьма разные чувства. Прежде чем ее смятение было замечено, она взяла себя в руки и, обернувшись к камердинеру, произнесла спокойно и вежливо, как полагается благовоспитанной девушке:

– Rendez moi le livre, Francois[28].

– Le voici – ah! ma chere Mam’selle Alide, que ce Monsieur le Marin se fachait a cause de la gloire, et des beaux vers de notre illustre M. Pierre Corneille![29]

– Вот английский моряк, который, я убеждена, не станет отрицать достоинства всеми почитаемого поэта, хотя он и представляет нацию, которую принято считать врагом Франции, – с улыбкой произнесла девушка. – Капитан Ладлоу, вот уже месяц, как я ваша должница. Я обещала вам томик Корнеля. Теперь я выполняю обещание. Когда вы ознакомитесь с содержанием этой книги с тем вниманием, какого она заслуживает, я смею надеяться…

– …услышать оценку ее достоинств?

– Я хотела сказать: я смею надеяться, что вы будете так добры возвратить мне его обратно. Мне он дорог, как память об отце, – прибавила она спокойно.

– Книги и иностранные языки! – пробормотал олдермен. – Первое – очень хорошая вещь, тогда как другое… голландский и английский языки, действительно, следует знать умному человеку. Ни на каком другом языке нельзя подсчитать дебет и кредит. И даже прибыль кажется меньше, если счет ведется не на одном из этих языков. Благодарим вас за любезное приглашение, капитан Ладлоу, но вот идет один из моих людей сообщить, что прибыла моя собственная периагва. Желаю вам счастливого и, как мы говорим о жизни, долгого плавания. Прощайте.

Молодой моряк откланялся более вежливо, чем можно было ожидать после отказа олдермена воспользоваться его судном. Сохраняя полное самообладание, он следил за тем, как они спускались по склону холма, направляясь к внешнему заливу, и, лишь когда вся компания скрылась в лесной чаще, дал волю обуревавшим его чувствам.

Он вытащил из кармана томик Корнеля и раскрыл его с нетерпением, которое больше не мог сдерживать. Казалось, он ожидал прочесть на страницах больше, чем сам автор хотел вложить в них, но, когда он обнаружил между листами запечатанную записку, книга, принадлежавшая некогда мосье де Барбери, упала к его ногам, а записка была развернута так стремительно, словно от нее зависела жизнь или смерть капитана Ладлоу.

Удивление – вот, пожалуй, первое чувство, которое овладело молодым моряком. Он читал и перечитывал записку, хватался за голову, невидящим взором обводил землю и море; вновь перечитывал записку; тщательно изучал надпись, которая гласила: «Капитану Ладлоу. Крейсер флота ее величества «Кокетка»; улыбался, что-то бормотал сквозь зубы; казался раздраженным, но вместе с тем и обрадованным; вновь слово за словом перечитал записку и наконец с видом человека, имеющего причины и огорчаться и быть довольным, сунул ее в карман.