Монстры - Страница 96

Некоторые из них стоят того, чтобы рассказать о них немного подробнее. Доктор Фритьоф, швед, потерявший руку при проведении ядерных экспериментов., директор станции, высокий, импозантный, красиво седеющий человек лет под пятьдесят, трезвомыслящий, расчетливый и доброжелательный — работать с ним одно удовольствие. Профессор Локспайзер, молодой австралиец с рыжеватой бородкой, автор потрясающих работ о распаде атомных структур и причинах бесплодия пораженных радиацией самок. Поллок, несмотря на европейское имя, физик из Западной Индии. И наконец, особь женского пола, официально зарегистрированная под номером С2147, хотя мы ее зовем Карла.

Эта высокая белокурая девушка с весьма зрелыми и даже пышными формами значилась якобы лаборантом, но на самом деле жила при одном из физиков, Фицуильямсе, и была от него беременна. Это обстоятельство, однако, отнюдь не меняло заведенного в тех неблагоприятных условиях порядка, согласно которому предполагалось, что она будет исполнять свой долг и по отношению к другим обитателям станции, чем она и занималась с похвальным рвением. На третью или четвертую ночь после прибытия наступила моя очередь развлекаться с ней, и я получил большое удовольствие, ибо, как я уже говорил, женщина она весьма пылкая, в теле, темпераментная и изобретательная, к тому же у нее хорошие зубы и приятная улыбка. По-моему, она полька. Мы все завидовали Фицуильямсу, поскольку он имел на нее законное право; он показал мне документ, в котором специально упоминалась С2147. Документ был подлинный, и я видел у нее соответствующее клеймо на положенном месте, как у всех особей ее разряда.

Я привожу все эти подробности, поскольку в той скучной и монотонной жизни, которую мы вели, такие редкие минуты удовольствия по эмоциональной силе можно сравнить с внезапным прозрением слепого от рождения человека; впечатление от этих мгновений растягивалось на несколько дней, и потому наличие Карлы и те радости, которые она доставляла нам, безусловно, скрашивали существование нашего маленького отряда.

Прошла неделя с тех пор, как я приехал, когда случилось первое из той цепи событий, взаимосвязь и значимость которых проявились лишь впоследствии. В тот день разразился настоящий шторм; дождь со страшной силой хлестал по смотровым иллюминаторам башни, едва ли не заглушая недовольное урчание аппаратуры.

После обеда, как только позволила погода, я выбрался наружу, чтобы отвести воду от плантации любопытной разновидности лишайника, весьма интересовавшего нас, и, возвращаясь с контейнерами, полными образцов и срезов, обогнул скалу. Вдруг меня поразила мысль о том, что за все это время я практически почти не видел острова. Над ним все еще низко нависали тучи, а грохот валов, бившихся о голые скалы, создавал не самый приятный звуковой фон, но внезапно среди облаков мелькнул слабый, неотчетливый "солнечный луч" — я использую этот архаический термин, потому что другого не имеется, — высветив в сумеречном пространстве тропинку, ведущую по направлению к морю, и я увидел ажурные конструкции причала и кучку каких-то строений.

Я сообразил, что это и есть тот поселок, о котором рассказывал Рорт, и, поскольку время у меня было, решил взглянуть на него поближе, но после часа ходьбы вдоль берега по грязным валунам и полным воды промоинам понял, что вряд ли сумею вернуться на станцию до наступления темноты. Уже начинало смеркаться, когда я вышел на тропинку и оказался вблизи строений. Зеленоватые сумерки и отблески волн на прибрежной гальке придавали всему месту несколько жутковатый вид, хотя вряд ли я тогда обратил на это особое внимание, поскольку сгорал от любопытства и желания увидеть деревню.

Я называю это деревней, хотя оно больше походило на небольшое примитивное поселение, стиснутое между двумя скалами, образовавшими нечто вроде навеса или ущелья над черным песком. Поднялся ветер и донес до меня гнилостный запах. Отработанное топливо и клочья ядовитой пены покрывали прибрежную полосу.

Прозрачная зелень моря отражалась на всем прибрежном пространстве бледным, призрачным светом, хотя еще не достигла пика свечения, который наступит вместе с полной темнотой. У меня возникло ощущение, что я постепенно растворяюсь в тумане и скитаюсь, словно затерянная душа, в современном аду. Это напомнило мне репродукцию старинного рисунка — разумеется, увиденную в видеоустройстве; по-моему, это было ка-кое-то изображение на целлулоидной пленке. Оно было связано с легендой о вампире, и сцена изображала человека в плаще и широкополой шляпе, бредущего в тумане по жуткой местности, совсем как я сейчас, навстречу опасным приключениям, о которых мне гак и не довелось узнать, потому что на этом месте пленка обрывалась и дальнейшая ее часть не подлежала восстановлению.

Наиболее жуткое впечатление производила какая-то безжизненность этого места: фигура, мячик, гудок — хотелось, чтобы хоть что-нибудь нарушило безмолвную пустоту. Я уже шел посреди куполообразных жилищ, в которых ютились обитатели, и похожие на наросты выпуклые входные отверстия служили, как я предположил, чем-то вроде отсека, где люди оставляли грязную, промокшую одежду, прежде чем пройти внутрь дома.

Мне пришло в голову, что они постарались сделать свое безрадостное существование хоть немного терпимым. Ведь если не жить под землей, то все остальные места на поверхности ничем не отличались друг от друга. Почти полностью стемнело, и, обойдя все поселение и не увидев ни малейших признаков жизни, я решил вернуться той же дорогой вдоль берега, которой добрался сюда. Повернув назад и перехватив свои контейнеры левой рукой, чтобы дать отдых занемевшим пальцам, я краем глаза уловил почти незаметное движение какой-то тени, которая, казалось, проплыла в тусклом, фосфоресцирующем пространстве и притаилась за валуном.

Я отнюдь не отличаюсь храбростью, но любопытство возобладало. Я ведь прошел такой длинный путь, чтобы взглянуть на жителей этого поселка, и, хотя я не намеревался заходить к ним в дом — официальный визит занял бы слишком много времени, — мне хотелось бы установить с ними контакт, чтобы вернуться сюда еще раз в другое, более подходящее время.

Над валунами витало зловоние, а отвесные скалы и свисающий мох придавали месту и вовсе мрачный вид. Я уже начал раскаиваться в своем намерении, но все равно надо было идти, потому что я не надеялся найти обратную дорогу, к тому же пришлось бы долго карабкаться наверх. Место напоминало туннель, и я надеялся, что оно выведет меня к морю.

Позади послышался легкий скрип, как будто металлические подковки на обуви скребли камень, но распознать звук было трудно. Я остановился, но звук больше не повторялся. Я забеспокоился. Проход все больше сужался, к тому же скалы разделились на множество ответвлений и расщелин, и непонятно было, куда двигаться дальше.

Озадаченный, я остановился, чтобы отдышаться, и почувствовал, как у меня по спине пробежали мурашки — снова послышался звук, словно кто-то украдкой передвигался позади меня. Потом раздался шум, который мне и вовсе не понравился. Словно что-то скользило и скреблось о камни, и я невольно сравнил себя со слепым. Я стоял в узкой расщелине сбоку от дороги — настоящая ловушка. Нельзя было терять ни минуты.

Кто бы это ни был — или что бы это ни было, — находился метрах в десяти от меня. Я опустился на землю и в панике отполз метра на два к следующему повороту, стараясь двигаться как можно тише. Я замер в нескольких шагах от бокового хода; теперь у меня, по крайней мере, была возможность отступить. Некоторое время ничего не происходило, и я уже начал подумывать, что мое воображение слишком разыгралось.

Но вот скребущий звук послышался снова, теперь уже городе ближе. Остановка, еще несколько шагов, остановка, еще шаг. Недолго поколебавшись, существо остановилось у входа в мое убежище, где я скорчился на земле, выхватив из кармана фонарик.

Он мог послужить двояко: осветить того или то, что стояло у входа, и одновременно оказаться весьма эффективным оружием. Прошло несколько мгновений, и я решился. Не теряя больше времени, я хотя и несколько надтреснутым голосом, но громко заорал, вызвав в этом тесном пространстве оглуши тельное эхо, выскочил на главную дорогу и нажал на кнопку фонаря.