Море и яд - Страница 15
Старшая сестра Оба, оттесняя женщин от тележки, встала между ними.
‑ Но кризис будет сегодня вечером. Состояние больной требует абсолютного покоя, так что до послезавтра свидания запрещаются, ‑ сказал Асаи.
‑ Даже нам? ‑ удивленно спросила мать.
‑ Да, к сожалению. Сегодня я и старшая сестра будем всю ночь дежурить у ее постели. Можете не беспокоиться.
Дверь палаты оставили открытой. Молоденькая медсестра, следившая во время операции за кровяным давлением, вбежала в палату с таким лицом, словно вот‑вот собирается заплакать. Девушка явно не справлялась с ролью, которую ей приказал играть Асаи.
Оба взяла у нее коробку со шприцем и иглами. Лишь у старшей сестры хватало самообладания держаться как ни в чем не бывало ‑ ей помогал в этом многолетний опыт.
Асаи уже был в палате.
Сугуро, прижавшись лбом к оконному стеклу, растерянно стоял в коридоре ‑ ассистент приказал ему следить за тем, чтобы тайна не раскрылась. У выхода на лестницу Тода удерживал мать и сестру, пытавшихся пройти в палату.
‑ Пожалуйста, пропустите...
‑ Но поймите: нельзя! ‑ мягко, но настойчиво отстранял их Тода.
‑ Ну как?
Сугуро обернулся. Рядом с ним, засунув руки в карманы халата, стоял Сибата.
‑ Операция прошла удачно?
Сугуро отрицательно покачал головой. По тонким губам доцента пробежала ехидная усмешка.
‑ Дали умереть, значит? Что ж, всякое бывает... Когда случилось?
‑ Во время последнего ребра, ‑ опуская глаза, ответил Сугуро.
‑ Гм... Сдает наш старик!
Он прошел в палату и, рассеянно кивнув обернувшемуся Асаи, дотронулся до иглы, воткнутой в ногу трупа.
«Что же происходит, что происходит?» Этот навязчивый вопрос не выходил из головы Сугуро.
К нему подошел Тода и молча протянул пластмассовый портсигар с самокрутками, но Сугуро отказался, вяло махнув рукой.
‑ Комедия да и только! ‑ затягиваясь, сказал Тода и искоса посмотрел на раскрытую дверь палаты. Сугуро видел, как дрожит его рука. ‑ Ловко сыграно, ничего не скажешь!
‑ Что ты имеешь в виду?
‑у‑ Вот это. Что же еще? Только Асаи мог до этого додуматься. Ведь если пациент умрет во время операции, будут винить старика. А если после ‑ это уже не вина хирурга. Так что в предвыборной кампании можно оправдаться.
Сугуро повернулся спиной к Тода и медленно зашагал по коридору.
‑ Скажите, пожалуйста, что с ней?
Мать Табэ робко дотронулась до его локтя. Сугуро не ответил. Он торопливо вышел на лестницу и спустился во двор.
По асфальтированной дорожке в вечерних сумерках проехала на велосипеде медсестра. Кто‑то из окна окликнул ее: «Саката!», ‑ подруга, наверно. Из трубы дезинфекционной камеры медленно подымался молочный дым. Сторож под акацией продолжал копать землю. Глядя на эту обычную картину, Сугуро почувствовал, что сейчас расхохочется.
Но что здесь было смешного, он и сам не понимал...
IV
Несмотря на все предосторожности, слух о неудачной операции молниеносно распространился по клинике. Зерно упало на благодатную почву. Несколько дней только и судачили об этом. Семья Табэ по этическим соображениям не выразила открытого проте‑
ста ‑ ведь покойная была родственницей Осуги, ‑ но профессора‑терапевты резко осуждали Хасимото, настоявшего на скорейшей операции вопреки их возражениям. Теперь уже не осталось никаких надежд на выдвижение кандидатуры старика в деканы.
Но Сугуро это мало трогало. Состояние подавленности не прошло, он был измотан до предела. От его прежней энергии не осталось и следа ‑ она уступила место апатии Даже интерес к больным погас. Он стал относиться к ним безучастно.
На третий день досле смерти госпожи Табэ доцент Сибата заявил, что решил отложить операцию его «бабушки» на несколько месяцев. «Если дважды допустить смерть на операционном столе, первое хирургическое отделение будет выглядеть неважно», ‑ криво усмехнувшись, сказал Сибата, но и к этому Сугуро отнесся с полным безразличием. Ни желания сообщить больной об отстрочке, ни удовлетворения по этому поводу у него не появилось.
Глядя на старика сторожа, под лучами бледного зимнего солнца орудовавшего во дворе лопатой, Сугуро размышлял, когда же прекратится его бесполезная работа. Ведь старик уже две недели копает на одном месте. Казалось, он мстит тем, кто приказал срубить акации, ‑ копает и засыпает, засыпает и опять копает.
«Как же дальше жить? ‑ невесело думал Сугуро. ‑ Неужели врач не может быть иным и медицина тоже?» Но что толку от того, что в голову приходят подобные вопросы, разве на них. можно ответить? Со дня на день его должны отправить в армию, а тогда ему будет и подавно все равно.
Но иногда нервы Сугуро не выдерживали. В одну из таких минут он ударил свою «бабушку».
Как‑то во время обхода он незаметно положил у ее изголовья кусок глюкозы. Мицу Абэ, искоса следившая за ним, сделала вид, что ничего не заметила. Ведь Сугуро и раньше давал глюкозу этой старушке, лечившейся бесплатно. На следующий день зайдя случайно в общую палату, Сугуро увидел, что его пациентка спит, закрыв лицо ладонью. Кусок глюкозы ва‑
лялся на полу нетронутый. «Еще привередничает,‑ обозлился он, ‑ думает, всегда будет получать, стоит только попросить». Сугуро знал, что старуха выменивает глюкозу у других больных на еду, поэтому особенно возмутился.
После обеда у всех больных‑ общей палаты брали кровь на РОЭ. Мицу пришла в лабораторию, а ее соседка не явилась.
‑ Где же моя «бабушка»?
‑ Говорит, плохо себя чувствует.
Сугуро отправился в палату. Там никого не было, на койках валялись в беспорядке одеяла, а «бабушка», усевшись спиной к двери, как крыса, грызла кусок глюкозы, зажав его скрюченными пальцами. Увидев ее жалкую фигуру и растрепанные волосы, он почувствовал невыразимое отвращение.
‑ Почему не пришла?
Старуха, прижимая обе руки ко рту, пролепетала что‑то невнятное.
‑ Пошли!
Сугуро резко рванул ее за руку, но она упала на кровать. Тогда Сугуро ударил ее по щеке...
Последние дни профессор почти не появлялся в лаборатории. На обходах его заменял Сибата. В отдельной палате, где раньше лежала госпожа Табэ, с кровати сняли матрац. Там еще валялись на полу рваные газеты со следами грязных ботинок.
Причиной всему была неудачная операция. В лаборатории, в комнате медсестер и в палатах отсутствие Хасимото сказалось отрицательно ‑ везде чувствовался беспорядок. Оконные стекла запылились ‑ их никто не протирал, сестры работали спустя рукава, больные не соблюдали «мертвого часа».
‑ И Япония трещит по швам, и наше отделение тоже, ‑ с кривой усмешкой говорил Тода, переминаясь с ноги на ногу в нетопленной лаборатории. ‑ Все летит к черту! По мне, так лучше армия. И чего ты здесь сидишь?
‑ Да, все летит к черту, ‑ тяжело вздохнув, подтвердил Сугуро. ‑ Все! А ты сам почему на военную службу не просишься?
Лаборанты лечебного факультета, шедшие в армию добровольцами, после недолгой муштры становились военврачами‑практикантами.
‑ Кто? Я? ‑ Тода, как всегда, насмешливо скривил рот. ‑ Не хочу.
‑ Ну, тогда тебя ждет форма солдата второго разряда.
‑ А мне все равно! Могу и солдатом подохнуть.
‑ Это почему же?
‑ Один конец! Такое уж время, все дохнут.
В эти дни Сугуро снова увидел у подъезда второго хирургического отделения грузовик с военнопленными. Как и в прошлый раз, двое солдат с револьверами стояли у кузова. Когда Сугуро проходил мимо, пленные, грызя бататы, забирались на грузовик. Холщовая одежда защитного цвета висела на их рослых фигурах мешком. Один из пленных был на костылях.
На этот раз они не вызвали у Сугуро ни интереса, ни любопытства. Среди пленных были и бледные, со светло‑русой щетиной, и смуглые, с матовой кожей. Сугуро не почувствовал к ним ни жалости, ни сочувствия, ни ненависти. Он прошел мимо них равнодушно, как при встрече с прохожими на улице, лица которых тут же забываются. Он совершенно не воспринимал этих пленных американцев как врагов. Кажется, и в самом деле все на свете стало для него безразлично.