«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - Страница 12

– А также мой привязанность к барышне, если позволите, мосье…

– В этом нет ни малейшего сомнения, дружище. Ах, старина! Алида свежа, как роза, добра и отзывчива. Жаль только, что она немножко упряма, – недостаток, без сомнения, унаследованный от ее предков – нормандцев. Франсуа, вы человек светский, – продолжал олдермен. – Как по-вашему: подобает ли такой девушке, как Алида, броситься на шею человека, у которого нет другого убежища, кроме корабля?

– Конечно, сударь, барышня слишком нежна для того, чтобы проводить всю свою жизнь на корабле.

– Ей придется повсюду следовать за мужем, пребывать среди пиратов и бесчестных торговцев; в хорошую и дурную погоду; в жару и в холод, под дождем и под солнцем; пресная вода в трюмах и соленая за бортом; морская болезнь, солонина, штормы и штили – и все из-за поспешного решения и горячности молодости!

При перечислении бед, которые подстерегали племянницу олдермена, если бы она совершила столь безрассудный шаг, выражение лица старого камердинера непрерывно менялось, как будто каждая его черточка была зеркалом, отражающим гримасы человека, страдающего морской болезнью.

– Черт возьми, море так ужасно! – воскликнул он, когда его собеседник умолк. – Это очень большой несчастье, что существует вода, кроме вода для пить и для крепостной ров. Но мамзель не поспешно будет решать! Она искать себе мужа на твердая земля!

– Гораздо лучше, если состояние моего зятя будет у меня на виду, рассудительный Франсуа, а не отправится в плавание по морям и океанам!

– Моряк в семье де Барбери? Никогда!

– Дебет и кредит! Если состояние человека, имя которого я могу назвать, мой бережливый Франсуа, перевести в звонкую монету и погрузить на корабль обычного водоизмещения, то корабль затонет! К тому же ты знаешь, что и я не намерен забыть об Алиде, когда буду заканчивать счеты с этим миром.

– Если бы мосье де Барбери есть жив, мосье олдермен, он бы говорить подходящий слов, но, несчастье, мой дорогой хозяин есть умер… Поэтому, сэр, я беру смелость говорить мерси за него и за вся его семья.

– Женщины упрямы, и иногда им доставляет удовольствие идти наперекор добрым советам.

– О да, да!

– Благоразумные люди должны укрощать их ласковыми речами и богатыми подарками. Тогда они становятся покорными, как хорошо объезженная упряжка.

– Господин олдермен – знаток женщин, – произнес Франсуа, потирая руки и вежливо улыбаясь, как подобает хорошо воспитанному слуге, хотя при этом не мог удержаться, чтобы не подмигнуть, – к тому же вы холостяк… Подарок есть хорошо для барышня и еще лучше для дама.

– Супружество и шоры! Кому, как не нам, холостякам, лучше знать это! У супруга, находящегося под башмаком у жены, нет времени для таких обобщений, и он ничего в этом не смыслит: Что ты скажешь, верный Франсуа, о таком муже для Алиды, как ван Стаатс, патрон Киндерхука?

– Однако мамзель любить живость, а мосье патрон не есть слишком жив…

– Лучшего мужа и подыскать нельзя. Тс! Я слышу шаги! За нами кто-то идет, – вероятно, это капитан Ладлоу. Пришло время показать этому капитану, как француз может обвести его вокруг пальца на твердой земле. Слегка отстань и поведи нашего мореплавателя по ложному курсу. Когда он потеряет ориентировку в тумане, поспеши на утес, к дубу. Мы будем ожидать тебя там.

Польщенный оказанным ему доверием и в самом деле убежденный, что он действует в интересах своей хозяйки, старый камердинер кивнул, понимающе усмехнулся и убавил шаг. Олдермен поспешил вперед, и через несколько мгновений вся компания свернула влево и скрылась из виду.

Он постарался придать лицу равнодушный вид человека, который гуляет по лесу с единственной целью подышать чистым воздухом. Чтобы приближавшийся, как он думал, капитан Ладлоу не прошел мимо него, старик принялся громко насвистывать какую-то французскую арию. Шум шагов раздался совсем близко, и, наконец, перед французом очутился моряк в индийской шали. Разочарование было взаимное. От неожиданности весь план действий совершенно спутался в голове старика. Моряк же скоро оправился от изумления.

– Что новенького в вашем плавании по этому лесному морю, мосье брейд-вымпел? – хладнокровно спросил моряк, убедившись, что они одни. – Это куда более безопасное путешествие для офицера вашего водоизмещения, чем на периагве. На какой долготе расстались вы со своими эскортируемыми кораблями?

– Сэр, я гулять лес для плезир; на залив я ходить не хочет – только сопровождать мой молодой хозяйка, и я хотеть, чтобы кто любит залив, любит море, совсем не приходить в лес!

– Отлично сказано и весьма прямолинейно! А! Вы, оказывается, еще и ученый – даже в лесу не забываете о науках. В этой красивой книжице, верно, заключены советы, как заплетать косички?

Говоря это, моряк без церемонии взял книгу из рук француза.

– Нет, сударь, она учит затрагивать сердце человеческое, – торжественно произнес слуга. – Это Сид, сударь! Если вы хотите познакомиться с истинной поэзией, читайте эту книгу, господин моряк.

– А, вижу: это книга законов, где каждый может высказывать свои бредни. Возвращаю ее вам обратно и в придачу ваши восторженные чувства. Однако, как ни умен ее автор, думаю, не все, что содержится в этой книге, принадлежит его перу.

– Не он? Что вы, сэр, он может написать шесть раз больше, если это потребуется для Франция! Que l’envie de ces Anglais se decouvre quand on parle des beaux genies de la France[26]!

– Скажу только, что если все в этой книге написано этим джентльменом и все так прекрасно, как вы утверждаете, то бесхитростный морской скиталец считает, что зря он не напечатал всего им написанного.

– Отпечатаны! – повторил с изумлением француз, невольным движением раскрывая книгу. – Ах, это, без сомнения, одно из писем мамзель Алида!

– Будьте вперед осторожнее, – перебил его моряк, – Что касается вашего «Сида», то мне эта книжка без нужды: в ней нет ни сведений о координатах расположения мелей, ни описаний берегов.

– Сэр, она есть учить добродетель, гибельность страстей, благороднейший порывы душа. Да, сэр, она учить всему, что пожелает мосье. Вся Франция читать ее, в городе и в деревня. Если бы его величество великий Людовик не есть плохо рассудительный и не изгонять гугенотов из своего королевства, я бы сам поехать Париж слушать «Сид».

– Счастливого пути, мосье Косичка. Быть может, наши дороги пересекутся, а до той поры я прощаюсь с вами. Быть может, настанет день – мы будем с вами беседовать, а под нами будут перекатываться волны. Ну, желаю удачи!

– Адье, мосье, – поклонился Франсуа с вежливостью, которая никогда его не покидала. – Если вы говорить о встрече на море, то мы никогда не встретимся. Monsieur le Marin n’aime pas a entendre parler de la gloire de la France! II voudrais bien savoir lire se Shak-a-spear, pour voir combien l’immortel Corneille lui est superieur. Ma fois, oui; Monsieur Pierre Corneille est vraiment un homme illustre[27]!

С этими словами самодовольный камердинер продолжал свой путь к утесу, так как моряк оставил его и углубился в чащу. Гордый отпором, который он дал развязному незнакомцу, и еще более гордясь за поэта, прославившего Францию задолго до того, как он, Франсуа, покинул Европу, а также тем, что он поддержал честь далекой и любимой родины, верный слуга, любовно прижимая локтем томик Корнеля, поспешил к своей хозяйке.

Расположение острова Статен и окрестных бухт хорошо известно жителям Манхэттена. Однако для тех, кто живет вдали от места последующих событий, будет небезынтересным ознакомиться с их описанием.

Как уже говорилось, основное сообщение между Раритонским и Йоркским заливами проходило через Нарроус, пролив, разделяющий острова Статен и Лонг-Айленд. В устье пролива, над островом Статен, вздымается высокий утес, нависающий над водой подобно овеянному легендами мысу Мизено. С высоты утеса открывается широкий обзор не только на город и оба устья пролива, но и далеко за Санди-Хук, на океан.