Морская Дама - Страница 11

Свойственное Паркер тонкое и острое чувство приличия проявилось в тысячах незначительных случаев. Например, однажды в лавке, в момент покупки кое-каких интимных «вещичек», она внезапно вмешалась.

– А вон там чулки, мэм, – сказала она почтительным полушепотом, указывая на них рукой, но без чрезмерной вульгарности.

– Чулки? – воскликнула миссис Бантинг. – Но ведь…

– Мне кажется, мэм, ей следовало бы иметь чулки, – сказала Паркер негромко, но весьма твердо.

И если подумать, то разве может непоправимое отсутствие чего-то у дамы послужить извинением отсутствию у нее чего-то другого, которое может быть восполнено? И разве не сталкиваемся мы здесь с самой квинтэссенцией и основополагающим принципом приличия?

Впрочем, миссис Бантинг с этим никогда бы не согласилась.

Позвольте мне здесь с сожалением, но и с бесконечным уважением сообщить еще одно обстоятельство, касающееся Паркер, после чего она сможет занять подобающее ей место.

Должен с легким чувством раскаяния сознаться, что я разыскал эту молодую женщину на ее нынешнем месте работы в Хайтон-Тауэрс, где она служит горничной у выдающейся религиозной и социальной деятельницы – леди Джейн Глэнвил. Мне не хватало подробностей; те обрывки сведений, которыми я располагал, не позволяли воссоздать с должным правдоподобием некоторые сцены и разговоры. Она же с самого начала и до самого конца должна была все видеть, все знать и практически обо всем догадываться.

Я так и сказал ей, ничего не скрывая. Она не стала делать вид, что не поняла меня или что не знает кое-каких неизвестных мне обстоятельств. Когда я закончил, она спокойно посмотрела мне прямо в глаза.

– Я об этом и подумать не могу, сэр, – ответила она. – У меня совершенно не такие понятия.

– Но… Вам же теперь ничего не будет, если вы расскажете мне…

– Боюсь, что не могу, сэр.

– От этого никому не станет хуже.

– Дело не в этом, сэр.

– Знаете, я могу позаботиться о том, чтобы вы не потерпели никакого ущерба.

Паркер вежливо смотрела на меня, не говоря ни слова: все, что она считала нужным, уже было высказано.

И несмотря на мои продолжительные и настойчивые уговоры, Паркер осталась непреклонной. Даже когда я под конец, отбросив все ухищрения, попытался самым непристойным образом ее подкупить, она не проявила никаких чувств, кроме подобающего уважения к моему высокому социальному положению.

– Я об этом и подумать не могу, сэр, – повторила она. – У меня совершенно не такие понятия.

И если эта история в конце концов покажется вам хоть в какой-то степени туманной или неполной, я надеюсь, что вы вспомните, как на моем пути встала Паркер со своими непоколебимыми понятиями.

Эти отступления, посвященные Паркер и журналистам, безусловно, немного отвлекли меня от моего рассказа. Тем не менее вы должны понимать, что, пока подающий надежды молодой журналист гонялся за информацией, собственными фантазиями и Бангхерстом, а достоинства Паркер пребывали лишь в зародыше и мысль об экипаже еще никому не приходила в голову, в веселом маленьком семействе под вечнозелеными дубами фолкстонской ривьеры уже назревали кое-какие события. Как только Бантинги оказались в состоянии думать о чем-то еще, кроме своего поразительного нового приобретения, они убедились в этом совершенно недвусмысленно. То, что было на первых порах едва заметно, стало вполне очевидным: оказывается, их скромную радость от обладания такой прелестной, такой богатой и – в определенном смысле – такой выдающейся гостьей, как мисс Уотерс, отнюдь не полностью разделяли две молодые дамы, которые в тот сезон должны были быть главными их гостями. Эта крохотная трещинка дала себя знать уже тогда, когда миссис Бантинг впервые представился случай обсудить свои новые планы с мисс Глендауэр.

– И она действительно собирается остаться у вас на весь сезон? – спросила Эделин.

– Ну конечно, дорогая моя. Ведь вы не имеете ничего против?

– Это для меня несколько неожиданно.

– Но она же попросила меня, дорогая моя…

– Я думаю о Гарри. Если выборы будут назначены на сентябрь, – а все, по-видимому, считают, что так и случится… Вы обещали, что позволите нам пользоваться вашим домом во время предвыборной кампании.

– Но вы же не думаете, что она…

– Она станет весьма серьезной помехой. – Мисс Глендауэр сделала паузу и добавила:

– Она мешает мне работать.

– Но, дорогая моя!..

– Она нарушает гармонию, – сказала Эделин.

Миссис Бантинг поглядела в окно, на кусты тамариска и расстилавшееся за ними море.

– Я, разумеется, не сделаю ничего такого, что могло бы повредить Гарри. Вы знаете, как мы за него рады. Рандолф готов сделать для него все, что потребуется. Но вы уверены, что она станет помехой?

– А чем еще она может стать?

– Она могла бы даже помочь.

– Ах, помочь!

– Она могла бы заняться агитацией. Вы же знаете, дорогая моя, она очень обаятельна.

– Не для меня, – сказала мисс Глендауэр. – Я ей не доверяю.

– Ну, для других. А как говорит Гарри, во время выборов каждому, кто может что-то сделать, нужно предоставить такую возможность. Потом с ними можно порвать, сделать все, что угодно, но во время выборов… Вы же помните, он говорил об этом, когда был здесь с мистером Файсоном. Если оставить предвыборную агитацию только действительно симпатичным людям…

– Это мистер Файсон сказал, а не Гарри. А кроме того, она не захочет помогать.

– Я думаю, тут вы ошибаетесь, дорогая моя. Она уже спрашивала…

– Насчет помощи?

– Да, и обо всем остальном, – сказала миссис Бантинг, на мгновение слегка покраснев. – Она все время расспрашивает, зачем у нас бывают выборы, и что это такое, и почему Гарри выставил свою кандидатуру, и так далее. Она этим всерьез интересуется. Я не могу ответить и на половину вопросов, которые она задает.

– Наверное, поэтому она так подолгу беседует с мистером Мелвилом и поэтому Фред совсем не обращает внимания на Мэйбл…

– Ну что вы, дорогая моя! – воскликнула миссис Бантинг.

– Я ни за что не соглашусь, чтобы она помогала нам заниматься агитацией, – сказала мисс Глендауэр. – Она все испортит. Она легкомысленна и насмешлива. Она смотрит этими своими изумленными глазами так, что при ней совершенно нельзя говорить серьезно… Мне кажется, вы не вполне понимаете, миссис Бантинг, что эти выборы и моя работа означают для меня – и для Гарри. А она всему этому противоречит.

– Ну что вы, дорогая моя! Я ни разу не слышала, чтобы она кому-нибудь противоречила.

– О, на словах она не противоречит. Но она… В ней есть что-то такое… Чувствуется, что самые важные, самые серьезные вещи для нее ничто. Разве вы этого не замечаете? Она – существо из совсем иного, чуждого нам мира.

Однако миссис Бантинг продолжала сохранять беспристрастие. Эделин снова заговорила, на этот раз немного спокойнее.

– И вообще мне кажется, – сказала она, – что мы слишком легко приняли ее к себе. Откуда мы знаем, что она собой представляет? Там, внизу, она могла быть кем угодно. Может быть, у нее были основательные причины выйти на сушу…

– Дорогая моя! – воскликнула миссис Бантинг. – Разве это милосердно с вашей стороны?

– Какую жизнь они там ведут?

– Если бы она не вела там приличную жизнь, она не могла бы так прилично держаться здесь.

– И к тому же – явиться сюда!.. Без всякого приглашения…

– Теперь я ее уже пригласила, – мягко сказала миссис Бантинг.

– У вас не было другого выхода. Я только надеюсь, что ваша доброта…

– Это не доброта, – возразила миссис Бантинг. – Это долг. Даже будь она и наполовину не так обаятельна… Вы, кажется, забываете, – она понизила голос, – зачем она пришла к нам.

– Хотела бы я это знать.

– В наши дни, когда повсюду такой разгул материализма и такое падение нравов, когда каждый, у кого есть душа, как будто старается ее лишиться, – в такое время встретить кого-то, у кого нет души и кто пытается ее обрести…