Монстры - Страница 123

— Это долбаный псих, — говорил Гиссинг, — можешь мне поверить. Мы его легко возьмем. Человек, совершивший такое, себя не контролирует. Он не заметает следов, и ему все равно — жив он или мертв. Любой, кто способен разорвать семилетнего ребенка на куски, рано или поздно сломается. Видал я таких.

— Да?

— Не сомневайся. Рыдают как дети, сами все в крови, словно только что со скотобойни, а слезы в три ручья. Жалкое зрелище.

— Значит, вы его возьмете.

— Легко, — заверил его Гиссинг, щелкнув пальцами, и, пошатываясь, поднялся, — Вот увидишь, мы его возьмем.

Он взглянул на часы, а потом на пустую рюмку. Рон больше не предлагал повторить.

— Что ж, — сказал Гиссинг, — пора возвращаться в город. Отчитываться.

Качнувшись, он направился к двери, предоставив Милтону оплачивать счет.

Кровавая Башка наблюдал, как машина Гиссинга выползла из деревни и поехала по северной дороге, почти не пробивая ночную тьму своими фарами. Шум двигателя заставлял его тревожиться, особенно когда машина натужно ревела, поднимаясь в гору рядом с фермой Николсонов. Этот незнакомый ему зверь рычал и кашлял, а людишки каким-то образом им управляли. Если он должен вернуть себе королевство, то рано или поздно придется одолеть и такого зверя. Кровавая Башка подавил страх и приготовился к бою.

Круглая луна оскалилась острыми зубами.

На заднем сиденье машины Стэнли слегка прикорнул, и ему снились маленькие девочки. Эти очаровательные нимфетки карабкались по ступеням в свои спаленки, а он, неся дежурство у лестницы, наблюдал за ними, подглядывая, какие на них штанишки. Привычный сон, о котором он не собирался никому трепаться, даже в пьяном виде. Не то чтобы он стыдился — он точно знал, что за многими его коллегами водились и не такие грешки, а гораздо пикантнее. Просто это был его сон, и он не намеревался ни с кем им делиться.

Молодой офицер, служивший водителем у Гиссинга без малого полгода, ждал, пока старик не заснет покрепче. Тогда, и только тогда он мог бы рискнуть включить радио и послушать, с каким счетом сыграла его команда. Австралия скатилась вниз в отборочных матчах по крикету — вряд ли ей удалось улучшить счет в последней игре. Вот где настоящая карьера, думал он, сидя за рулем. Не то что теперешнее его занятие.

Оба, и водитель, и пассажир, погруженные в собственные думы, так и не заметили опасности. А Кровавая Башка теперь преследовал автомобиль гигантскими шагами, легко поспевая за ним, пока тот кружил по темной дороге.

Внезапно в нем вспыхнул гнев, и, зарычав, он выбежал с поля на асфальт.

Водитель резко крутанул руль, чтобы избежать столкновения с чем-то огромным, что выпрыгнуло прямо перед горящими фарами и завыло, как стая бешеных псов.

Машину занесло на мокрой дороге: левое крыло царапал кустарник, растущий вдоль обочины, ветви хлестали по ветровому стеклу, а машина не замедляла хода. На заднем сиденье Гиссинг свалился с лестницы, по которой карабкался, как раз в ту секунду, когда машина достигла конца зеленой изгороди и врезалась в кованые ворота. Гиссинга выбросило на переднее сиденье, и он остался невредим. От удара водитель мгновенно пробил лобовое стекло, и теперь его ноги дергались в конвульсиях прямо перед лицом Гиссинга.

А Кровавая Башка наблюдал с дороги за смертью металлической коробки. Визг и скрежет покореженного железа напугали его. Зато коробка теперь была мертва.

Он выждал из осторожности еще несколько минут, прежде чем приблизиться и понюхать смятое тело. Пахло приятно, даже ноздри защекотало, а источник этого запаха, коробкина кровь, сочилась тонкой струйкой из сломанного торса и растекалась по дороге. Удостоверившись, что с коробкой наверняка покончено, он подошел поближе.

Внутри был кто-то живой. Не сладкое детское мясо, которое он так любил, а всего-навсего жесткая мужская особь. На него уставилась комичная физиономия. Круглые глаза. Смотрят дико. Глупый рот открывается и закрывается, как у рыбы. Он пнул коробку, чтобы открыть ее, но когда это не сработало, просто выдернул дверцы. Потом вытащил из убежища скулящего человечка. И это представитель того вида, который его подчинил? Это перепуганное крошечное существо с дрожащими губами? Он рассмеялся в ответ на мольбу, затем перевернул Гиссинга вниз головой и подержал так за одну ногу. Он подождал, пока крики не стихнут, а потом нащупал между дергавшимися ножками признак мужского пола. Невелик. Совсем сжался от страха. Гиссинг лопотал без умолку — нес какую-то чушь. Единственное, что воспринимал Кровавая Башка, — это тот звук, который вырывался изо рта человека сейчас, пронзительный визг, всегда сопровождавший выхолащивание. Покончив с делом, он бросил Гиссинга возле машины.

Разбитый двигатель загорелся, Король почувствовал запах. В нем не было столько звериного, чтобы бояться огня. Он уважал огонь, да, но не боялся. Огонь был для него инструментом, которым он пользовался много раз: сжигал своих врагов, кремировал в их собственных постелях.

Сейчас он отошел от машины, когда пламя добралось до бензина и вспыхнуло до небес. Его окатило жаркой волной, опалившей шерсть на груди, но он как завороженный продолжал смотреть на пожар. Огонь пожирал кровь металлического зверя, пожирал Гиссинга и бежал по рекам бензина, как резвый пес, взявший след. Кровавая Башка наблюдал за происходящим, усваивая новый смертельный урок.

Сидя за столом в своем кабинете, где царил хаос, Кут безуспешно боролся со сном. Почти весь вечер он провел у алтаря, часть этого времени — вместе с Декланом. Они не молились — рисовали. Теперь он держал перед собой копию алтарной резьбы и уже целый час просто смотрел на нее. Упражнение оказалось бесполезным. То ли смысл был чересчур туманным, то ли ему не хватало воображения. Как бы то ни было, он не многое сумел разобрать. На алтаре была изображена сцена похорон — это не вызывало никаких сомнений. Кроме этого, он почти ничего не понял. Возможно, тело захороненного было чуть крупнее, чем тела скорбящих, но ничего из ряда вон выходящего. Священник подумал о деревенской пивной, "Верзиле", и улыбнулся. Вполне возможно, что какому-нибудь средневековому шутнику вздумалось спрятать под алтарной тканью сцену похорон пивовара.

В коридоре давно утратившие точность часы пробили четверть первого, что на самом деле означало почти час ночи.

Кут поднялся из-за стола, потянулся и выключил лампу. Его удивила яркость лунного света, пробивавшегося сквозь щель в портьерах. Наступило полнолуние, и свет, хоть и холодный, поражал свои блеском.

Священник выставил экран перед камином и, шагнув в темный коридор, прикрыл за собой дверь. Громко тикали часы. Откуда-то со стороны Гудхерста слышалось завывание сирены "скорой помощи".

"Что происходит?" — удивился он и открыл входную дверь, чтобы посмотреть, не увидит ли чего. На холме горели фары автомобиля, а чуть дальше — целая стая голубых полицейских фонариков, мигавших ритмичнее, чем тикали часы за его спиной. Авария на северной дороге. Для гололеда рановато, да и недостаточно холодно. Он не отрываясь следил за огоньками, рассыпавшимися по холму, как бриллиантики по спине кита. Вообще-то прохладно. Не стоило бы стоять в такую погоду на…

Он нахмурился. Что-то привлекло его внимание, какое-то движение в дальнем уголке церковного кладбища, под деревьями. Лунный свет забрал все краски. Черные тисы, серые камни, белые хризантемы, роняющие лепестки на могилу. И черный в тени тиса, но ясно очерченный на фоне мраморной могильной плиты великан.

Кут вышел из дома на ватных ногах.

Великан был не один. Кто-то стоял перед ним на коленях — не такой огромный, человеческого вида, с поднятым вверх лицом, освещенным луной. Деклан. Даже с расстояния можно было разглядеть, что он улыбался своему хозяину.

Куту захотелось подойти поближе, чтобы лучше разглядеть кошмар. На третьем шаге под его стопой хрустнул гравий.

Великан, кажется, отреагировал. Неужели повернулся, чтобы посмотреть на него? У Кута душа в пятки ушла. "Нет, пусть он окажется глухим; молю тебя, Господи, пусть он не увидит меня, сделай так, чтобы я стал невидимым".