Монстры - Страница 135

— Так ты и впрямь думаешь, мы с тобой последние? — спросил Невидимка.

— Я думаю, что ты последний.

— М-да, как грустно, однако: я Невидимка Первый и Последний. Какая ирония судьбы! — Твидовый пиджак пожал плечами. — Впрочем, возможно, ты и прав, — продолжил Невидимка. — Хотя и раньше бывало так, что все думали, будто это вот-вот закончится. Я ведь не зря сказал, что "мы" последние. Мы, а не я. Потому что ты придаешь смысл нашему существованию, а мы твоему. Мы зависим друг от друга, живем друг для друга. Мы с тобой оба — как латимерии.

— Латимерии? Что ты имеешь в виду?

— Ну доисторические рыбы такие. Живые ископаемые. Все думали, что они давным-давно вымерли, пока в двадцатых годах африканские рыболовы не выловили несколько таких созданий.

— Вообще-то я в курсе, кто такие латимерии.

— Так ты еще и натуралист? А я думал, твое хобби — спорт и отлов всяких психов вроде меня. Ты, кажется, утверждал, что ты на нас специализируешься?

Стоктон кивнул.

— Сколько наших ты убил, капитан Стоктон?

Вопрос застал инспектора врасплох.

— Говори, не скромничай! Я вот, например, нисколько не стыжусь того, что убивал. И жертвы у меня были всякие: мужчины, женщины, дети. Даже собаки. Ты знаешь, собак убивать тоже довольно забавно. Не проходило и дня, чтобы я кого-нибудь не прикончил. А что теперь? Скукота, да и только. Со времени последнего убийства прошло уже много месяцев, а может, даже лет — я потерял счет времени. Да и последнее убийство, прямо скажем, было так себе — кое-как догнал ту старую вешалку, а душить ее было даже неинтересно. В лучшие времена я бы штуки три таких прирезал за день. Мы ведь с тобой мастера своего дела. Профессиональные охотники. Ну, мне с моими незаурядными данными, конечно, охотиться гораздо легче.

Пустой рукав мотался в воздухе туда-сюда — Невидимка был явно взволнован и оживленно жестикулировал.

— Хотя, если подумать, на твоей стороне закон. Тебе дали полицейский значок и пистолет. У тебя и тут наверняка где-нибудь припрятана пушка. Вы, янки, и шагу не сделаете без оружия. Конечно, с его помощью убивать гораздо легче. Зато не так интересно. Чтобы ощутить дух смерти, нужно прикоснуться к жертве, почувствовать дрожь ее плоти, услышать, как остановится сердце, увидеть, как закроются глаза. Может, оно и к лучшему, что ты сейчас не видишь моего лица, — его выражение вряд ли бы тебе понравилось. И знаешь, почему тебе так не по душе то, что я говорю? Потому что ты понимаешь меня — понимаешь, как никто другой.

Стоктон вспомнил своих жертв. Окровавленный плащ, пронзенный кинжалом. Израненный труп непонятного зверя с застрявшими в шерсти серебряными дробинками. Моментально разлагающаяся нечистая плоть. Все чудовища умирали в страшных муках. Он вдоволь на них насмотрелся.

Невидимка не унимался:

— Для тебя это никакой не погост. Скорее выставка охотничьих трофеев. А ты настоящий охотник-рекордсмен.

— Я убивал только чудовищ.

— А чудовищ, значит, можно убивать? Люди убивают чудовищ. Чудовища убивают людей. Око за око. Таков порядок вещей. Я, конечно, твой гость и, наверно, в соответствии с этикетом не должен тебе этого говорить, но правда жизни в том, что вы, люди, убиваете нас с неменьшим удовольствием, чем мы вас. Вы ненавидите нас, потому что мы не такие, как вы. Вы терпеть не можете сверхъестественное, боитесь всего, чего не понимаете.

— Да что ты говоришь! — Стоктон был изрядно раздражен. — Ты, умник, все равно меня не переубедишь. Не я начал эту войну. Не мне менять существующий порядок. Мы ненавидим вас совсем не потому, что вы не такие, как мы. Мы ненавидим вас за убийства, за вашу нечеловеческую жестокость. Мы никогда не нападаем первыми.

— Еще как нападаете, — возразил Невидимка.

Спор зашел в тупик.

— Кстати, я положил крысиный яд тебе в чай, — признался Стоктон.

— Знаю. Я понял, когда пил.

Тут инспектор заметил, что между шапкой и воротником постепенно становятся заметными очертания головы. Белые струйки яда наполняли череп, проступали красные прожилки сосудов. Стоктону показалось, он может различить черты лица.

— Что уставился? У тебя есть редкая возможность наблюдать, как Человек-Невидимка становится видимым.

Разумеется, Невидимка был уже очень стар. Он выглядел очень усталым и измученным. Запавшие глаза водянисто-голубого цвета смотрели на Стоктона из-под тяжелых век злобно и настороженно.

— Ничего, недолго тебе радоваться. Скоро моим мучениям придет конец.

На лице становящегося видимым Невидимки проступили синюшные губы.

Ты убьешь меня — предпоследнюю оставшуюся в живых латимерию. Но ты сам, последняя латимерия на земле, тоже долго не протянешь. Помяни мои слова, ты не переживешь эту зиму. Наступит весна, а тебя уже не будет, потому что в мире, где нет нас, тебе тоже делать нечего.

— Если честно, меня это не слишком тревожит. Я прожил долгую жизнь. Я славно потрудился, и мне давно пора на отдых.

— Да уж, потрудился ты на славу. Вон какой отличный яд мне подсунул. У меня все внутри горит. Желудок просится наружу. Стоило ли обрекать меня на такие мучения? Будь ты почеловечнее, застрелил бы меня, да и все.

— Но тогда у меня не было бы возможности поговорить с тобой вот так… по душам.

Стоктон вдруг понял, что невольно подражает манерам и акценту Невидимки.

Тот тоже это заметил и рассмеялся:

— Видишь, сколько у нас с тобой на самом деле общего?

Тут тело Невидимки начало на глазах покрываться кожей — бледной, не знавшей солнечного загара, дряблой и морщинистой. Обвисшие щеки покрывала неухоженная седая борода — бритье явно не входило в число любимых занятий Невидимки.

— Но ты не думай, инспектор. На самом деле на нас с тобой ничего не закончится. Очень скоро история повторится. Так устроен мир. Именно поэтому мы, чудовища, так опасны. Нас можно убить, но в конце концов мы всегда возвращаемся. Стоит мне стать видимым, как тут же в каком-нибудь уголке света какой-нибудь очередной идеалист или псих заметит, что постепенно начинает становиться невидимым. Равновесие сил добра и зла нельзя нарушать. Знание миропорядка давно уже вне компетенции рода человеческого. В этом городе мы не только находим свой конец — здесь же наша сила берет новое начало. Мы приходим сюда умирать, чтобы затем возродиться вновь. И многие из нас родились именно здесь. Ты ведь тоже здесь родился?

Вдруг наступила тишина. Напротив Стоктона в его любимом кресле лежал мертвый старик.

На какой-то миг инспектор почувствовал невероятное облегчение. Боль прошла. Он вздохнул полной грудью, и воздух показался ему необычайно чистым. В этом мире больше не было чудовищ. Городу больше ничто не угрожало.

Потом тревога вернулась. Зло не было изгнано из этого мира навсегда — оно собиралось с силами, готовилось дать новые ростки, породить новых монстров.

Стоктону было что-то вроде видения: в земле набухала черная луковица — она могла в любой момент пустить ужасные побеги. Интуиция подсказывала инспектору, что в ближайшем будущем в городе опять начнут твориться странные вещи. А старый полицейский совсем ослаб. Похоже, сегодня он пережил очередной инсульт — левая рука онемела, шею сводило судорогой.

Будь прокляты эти чудовища!

Надо было срочно придумать, что делать с трупом Невидимки. Случай был не из легких. Большинство этих тварей после смерти разлагались буквально на глазах, так что полиции ничего не оставалось, как закрыть дело о предполагаемом убийстве за неимением тела. Невидимка, похоже, был редким исключением из общего правила. После смерти он не только перестал быть невидимым, так еще и принял обличье беззащитного старого бродяги, которого сумасшедший коп непонятно зачем отравил крысиным ядом. За Стоктоном и раньше водились всякие странности, хотя большинство жителей города все-таки уважали его за безупречную службу в полиции. Впрочем, какая разница? Даже если полиция решит возбудить против него дело, со всей этой бумажной волокитой слушание вряд ли назначат раньше весны, а Невидимка, помнится, сказал, что эту зиму Стоктон не переживет, и оснований не верить гостю в этом отношении у старика не было.