Морская сила(Гангутское сражение) - Страница 86

Каждое судно, великое ли, малое ли, само по себе сооружение непростое, а порой довольно сложное. По­стоянное пребывание в водной среде не проходит бес­следно для корпуса судна, или, как еще в старину его называли, кузова.

В воде обитает, кроме рыб, множество живых ор­ганизмов. Для некоторых из них дерево — лакомая пища, для других не только еда, но и пристанище для постоянного проживания.

В теплое время на якорных стоянках эти живучие твари намертво впиваются в подводную часть дере­вянного корпуса и устраиваются по-семейному. Со­оружают жилища в виде ракушек, множатся, и вско­ре вся подводная часть сплошь покрывается этими на­ростами.

Одно дело, когда только что спущенное на воду судно, подняв паруса, скользит окрашенной поверх­ностью днища сквозь водную толщу. Совсем по-иному двигаются эти суда в конце кампании, когда их дни­ща облеплены непрошеными «соседями»-ракушка­ми. Судно намного теряет ход, делается неповоротли­вым и неуклюжим при маневрах.

Для купеческих судов такое явление может быть терпимым какое-то время, а для военных судов недо­пустимо. Любой порядочный капитан использует пер­вую возможность, чтобы очистить днище — подвод­ную часть судна. Не всегда это удается во время кам­пании, капитаны приноравливаются к концу осени, перед зимней стоянкой.

Процесс этот непростой и называется «кренгова­ние» или, проще, «откренивание» судна. Обычно па­русное судно частично освобождают от балласта, оно подвсплывает и его подводят к мелководью, чаще в устье какой-нибудь речки. Приткнув судно к мели, начинают заваливать его на бок, кладут бортом на во­ду. Производят такое действо двумя способами. На­гружают на верхнюю палубу каменный балласт и ук­ладывают его вдоль одного борта. Под тяжестью кам­ней корпус судна заваливается на бок, обнажается подводная часть — днище, — и ее очищают железны­ми скребками от ракушек. Потом перетаскивают кам­ни на другой борт и чистят другую половину.

Иногда применяют иной способ. На берегу уста­навливают большие деревянные вороты. На них заво­дят толстые канаты и закрепляют на борту судна. Вращая вороты, наматывают на них канаты, и судно накренивается.

Крюйсу все это дело было знакомо до тонкости. Только не совсем понимал он, почему генерал-адми­рал втравил его в эту канитель. «Сие дело капитана «Полтавы» и флагмана эскадры», — слегка возму­щался про себя Крюйс. Но приказ есть приказ.

Первым делом он пригласил капитан-командора Сиверса и капитана «Полтавы» Фан Геята:

— Генерал-адмирал распорядился произвести не откладывая кренгование «Полтавы».

«Не разумею, почему Крюйсу поручили такое де­ло, — не отводя глаз от пронзительного взгляда Крюйг са, подумал капитан-командор Сиверо, — сия обязан­ность моя и Фан Гента. Не успели по осени, рано моро­зы ударили. Но мы и без Крюйса об этом заботу имеем».

В свою очередь, Крюйс напыщенно переводил взгляд с командира «Полтавы» на Сиверса.

Двенадцать лет, как делает карьеру Сивере в рус­ском флоте. Недолюбливал его Крюйс, когда был флагманом эскадры. Уж больно самоуверен и занос­чив. Хотя дело знает превосходно.

После Гангута государь произвел его в капитан-ко­мандоры, назначил командовать эскадрой. Но надо показать, кто здесь старший.

— Полагаю, — сухо начал вице-адмирал, — для успешного выполнения указа господина генерал-ад­мирала кренгование начать завтра. Для того весь эки­паж привлечь — матросы за зиму отъелись, пусть по­бегают.

Несколько расположенный к общению с капита­нами и флагманами, Крюйс был чрезмерно требовате­лен к «подлому» званию людей, простым матросам. Привычка эта зародилась у него со времен службы в голландском флоте, где довольно сурово обращались с экипажами.

На другой день берег возле устья речки Пириты кишел матросами. Сталкивали на воду шлюпки, гру­зили на них камни, везли к борту «Полтавы», в сет­ках поднимали на верхнюю палубу. Поодаль стояли кружком офицеры во главе с капитаном. Крюйс и Си­вере расположились чуть в стороне, особняком.

Матросы без устали таскали камни, балагурили, подначивали друг друга:

— Кузька, а Кузька!

— Чаво?

— Рыбку съесть—надо в воду лезть!

Хохочут матросы, улыбаются офицеры; Крюйс на­супился, помалкивает.

— Петруха, тебя как звать-то?

-Летомзовут Филаретом, азимой — Кузьмой. — Брюхо болит, на краюху глядит.

Хватаются за животы матросы, проворнее бегают за камнями — развеселились офицеры, а Крюйс так и не улыбнется, не любит эти шутки матросни, не по нраву они ему.

Да и многие матросы нет-нет да и кидали в сторону своего бывшего флагмана откровенно неприязненные взгляды. Помнили его «заботу» о корабельных поряд­ках. И до появления Крюйса на кораблях не жалова­ли офицеры матросов. Прикладывали руку к физйо-

номии за малейшую провинность и просто нерасто­ропность.

Флагман эскадры Крюйс считал это недостаточ­ным. Для особых случаев провинности объявил для наказания матросов принятый в голландском флоте так называемый способ «килевания».

Посреди судна, поперек палубы, в небольшом рас­стоянии располагали два каната, которые спускали за борт в воду, протягивали под килем и вытаскивали на другой борт. К этим канатам крепили решетчатый де­ревянный люк.

Провинившегося матроса привязывали к люку, перебирая канаты, опускали в воду, протягивали под килем и вытаскивали полуживого матроса из воды с другого борта. Иногда, для пущей острастки, матро­са протаскивали «с выдержкой» под килем. Частень­ко такой «выдержки» не переносили, и на палубу под­нимали бездыханное тело.

О «порядках» Крюйса знал царь, но не возражал. Надо было держать всех в узде. А Крюйс потом узако­нил свой метод и разослал на корабли приказ, кото­рый прозвали «Крюйсовыми статьями»…

Видимо, и сам Крюйс почувствовал на себе злоб­ные взгляды матросов и, убедившись, что все идет ладно, отправился в гавань. Там его ждала ластовая эскадра — единственные суда, которыми сейчас ко­мандовал вице-адмирал.

Название это прочно закрепилось в русском флоте.

Каждый флот, как и любой военный организм, тре­бует для своего существования самых разных припасов. Экипажи — провианта; оснастка корабля — запасных парусов; рангоут — деревянных частей мачт, стеньги, рей и прочего; такелаж — веревочных и других по­движных частей для управления парусами и оснастки рангоута. Пушки не игрушки, гавкают, когда их снаря­жают порохом, стреляют, когда в достатке ядра.

Все эти припасы пополняются по мере расхода. Хорошо, если родные гавани неподалеку. Зашел, стал на якорь, наполнился припасами и гуляй себе в море.

Для перевозки припасов с пристани на рейд, на ко­рабли, стоящие на якорях, требуются особые транс­портные суда. Они, эти суда, не имеют, как правило, вооружения, пушек, но вмещают в свои емкие трюмы различные припасы.

Когда же эскадры уходят в дальнее плавание, то берут с собой припасы, вплоть до того, что грузят на верхнюю палубу живую скотину.

Так или иначе, частенько случается, что припасы грузовые суда везут и на дальнее расстояние…

Так уж повелось в русском флоте, что на этих су­дах — катах, флейтах, талях, шмаках, — перевозивших провизию для экипажей, мерой для ржи — основного продукта питания — служили ласты. Каждый ласт соот­ветствовал примерно по весу сотне с лишком пудов. По наименованию этой меры все грузовые суда называ­ли «ластовыми». Служба на них, в отличие от военных судов, не считалась престижной. Командовали ими боц­мана или старослужащие матросы, выбившиеся в унтер-офицеры за особые заслуги. Ластовые офицеры, в отли­чие от строевых, имели сухопутные звания и считались второсортными моряками. Такую-то «армаду» и имел в своем подчинении вице-адмирал Крюйс.

В первый весенний день Апраксин получил указ от царя: эскадре иметь провианту на четыре месяца. В Ревеле таких запасов не оказалось.

— Поезжай ты сам сей же час в Петербург, — при­казал он Крюйсу, — как хошь, а чтоб через неделю сюда тыщу ржи да сотни две ластов гороху доставить. Так государь повелел.