«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - Страница 10

Периагва приблизилась к крейсеру футов на шестьдесят. При этом ее пассажиры стали проявлять явное любопытство и интерес.

– Держи дальше свою «Молочницу», – пробурчал олдермен, замечая с неудовольствием, что хозяин парома в угоду пассажирам правит прямо на крейсер. – Моря и океаны! Неужели Нью-Йоркский залив так узок, что ты вынужден стирать пыль с пушечных дул этого праздного судна! Если бы королева знала, как проедают и пропивают ее деньги эти бездельники на борту крейсера, она бы отправила их в Вест-Индию охотиться за флибустьерами! Отвернись, Алида, дитя мое, и ты забудешь о страхах, которые заставляет тебя переживать этот тупоголовый дурень! Ему, видите ли, захотелось показать свое умение управлять кораблем!

Но племянница, к великой досаде почтенного коммерсанта, нисколько не нуждалась в этом ободрении. Если ее щеки зарумянились и дыхание сделалось чаще, то едва ли все это было вызвано страхом. К счастью, вид леса высоких мачт и невероятного переплетения снастей, почти нависших над палубой периагвы, когда она проходила почти борт о борт с крейсером, отвлекли внимание ее спутников, и те не заметили происшедшую в девушке перемену.

Десятки любопытных устремили на пассажиров периагвы свои взоры сквозь орудийные порты, высовывались над фальшбортом, как вдруг офицер в скромной форме капитана военно-морского флота того времени появился у грот-мачты крейсера и приветствовал пассажиров периагвы, взмахнув шляпой с видом человека, которому преподнесли приятный сюрприз.

– Голубого неба, тихого ветра желаю всем вам! – крикнул он с развязностью моряка. – Целую ручки прелестной Алиды! Надеюсь, олдермен ван Беверут примет добрые пожелания моряка! Кланяюсь вам, господин ван Стаатс!

– Хе! – проворчал коммерсант. – Вы там, ленивцы, слова предпочитаете делу. Канительная война и противник, который не кажет глаз, сделали из вас сухопутных крыс, капитан Ладлоу.

Алида покраснела и почти невольно махнула платком в знак приветствия. Патрон, встав с места, вежливо поклонился. К этому времени периагва почти миновала корабль, и лицо олдермена постепенно прояснилось, как вдруг моряк, опоясанный индийским шарфом, вскочил на ноги и в одно мгновение очутился возле олдермена и его компании.

Вновь, взяв с самым равнодушным видом из рук хозяина румпель, глазами опытного моряка он пробежал по стройным линиям военного крейсера.

– Ее величество должна ждать отличной службы от такого быстроходного крейсера, и, без сомнения, молодой офицер на борту именно тот человек, который может выжать все из своего экипажа. А ну-ка, взглянем еще разок!

При этих словах незнакомец положил руль под ветер, и не успел он отдать команду, как периагва послушно повернула и легла на другой галс. Через минуту она снова шла борт о борт с крейсером. Уже олдермен готовился протестовать против такого бесцеремонного обращения с пассажирами, как вдруг моряк в индийской шали снял шляпу и обратился к капитану Ладлоу с тою самоуверенностью, которую он обнаружил в разговоре с пассажирами периагвы.

– Не нуждается ли королева в услугах моряка, видавшего в своей жизни больше голубой воды, чем твердой земли? Не найдется ли на этом крейсере просторного гамака для моряка, который без ремесла матроса должен умереть с голоду?

Потомок ненавистников короля, как лорд Корнбери охарактеризовал Ладлоу, был так же удивлен появлением незнакомца, задавшего вопрос, как и хладнокровием, с которым простой матрос осмелился обратиться к офицеру, занимающему столь важный пост, как командир крейсера. Однако, прежде чем ответить, у него было достаточно времени, чтобы вспомнить, в чьем присутствии он находится, – ибо незнакомец вновь переложил руль под ветер и приказал обстенить фок[20], отчего периагва тут же замедлила ход.

– Мы всегда рады зачислить на довольствие отважного моряка, готового верой и правдой служить королеве, – сказал капитан, – в доказательство чего на борт периагвы сейчас будет брошен конец, мы с большим удобством можем побеседовать под флагом ее величества. Я буду горд принять у себя также и олдермена ван Беверута. Как только он пожелает покинуть корабль, шлюпка к его услугам.

Прежде чем олдермен успел выразить благодарность за это вежливое приглашение, моряк в индийской шали поспешил ответить:

– Ваши олдермены, любители твердой земли, скорей находят доступ на ваш корабль, чем опытный моряк. Вы, конечно, проходили Гибралтарским проливом, доблестный капитан, раз командуете таким отличным судном?

– По обязанностям службы я неоднократно бывал в итальянских морях, – ответил Ладлоу, несмотря на столь фамильярное обращение. Он явно желал удержать периагву как можно дольше возле корабля и решил не заводить ссоры с человеком, доставившим ему неожиданное удовольствие.

– Тогда вы должны знать, что взмаха дамского веера достаточно, чтобы провести корабль через пролив на восток, но необходим сильный левант[21], чтобы вывести его обратно. Флаг ее величества длинен, и, когда он связывает чистокровного морского волка по рукам и ногам, необходимо все его мастерство, чтобы освободиться от пут. Верно говорится, что чем лучше моряк, тем меньше у него шансов развязать этот узел.

– Если вымпелы длинны, то они, пожалуй, хватят дальше, чем это было бы желательно вам.

– Боюсь, что гамак, которого я просил, останется незанятым, – презрительно проговорил незнакомец. – А ну, выбери шкоты, приятель; отправимся с богом, и пусть этот флаг развевается у нас под ветром, да подальше. Прощайте, доблестный капитан! Когда у вас появится нужда в отменном морском бродяге и вы будете мечтать о погонях и мокрых парусах, вспомните о том, кто посетил ваше ленивое судно на этой стоянке.

Ладлоу закусил губу. На его лице выступила краска, хотя он и пытался улыбнуться, встретив устремленный на него взгляд Алиды. По-видимому, незнакомец, смело задевший самолюбие такого могущественного человека, каким был в то время в английских колониях командир военного судна, вполне и сам осознавал опасность своего положения.

Точно спеша выручить его из опасности, периагва сделала крутой поворот и в следующую минуту, подхваченная ветром, помчалась к берегу по мелкой волне. В то же мгновение три шлюпки отвалили от борта крейсера. Одна, которой, по всей очевидности, командовал сам капитан, двигалась с достоинством, как и подобает судну, на борту которого находится офицер высшего ранга, но две другие ревностно бросились в погоню за периагвой.

– Если вы не склонны служить королеве, вы поступили неосмотрительно, друг мой, оскорбив ее офицера прямо под дулами орудий его корабля, – заметил патрон, как только рассеялись последние сомнения относительно намерений моряков с крейсера.

– Этому капитану Ладлоу было бы весьма приятно схватить кое-кого из нас. Это так же ясно, как ясна блестящая звезда в темную ночь. Сознавая вполне обязанности матроса по отношению к начальству, я ему предоставлю выбор.

– Но тогда вы нескоро будете кушать хлеб ее величества, – возразил олдермен.

– Он мне не ко двору, и я отказываюсь от него. А вот и шлюпка, чей экипаж твердо решил заставить кого-то отведать харча похуже.

Неизвестный моряк умолк, так как положение периагвы становилось критическим. По крайней мере, так казалось не разбирающимся в морском деле пассажирам, невольным свидетелям этого неожиданного поединка. Когда периагва приблизилась к острову, ветер задул из пролива, соединявшегося с внешней бухтой, и, для того чтобы достичь обычного места высадки, стало необходимо совершить два поворота. После первого маневра курс периагвы изменился, и пассажиры увидели, что шлюпка, о которой упоминал незнакомец, может отрезать их от берега и от пристани, к которой они собирались причалить. Не желая утруждать себя преследованием, которое, как хорошо понимал офицер, командовавший этой шлюпкой, могло оказаться бесполезным, он приказал матросам грести к месту высадки. Вторая шлюпка, которая находилась впереди по курсу периагвы, убрала весла и ожидала ее приближения. Неизвестный моряк не проявил ни малейшего намерения избежать встречи. Он продолжал стоять у румпеля и так уверенно вел вперед небольшое суденышко, словно не боялся встречи с поджидающей его шлюпкой. Даже если бы всеобщая неприязнь к насильственной вербовке не вызывала симпатий по отношению к нему, смелость и решительность моряка в сочетании с совершенством, с которым он управлял судном, заставили всех безропотно покориться тому, кто узурпировал власть над периагвой.