Море Дирака - Страница 49

Решение командира было мудрым. Через три недели Урманцев почувствовал, что фонтан предположений, бурливший в мозгу, стал ослабевать и сошел на нет. Он просто разучился думать о том, что могло случиться дома.

Запрет нарушили, когда на экране голубая звезда превратилась в большое зеленоватое пятно.

— Во всяком случае, она на месте! — обрадовался Урманцев.

— Да, и скоро мы будем дома, — через силу улыбнулся командир.

— Неизвестно, есть ли смысл в нашем возвращении, — сказал врач.

Они замолчали, но Урманцев решил высказаться до конца:

— Мне кажется, нам нужно приготовить себя к самому неожиданному.

— Да, да! — воскликнул врач. — Нам нужно многое обсудить.

Командир помолчал, затем согласился:

— Ну что ж, пожалуй. Только давайте говорить о том, как будем действовать, а не о возможных катастрофах на шарике. Все равно мы ни до чего путного не договоримся.

После долгого обсуждения они решили лечь на круговую орбиту и оставаться там до тех пор, пока что-нибудь не прояснится. Это было первым нарушением инструкции.

Корабль вошел в верхние слои стратосферы.

— «Она все та же, снег, да поле, да плат узорный до бровей», попытался пошутить врач.

— Вижу Австралию, — сказал командир.

— А я вижу Индийский полуостров, и там дальше большой материк. Жаль, облака мешают…

— Мы пройдем над южной частью СССР, — оповестил их командир, проверив курс.

Урманцев с завистью прислушивался к их возгласам. Он сидел у бокового экрана и не видел ничего, кроме радужной полосы атмосферы. Выше этой полосы тянулось опостылевшее за эти полтора года чернозвездное полотно.

Сначала он не обратил внимания на блестящую точку, возникшую на фоне мерцающих облаков. Но постепенно она привлекла его внимание. Она все увеличивалась и приобретала знакомые формы.

— Ребята, нас, кажется, встречают! — закричал Урманцев.

— Где?!

Они бросились к его экрану. Урманцев ткнул в стекло пальцем. Командир насупился.

— Ну-ка, Валя, давай быстро телерадар, а ты сделай запрос.

— Оно молчит, — сказал врач, повозившись с передатчиком.

Командир хмуро просматривал ленту, медленно выползавшую из счетной машины, на которую поступала информация телерадара. Урманцев видел, как внезапно запали щеки командира.

— Внимание, ребята… — скомандовал он, запнулся и продолжал шепотом: Нас преследует ракета-перехватчик.

Все еще ничего не понимая, они молчали.

— Это ракета-перехватчик. Ракета-перехватчик с атомной боеголовкой.

— Черт!.. — прошептал врач.

Урманцеву же показалось, что он давно ожидал нечто подобное.

— Американская?

Командир бросился к пульту управления.

— Что ты хочешь делать?! — крикнул врач.

Урманцев смотрел на экран. Теперь было ясно видно, что это ракета. Командир запустил двигатели…

— Я ее подпущу, — сказал он, — а затем оторвусь и пойду на посадку.

— Она взрывается на определенном расстоянии от цели, знаешь? — сказал Урманцев.

— Знаю. Я знаю эти ракеты. Ложитесь в кресла.

Резкий толчок на миг прижал их к сиденьям, затем наступило облегчение. До них донесся хриплый голос командира:

— Все. Она прошла. Можете посмотреть на смерть в боковой проекции.

Врач быстро освободился от ремней и подсел к командиру.

— Вот она, — сказал командир, вставая с сиденья.

Урманцев не мог подняться. Он почувствовал страшную слабость. Его слегка мутило. Скосив глаза, он видел у экранов спины товарищей, слышал их голоса. Врач возбужденно затряс головой.

— Смотри! Смотри! Это что? Ей навстречу идет другая… Откуда?..

Сначала вспыхнули и сгорели экраны. Затем в кабине погас свет. И сразу же корабль потряс страшный удар. В последнее перед приземлением мгновение Урманцев услышал крик боли…

Врач был мертв, а командир умирал. Урманцев отделался сравнительно легко, у него была ободрана щека и что-то произошло с глазом. Опухшие веки нельзя было разлепить…

Взрывная волна сместила корабль с орбиты, но автомат приземления оказался в порядке. Урманцев протянул руку и нащупал забинтованную грудь командира. Тот не пошевельнулся. Широко открытыми глазами он смотрел в светлеющее утреннее небо. Урманцев склонился над ним и увидел, что немигающие глаза уже запорошены песком…

Он похоронил их тут же, вырыв неглубокую могилу. На дне ямы песок был влажным и тяжелым, и Урманцев подумал, что где-то поблизости есть вода.

Занялось утро, и сразу же с востока потянул сухой горячий ветер. Вокруг корабля расстилалась песчаная пустыня. Она мало напоминала пустыни, о которых Урманцев знал из книжек. Гладкое ровное поле, без барханов, без холмов, без намека на какую бы то ни было растительность. Освещенное палящим солнцем, оно нагоняло уныние и тоску.

Воткнув палку с дощечкой в песчаный холмик, он, шатаясь от усталости, возвратился на корабль. Несколько глотков бульона окончательно его разморили. Он повалился в кресло и заснул. Проснулся только к вечеру.

Урманцев чувствовал себя разбитым, неспособным пошевелить даже пальцем. И все же он заставил себя встать. Морщась от боли, пошел к пульту. Горела красная лампочка радиоактивной опасности. Но сирена молчала — очевидно, просто сломалась. Он снял футляр с дозиметра и несколько минут смотрел на светящиеся цифры шкалы. Постучал по стеклу, но стрелка не опускалась.

Доза радиации в несколько раз превышала норму. Сразу стали понятными и молчание Земли, и ракета-перехватчик, и эта странная пустыня кругом.

Война. На Земле шла термоядерная война. А может быть, уже кончилась? Он спустился в нижнее помещение и влез в один из скафандров. Все же это защищало от излучения. Затем возвратился на свое место и опять лег. Засыпая, чувствовал, как жжет и дергает залепленный пластиком глаз.

Проснулся, когда совсем рассвело. Долго лежал, с трудом соображая, что с ним.

Спокойно обдумал, что следует предпринять в создавшейся ситуации.

Эксперимент оказался бессмысленным. Глупость и бессмыслица. Страшная бессмыслица. Что же делать? И нужно ли что-то делать? Может, остаться здесь, пока не кончится еда… Но не могли же все погибнуть… Где-то должны быть люди… Нужно идти искать.

Когда солнце поднялось достаточно высоко, Урманцев вышел из корабля. За спиной тяжело повис огромный рюкзак, он напихал туда кучу нужных и ненужных предметов. Идти с таким рюкзаком по песку, да еще в скафандре, было страшно трудно. Но он шел, считая вслух шаги. Это отвлекало.

Пройдя шагов сто, оглянулся и увидел опаленную обшивку корабля и невысокий холмик.

Дул ветер, унылый, настойчивый. Песчинки стучали в силикоборовое стекло шлема. Ноги вязли в песке, лямки рюкзака резали плечи. Хорошо, что он все же надел скафандр. Терморегуляция внутри костюма была совершенной. Он шел под палящими лучами солнца, не боясь перегрева.

И все же на третий день пути он решил переменить тактику. Яркий свет вредно действовал на единственный глаз. Урманцев испугался, что ослепнет. Лучше уж спать днем, а идти ночью.

На шестой день пустыня кончилась. Он шагал по твердой, каменистой почве. Стала попадаться растительность — чахлые кустики верблюжьей колючки. Еды должно было хватить надолго, но вода почти вся вышла.

Однажды он обнаружил, что остановились часы. Он выбросил их.

После этого перестал считать дни. Они слились в безликую однообразную череду тьмы и света, скучный поток без начала и конца.

Как-то он услышал голос. Это не поразило и не удивило. Голос раздавался у него в ушах.

— Что же ты, Валя, а? — сказал голос.

Урманцев помолчал и потом ответил:

— Ничего. А что?

— Куда идешь-то?

— На север, — сказал Урманцев, — только на север.

Голос замолк надолго, потом произнес:

— А ведь не дойдешь.

— Дойду. — Урманцев попытался нахмуриться, но кожа на лице словно одеревенела. Занудливо поскрипывали башмаки. Этот скрип, как пыль, въедался во все поры.