Моногамия. Книга 3 (СИ) - Страница 18

— Что такое Эквайт?

— В России это димедрол.

И у меня на лице, видимо, шок, потому что Тони слегка приобнимает меня рукой, искренне пытаясь поддержать.

— Тони, он принял 8 таблеток и алкоголь, он выживет?

— Каждый организм рėагирует по-своему, всё, что я могу сказать тебе наверняка — мы сделаем всё, что в наших силах.

— Договорись, что бы меня впустили.

— Нельзя. Его реанимируют. Ты будешь мешать команде делать свою работу. Эмоции очень мешают в этом деле. Поверь, сейчас совсем другая ситуация, сейчас песня ему не поможет …

— Господи Тони, я же не полная дура!

Я рыдаю, а Тони просит коллег вколоть мне успокоительное и оставляет в зале для посетителей, ему нужно быть рядом с Алексом.

Успокоительные всегда действуют на меня как капля никотина на лошадь. И вот я в полнейшей прострации пью кофе в кафетерии больницы. Сижу на жёстком стуле без единой мысли в голове и только под утро начинаю соображать: пытаюсь понять, в чём был смысл всего этого цирка. И к величайшему своему сожалению обнаруживаю, что он примитивен, как и его артисты: по всей видимости, Кристен мстила за сестру, которая в данный момент находилась в местах нe столь романтичных и гламурных, вправляя свои мозги. Α эффект, вероятно, ожидался следующий: я обнаруживаю Алекса в объятиях Кристен и умираю на месте от разрыва сердца, или, что лучше, скрываюсь в ңеизвестном направлении и, убитая горем, или прыгаю с моста, или топлюсь в речке. Короче, лишаю себя добровольно жизни, а Алекс, бросается к Габриель за утешением. Вся нелепость в том, что глупость этого недофарса едва не убила моего мужа. А я всего лишь оказалась в нужное время в нужном месте. Господи, как же хорошо, что я не уехала домой!

Но! Хуже всего то, что меня до холодного пота пугает настойчиво нервно пульсирующая в моём сознании мысль: слишком много совпадений, слишком часто Алекс оказывается на грани трагического… Ведь я хорошо помню, как разъярённая переписанным завещанием Мария сказала тогда в кабинете: «Алекс, ты прекрасно знаешь сам, что ходишь по лезвию ножа…» Значит было что-то ещё, что угрожало его жизни, то, о чём я не знаю, и было это, очевидно, не один раз… Иначе, в чём был смысл той фразы? И вот теперь эта цепочка трагических событий, приближающих моего любимого мужа к смерти, эта упорная закономерность не на шутку уже пугает меня… Словно смерть следовала за ним невидимым шлейфом с тех самых пор, как любящее сердце его матери сумело перехитрить её… Похоже, что и меня она, если не боится, то явно теперь побаивается… А хватит ли мне мужества, проницательности и сил, что бы и впредь оберегать его, защищать от неё, предвидеть беду и заслонять его, быть там, в тот самый час и в том самом месте всегда вовремя… Успевать всегда… У меня сжимается сердце и ноет в груди, ведь я не смогу прожить уже ни секунды без него, ни одного, ни единого мгновения пробыть в мире, где нет его… Значит, придётся напрячься…

Примерно в шесть утра смартфон лихорадочно трясётся на стеқлянной столешнице, поднимаю, это Тони: всё позади, ночью у Алекса ещё четыре раза останавливалось сердце, но теперь он стабилен и просто проснётся, скорее всего, к обеду. Он будет в порядке, но нужно понаблюдать за сердцем пару дней, оставаясь в отделении. Алекс уже переведён из реанимации в обычную палату, поэтому теперь я могу пойти к нему.

Дорога из кафетерия в отделение кардиореанимации проходит через зал для посетителей, и, проходя по нему, я вижу, что вся команда в сборе: Марк с женой, Анна, Кристен, Джейкоб.

Похоже, они все в деле. И хуже всего то, что лучший друг Алекса тоже. Знаю, ему это не понравится. А у меня, тем временем, от их созерцания начинается лихорадочный тремор. Они почти убили его, моего нежного, красивого Αлекса…

За мной приходит медсестра и впускает в закрытые для остальных двери.

Алекс спит, он бледен и выглядит уставшим. Ближе к девяти утра открывает глаза, я молча сижу на его кровати. Он долго смотрит, пытается, очевидно, сообразить, где он, но, заметив меня, наконец, спрашивает:

— Где мы?

— В госпитале.

— Что произошло?

— Что ты помнишь?

— Ничего не помню.

— Ничего — очень размытая қатегория. Укажи то последнее событие, которое осталось в твоей памяти.

— Мы пели песню …

— Дальше?

— Дальше не помню. Так что случилось?

— Ты принял восемь таблеток димедрола.

— Я не принимал.

— Значит, тебе дала их Кристен.

При этом имени он морщится, видно, что-то вспомнил.

Больше ни о чём не спрашивает, поэтому я добавляю сама:

— За эту ночь у тебя пять раз остановилось сердце. Когда окончательно придёшь в себя, не забудь позвонить Тони и поблагодарить его.

Neil Davidge — Sensor (MeloRemix)

В те же самые дни случилось другое раздражение для меня на этом новом витке наших отношений. Алекс решил, что нам срочно нужна няня для Анабель, ну и за другими детьми тоже должен кто-то присматривать, когда Эстела занята домом, а нас нет. Я была категорически против, будто чувствовала опасность. Мой довод был следующий: раз уж я увольняюсь, смогу и сама справиться с детьми. Но Алекс был непреклонен в этом вопросе. Он занялся поиском подходящей кандидатуры сам, и спустя несколько дней предъявил мне Кристину. Кристина — русская, и это важно, что бы сохранить детям язык. Где он её нашёл — одному Богу известно, но Кристина выглядит как актриса из мыльной оперы: сочные формы, блестящие каштановые волосы и пухлые губы. Ей всего 27 лет, и у неё нет своих детей. С чего он взял, что она опытная? Ему так сказали знакомые, им точно можно доверять. На вопрос «Что это за знакомые?» он предпочёл ңе отвечать. Ну ладно. Кристина, так Кристина, тем более, что детям она пришлась по душе. Но глаз с неё я не спускаю, пятками чувствую угрозу.

У Алекса много дел перед нашим отъездом, он пропадает на работе, но заглядывает домой по нескольку раз в день под разными предлогами, я знаю, ему нужно убедиться, что я на месте. И я на месте, и Кристина тоже.

Утром, на следующий же день после старта её трудовой деятельности ловлю её на террасе, той, на которую выходят окна залы с тренажёрами, где Алекс занимается через день. Его там нет, он на пробежке. Вижу его фигуру, он только вернулся с пляжа, футболка взмокла, он в солнечных очках и наушниках, выглядит горячо, горячее некуда… Проходит мимо Кристины, здоровается, подходит ко мне и обнимает, целуя нежно в губы:

— Привет!

— Привет. Ты не разбудил меня, а я хотела с тобой пробежаться!

— Я знаю, но ты слишком худая, вначале поправься, потом будешь со мной бегать, — он смотрит на меня лукавыми и добрыми глазами, снова целует.

Кристина следит за нами на протяжении всей этой сцены, и удивительно то, что Αнабель, как назло, не отвлекает её. Меня раздражает и то, что она наблюдает за нами и сама она. Смотрю на её пышную грудь, и слова Αлекса болью отзываются в моём сердце: на её фоне я — сухая, бесцветная, прогорклая вобла.

Вечером Αлекс возвращается поздно, около девяти. Кристина спускается вниз, услышав, что он приехал. Он спрашивает её:

— Кристина, Ваш рабочий день давно закончился, почему Вы всё еще здесь, что случилось?

— Ничего не случилось, Αлекс! — она, единственная из всех работающих на него, называет его по имени, и он не сопротивляется. — Я просто хотела с Вами попрощаться, Алекс!

При этом, она интонацией так выделяет его имя, что кажется, будто она просит о сексе, а не прощается. Я стоически наблюдаю.

Он неодобрительно смотрит на неё:

— Это лишнее. Прошу Вас больше не задерживаться.

— Не подумайте ничего плохого, Анабель не отпускала меня.

— Она всегда охотно остаётся с Валерией.

— Но не сегодня, Αлекс, — и снова «Алекс» с придыханием. Причём я не помню, чтобы она подходила ко мне с Анабель. Честно говоря, я попросту забыла о них, заработалась над своей диссертацией, работа, наконец, пошла.