Море Дирака - Страница 32

Как раз в это время в Институте физики вакуума произошли события, которые несколько отвлекли Мильча от внутренних моральных проблем. Причем сам Мильч, несмотря на разъедающий его душу самоанализ, немало способствовал их энергичному развитию и даже явился своеобразным инициатором целой серии любопытнейших происшествий.

У преступников есть особый нюх на опасность. Он порожден, как правило, предчувствием провала. Впрочем, это предчувствие никогда не покидает преступника. Оно же толкает его навстречу развязке. Большинство преступлений провалилось из-за неверия. Человек, нарушивший Закон, испытывает на себе колоссальное давление со стороны общества. Природа этого давления и по сей день остается таинственной и непонятной. Могут сказать, что все дело здесь в нарушении привычного общественного ритма, который регулирует жизнь современного человека. Индивидуум, выбившийся из этого ритма, чувствует себя так же, как человек, бросивший курить. Социальный рефлекс, общественный тонус — вероятно, все это не зряшные понятия. Тяжеловес, прервавший работу над штангой, обрастает жиром. Человек, вступивший в антагонизм с обществом, попадает в особое состояние социальной невесомости, когда представления низ и верх, добро и зло теряют привычный смысл. Естественной реакцией в такой ситуации является желание восстановить нормальное положение. Но это-то, как правило, и приводит к провалу. Вот почему многие неискушенные правонарушители стремятся к развязке и даже иногда сами вызывают ее своими легкомысленными поступками. Поймать, уличить и разоблачить таких молодых правонарушителей легче, чем старых, видавших виды тамбовских волков, у которых уже притупились и умерли социальные рефлексы.

Конечно, в жизни все обстоит намного сложнее. Молодежь более порывиста, чувствительна и динамична. Поэтому отклонения от нормы у нее встречаются чаще, чем среди взрослых. Зато и возвращение к социальному оптимуму для молодых протекает с меньшей затратой усилий и завершается благополучно. Возможно, также существует некоторый телепатический эффект коллектива людей, воздействие которых на отдельного человека в момент борьбы значительно усиливается… Но это уже из области предположений, которые, конечно, могут быть высказаны, но тем не менее нуждаются в тщательной проверке.

Однажды и Мильч испытал странное, удивительное искушение, которое чуть было не привело к раскрытию тайны Рога изобилия.

Как-то раз, увидев высокий лоб Подольского, Мильч ощутил прилив неожиданных мыслей. Это был как бы взрыв изнутри, осветивший для него мир по-новому.

Перед тобой человек, Мильч. Неглупый парень, свой парень. Впрочем, в лаборатории Орта не было дураков. Там выковывались, как говорил директор на ежегодном отчетном профсоюзном собрании, превосходные кадры физиков. «Кадры, да не те», — думал Мильч. Розовощекие мальчики с чистыми шеями, в очках. Хохмачи, альпинисты, аквалангисты, туристы. Бойкие, острые на язык, сообразительные… Нет, не лежала к ним душа Мильча! Слишком уж горды они своим безгрешным прошлым, слишком уверенно смотрят в будущее. У них все есть, они могут иметь все, и они будут иметь все. О чем можно поговорить с такими жизнерадостными рахитами? Да ни о чем! «Марсиане», — именовал их про себя Мильч, наблюдая, как ватага сотрудников Орта отправляется в очередной турпоход, толкаясь, грохоча, перебрасываясь малопонятными шуточками.

Завидовал ли он им? Пожалуй, нет. Они были для него людьми с другой планеты. Их страсти казались ему надуманными, идеалы — бесплотными, а сами они — кукольными, нереальными. Они служили богу науки, они были жрецами Афины. В них ничего не было от той тяжелой, вязкой каши, которая называлась реальной жизнью.

Другое дело — Подольский. Этот человек нюхал жизнь во всем многообразии ее запахов. Он знает, что такое бедность; он, возможно, знает, как хочется быть первым, сильным, независимым. А кроме того, он, как и «марсиане», причастен к тайнам природы. Хорошо бы иметь такого друга, меньше будет глупостей — две головы все-таки… Но как подобраться? Что скрыто за этим высоким лбом? Коварство? Равнодушие? Каким ключом можно отпереть его душу?

— Алло…

Михаил вздрогнул и посмотрел на Мильча.

— Что?!

— Да ничего, — ухмыльнулся Роберт. — Смотрю, задумался ты…

— Да, — сердито сказал Подольский, — задумался. А ты мне что-нибудь хочешь сообщить?

— Сообщить? Ничего… А вот… поговорить хотел.

— Ну давай, — кивнул Подольский.

— Что давай?

— Давай говори.

— А-а… Прямо так, сразу? — тянул Мильч, еще сам не понимая, что скажет и сделает через минуту. Его подхватила та опасная волна, которая обычно выносит на берег Признания.

— Слушай, — сердито сказал Подольский, — не морочь мне голову, у меня и без тебя хлопот хватает.

— Ладно. — Мильч сунул руки в карманы и качнулся с пяток на носки. Хотел я тебе одну штучку показать, но поскольку ты так занят…

Подольский не любил зря огорчать людей. Ему показалось, что Мильчевский обиделся.

— Погоди, — сказал он, — дело не во мне, я свободен, рабочий день уже кончился. Просто я не пойму, что тебе нужно.

— Пойдем к нам.

Мильч пошел впереди, недоумевающий Подольский плелся сзади. Тогда впервые Мильч ощутил жжение в пятках, позже оно перешло в пламя невидимого костра.

Что я делаю, люди! Остановите меня, это же безумие, это глупость, это черт знает, что такое!..

— Куда ты меня ведешь? — спросил Михаил, когда они приблизились к дверям лабораторного склада.

— Сюда, — хрипло сказал Мильч и переступил порог.

Они стояли перед стареньким, видавшим виды металлическим сейфом.

— Вот, — Мильч притронулся к тускло поблескивавшей рукоятке. — Это… Он замолк.

— Это, — как эхо повторил Михаил, глядя ему в глаза.

На верхней губе Мильча выступили бусинки пота, глаза провалились, веснушки на лбу проступили и стали черными.

— Это, — набрав воздух, снова сказал Мильч.

— Это, это, черт побери, что за шутки, Роберт? — Михаил рассердился. Что тебе от меня нужно?

Мильч почувствовал сильную слабость. Сковывавшее его напряжение исчезло, пьянящая истома обволокла мышцы и суставы… Искушение ушло. Мильч больше не хотел делиться с кем-либо своей тайной.

— Это пустота, брат, — сказал, он, — но «в ней намек… добру молодцу урок».

Он открыл шкаф, порылся внутри и что-то извлек оттуда.

— «Скажи мне, кудесник, любимец богов, — Мильч уже владел собой, — что станется в жизни со мною…» Ответь мне, несведущему, на один вопрос…

— Ожидай погибели от своей лошадки. Чего тебе надо?

— Могут ли быть на свете два абсолютно одинаковых предмета?

— Смотря что ты понимаешь под словом «абсолют», который сам по себе недостижим.

— Кудесник, ты лживый, безумный чувак, презреть, бы твои предсказанья… Я утверждаю, что они близнецы во всем, вплоть до молекулярной структуры. Вот!

Мильч разжал руку. На ладони лежали два маленьких транзистора. Михаил поднял брови.

— Ты что? Откуда им быть одинаковыми? Машинная технология предусматривает гигантские допуски.

— А кристаллы в них? — Мильч закрыл Рог изобилия и направился к выходу.

Михаил шел рядом и бубнил:

— Ну что ж, кристаллы могут казаться нам одинаковыми. Во всяком случае, мы со своей аппаратурой просто не сумеем уловить предсказанных теорией дефектов структуры. Так что идентичность кристаллов тоже оказывается на поверку липовой. Просто не хватает разрешающей способности прибора, чтобы вскрыть тот или иной микродефектик… А зачем тебе это?

— Просто так, — ответил Мильч, выпроваживая Подольского в коридор. Однажды я задал себе такой вопрос: могут ли быть в природе две абсолютно одинаковые вещи, — и решил, что могут. Например, кристаллы. А ты меня неприятно разочаровал.

Михаил задумался.

— Вообще, — нерешительно начал он, — это философская проблема. Мы считаем, что одинаковы все атомы одного элемента. Но… Это зависит от уровня наших знаний. Вчера они были совершенно одинаковы, сегодня мы уже знаем, что существуют изотопы, а завтра между атомами одного и того же элемента окажется меньше сходства, чем у людей одной национальности. Очевидно, неравномерность, неидентичность всех природных явлений тоже своеобразный закон. Кривая распределения по свойствам…