Мор - Страница 17

Шунт оделся и вышел; в дверях гостиной он столкнулся с Тронголовым и вежливо поздоровался.

– Здорово, брат литератор! – весело крикнул Тронголов, протирая заспанные глаза. – Слышишь, мастера стучат? Лучшие в городе. Я их нанял выстроить мне ледяной дом. Слыхал про такой? К вечеру обещают управиться.

Шунт слышал про Ледяной дом и даже позволил себе поделиться с

Тронголовым некоторыми историческими фактами: рассказал ему о вздорном царствовании Анны Иоанновны на пару с Бироном и о потешной свадьбе, для которой, собственно говоря, и был построен в

Санкт-Петербурге тот знаменитый дом, где поженили придворного шута

Голицына и калмычку Буженинову. Тронголов, слушая, оглушительно зевал: оказалось, что эта история ему в общих чертах известна.

– Мы пока не цари, – сказал он скромно, – но тоже можем позволить себе небольшой карнавал… в античном стиле.

Шунт сильно подозревал, что хозяин путается в эпохах, но уточнять не стал. Античность так античность.

Тронголов погрозил ему пальцем:

– Будешь участвовать!

Шунт изобразил слабое подобие улыбки.

– А слон будет? – не удержался он от ехидного вопроса.

– Какой слон? – не понял и озаботился Тронголов.

Шунт объяснил ему, что при Ледяном доме Анны Иоанновны был еще и ледяной слон, извергавший из хобота горящую нефть. Тронголов помрачнел и защелкал пальцами. Ни слова не говоря он развернулся и куда-то побежал; в скором времени снизу донеслась отчаянная матерная брань: кто-то, невидимый Шунту, держал ответ за то, что не знал и не сказал о слоне, не обеспечил слона. Шунту сделалось сладко и приятно; он искренне радовался посрамлению Тронголова и незавершенности затеянной дури.

Но тут же испытал тоску: снова придется пить. Понаедут Вован и Толян с телками, да еще карнавал… можно представить себе, что это будет за зрелище. Им достаточно вырядиться самими собой.

Шунт вздохнул и решил не завтракать, устроить себе разгрузочный день. Вечером он все равно набьет себе брюхо, а на голодный желудок лучше работается. Надо будет подробно описать эту ледяную забаву да при этом не повториться – кликнуть, что ли, шофера? Пусть доставит ему хотя бы том Лажечникова…

Он действительно послал шофера за книгами, и никто не чинил ему в этом никаких препятствий.

Неизвестно, сколько заплатил мастерам Тронголов, но вышло по его слову: к вечеру ледяной дом был готов. Шунт не верил своим глазам, ему казалось, что это физически невозможно. Однако вот он, дом, немногим ниже самого дворца, стоял перед ним: с узорчатыми башенками, с трогательными оконцами, в которых уже горело электричество, с широким крыльцом и колоннами, действительно имевшими в себе нечто античное. Таково, впрочем, свойство подавляющего большинства колонн.

Гости уже съезжались: давно примелькавшиеся “мерседесы” и джипы, надоевшие и неприятные Шунту. Личности, выходившие из машин, выглядели омерзительно и непристойно. К очередному удивлению Шунта,

Тронголов позаботился об историческом правдоподобии ряженых. Такими они, вероятно, и были во времена Бирона: в куриных перьях, с петушиными клювами вместо головных уборов, с кабаньими мордами. Вся честная компания гоготала, хрюкала и лаяла, разливая по фужерам водку; сам Тронголов нарядился не то каким-то царем, не то божеством: петровская треуголка, алый плащ и бутафорские крылья, которые постоянно били его по заду, выпихивая вперед, и Тронголов ругался, обещая кому-то оторвать руки. Альма вертелась среди гостей, и про нее не забывали – бросали ей разные предметы, которые она исправно приносила назад. Ее тоже принарядили в белую кружевную одежку, которая ближе к хвосту переходила в расправленную жесткую юбочку.

Шунт стоял на балконе, когда его заметил Тронголов.

– Эй, писатель! – закричал он грозно. – А ну надевай камзол! Сегодня ты не отвертишься!

Шунт прижал руки к груди, и Тронголов подошел ближе, чтобы его было лучше слышно.

– Ты ведь у нас не без юмора, как я заметил? Мы тоже умеем и любим пошутить. Все это, – он обвел собрание рукой, – затеяно, можно сказать, для тебя персонально. День писателя отмечаем – что, не угадал? Ну и хрен с ним. Слезай, кому сказано!

Гогот и кудахтанье неимоверно усилились. Взорвались петарды, и черное небо над лесом осветилось инопланетными огнями. Отдельно высветился православный батюшка – тоже переодетый, ненастоящий, в шубе, накинутой поверх рясы. У него была густая накладная борода и темные очки.

Камзол висел в шкафу, и Шунт покорно надел его, не забыв поддеть шерстяной свитер. Мороз стоял изрядный, а в замок, похоже, никто не собирался переходить. Поправляя парик, он испытал неприятное чувство, как будто тот тоже был элементом карнавального костюма и соответствовал звериным нарядам гостей. Когда он вышел во двор, собравшиеся восторженно зааплодировали. Вход в ледяной дом был ярко освещен, а по бокам стояли хорошо знакомые Шунту бизнесмены, перекрашенные в негров.

В позвоночнике запела расстроенная струна: опасность, опасность!

Шунт беспомощно огляделся: коллатералей не было, и он, одинокий и беспомощный, стоял на ковровой дорожке, слегка припорошенной снегом.

Водитель Тронголова тем временем взял Альму на поводок.

Салют участился, испещревая небо инфекционной сыпью.

Гремела музыка: обычное “мясо”, то есть ритмичные басы, глубина которых бывает предметом соревнований между автолюбителями.

Фальшивый батюшка облачался в какие-то дополнительные одежды, названия коих Шунт, всегда далекий от религии, не знал; эти предметы сообщали мнимому попу торжественность, придавали величие. Последним появилось настоящее кадило, уже курившееся.

– Дамы и господа! – вострубил Тронголов. Это обращение прозвучало в его толстых устах непривычно, так как в обыденных случаях он ограничивался словами “братва” и “братаны”. В руке у Тронголова пылал факел. – Мы собрались здесь по весьма знаменательному случаю.

Намереваясь продолжить традиции… – Он запнулся. – Традиции чего? – обратился он к Шунту. – Ты должен знать!

Шунт пожал плечами.

– Отечественных развлечений, – пробормотал он первое, что пришло ему в голову.

– Вот именно! – Тронголов пришел в восторг. – Отечественных развлечений. У Альмы течка, и мы сегодня поженим их с господином писателем.

Пространство и время наполнилось дьявольским визгом. Уродливые существа в шкурах и перьях приплясывали, чокались, выпивали; кто-то прибавил звук, и “мясо” расползлось по всей округе. Коллатераль бежала перед Шунтом: единственная, исчерченная высветленными полосками, подобно шоссе. Она вела в ледяной дом, залитый светом, и не давала возможности шагнуть влево ли, вправо, или подпрыгнуть, или провалиться под землю.

Шунт, сделав над собой сверхъестественное усилие, изобразил гримасу: забавно, братаны, хорошая шутка.

– Мне бы карлицу Буженинову! – крикнул он с притворной требовательностью в голосе. – Подайте! Традиция не соблюдена! Я протестую!

– Традиция приумножена, – возразил Тронголов, щегольнув изящным словцом. – Снимай штаны, умник, да пошевеливайся, а то получится с тобой, как с Карбышевым… Альму подержат, не ссы.

– Да пусть заледенеет, плотнее войдет! – послышался пьяный возглас, изданный каким-то гусем – с клювом, в фуражке и при гармошке.

Шунт не шевелился. Альма, удерживаемая водителем, часто дышала, вывалив малиновый язык.