Моногамия. Книга 3 (СИ) - Страница 15

Worakls — Elea (Original Mix)

Алекс быстро уехал. У меня не было сомнений, что Габриель сделала это нарочно. О чём она думала? Неужели надеялась, что он вернётся к ней? Или, может быть, она рассчитывала, что это жуткое событие забрызжет нас своим ядом настолько, что мы не вынесем и разбежимся сами? Может она хотела сделать ему больно? Так больно, чтобы он потерял свою собственную волю и подчинился её? Это жертва, да, вне всяких сомнений невинный ребёнок пал жертвой неуёмной страсти взрослых, неглупых людей. Ведь она не была глупа никогда. Всё, что она делала, было пропитано чётким расчётом, и даже вчерашняя сцена, я уверена в этом, была спланирована давно, нужен был лишь повод, этим и объясняется алогичный переход от небольшой детской стычки к серьёзным обвинениям. Я знаю, она хотела убрать меня с дороги, опустить так, что бы я сбежала или, в лучшем случае, наложила на себя руки, что я почти и сделала. Οна переиграла меня, как ужасно это осознавать… Может, я старею? Конечно, старею. Но, я в ужасе от того, на что способна эта женщина во имя своей Любви. Я другая, для меня нет ничего и никого священнее ребёнка. Для меня чувство является чувством только тогда, когда оно возникло само по себе, я умею и хочу лишь радоваться любви, но никак не выманивать её, не вытребовать, не вымаливать, не подавлять чью-то волю ради неё, не погружать себя и любимого в грязь, во мрак, лишь бы только он был рядом.

Помимо случившейся трагедии у меня были и другие поводы для терзаний — мой муж Αртём. Сколько бы я не пыталась с ним связаться, что бы сказать «прости», он не поднимал трубку, а потом и вовсе отключил телефон. Если сказать, что я чувствовала себя сволочью — это ничего не сказать. Можно и нужно было от него уйти, но не так. Самое поразительное то, что тогда, когда он не был достоин называться не то что мужем, но даже и мужчиной, я не уходила от него. Но Αртём изменился, причём до неузнаваемости. Моя мама всегда говорила: «Дальше будет только хуже, в жизни всегда так происходит, вначале всё хорошо, а затем постепенно отношения портятся, характеры сквернеют». В моём случае всё было с точностью до наоборот: Артём из инфантила, грубияна и эгоиста вырос в хорошего мужа и, в принципе, неплохого отца. Конечно, до Αлекса ему было как до Луны, но, тем не менее, если не учитывать такие выдающиеся звёзды на небосклоне, Αртём стал хорошим мужем, отцом и человеком. И он однозначно не заслужил такого оскорбления и такого унижения.

Поговорить с Артёмом мне удастся только спустя год, но в тот момент я об этом не знала, продолжала звонить, а когда поняла, что это бесполезно, отправила в оффлайн сообщение:

«Артём, прости меня. Прости. Прости. Прости. Если когда-нибудь ты найдёшь в себе силы сделать это и поговорить со мной, я брошу всё и примчусь туда, куда ты скажешь. Дети очень любят тебя. И я всегда буду считать тебя родным человеком.»

Алекса всё не было, он не возвращался, и чёрные мысли уже ползли в мою голову: наверное, он решил остаться с ней, поддержать её. Наверное, рядом с ней ему легче выносить своё чувство вины. Тут меня ослепила, наконец, догадка, вот она — её цель. Эта вина, она привяжет его навсегда к ней, ведь только рядом с ней он не будет ощущать себя таким подонком…

Idenline — I Pray

О чём мы думали оба, совершая то, что мы совершили на пляже? А мы думали вообще? У каждой медали есть две стороны, у всякого творения есть множество взглядов на его совершенство. То, что со стороны выглядело безрассудным, постыдным, развратным, похотливым, для нас было, на самом деле, чем-то болезненно долгожданным, чем-то спасающим нас, исцеляющим, чем-то, чему мы не могли противостоять, и это не смоҗет понять никто, кроме нас двоих. Наши истерзанные души выболели настолько, что благоразумие уже не казалось такой уж важной вещью в тот момент.

За безрассудство мы получили наказание теперь. У меня возникло чувство, что Габриель каким-то чудом попали в руки ниточки, дёргая за которые, она моҗет манипулировать и мной и Алексом. Как? Когда это произошло? Чёртов очкастый подросток! Могла ли я представить себе всё это тогда, когда она, провалившись в нашем диване, вечно в наушниках и своих ужасных очках жалобно разглядывала моего красивого мужа? Который сам, к тому же, не сводил глаз с меня… О, Боже! Как же она должна ненавидеть меня… Как гениально она скрывала это последние два года! Просто невероятно, почему же я не подумала об этом раньше? Я всегда опасалась Кристен и Анны, как же глупа и слепа я была!

Алекс не вернулся, и к вечеру я почувствовала, как снова погружаюсь в темноту. Если он не приедет, я не знаю, как смогу пережить это и смогу ли. Говорю себе: «Ничего, у всякой проблемы есть решение, главное — он всё ещё любит меня. Отсюда и будем плясать.» Εсли уж другие дёргают за ниточки, почему бы и мне не попробовать? Я придумаю что-нибудь, обязательно придумаю, раз уж она хочет воевать, значит повоюем.

С этими мыслями я направилась в восточную часть дома, ту, которая находится над гаражами, чтобы посмотреть, не приехал ли он. Внезапно услышала шелест колёс по гравию, выглянула во внутренний двор: это машина Алекса. Внутри меня всё затаилось: я вижу, как он паркуется, выходит из машины, подстриженный коротко и красиво, открывает дверь и долго копается на заднем сидении. «Чёрт, что он там делает?».

Через мгновения он выпрямляется и на руках у него Αнабель.

Я поняла, что войны не будет. Во всяком случае, с моей стороны. Алекс вернулся, и не сам, а со своим ребёнком — все самые главные для него люди должны быть в одном месте, все рядом с ним, все подле него.

Мне не нужно слов, всё ясно итак — мы будем вместе. Габриель недооценила его или его чувство?

Мы встретились в холле. Αлекс, непохожий на себя из-за короткой стрижки, уверенный, сильный, такой как всегда. От утренней подавленности не осталось и следа. Что с ним произошло?

— Привет, — говорит он мягко и целует меня в лоб. — Ты не против, если Анабель поживёт какое-то время с нами?

— Конечно, нет, Αлекс. Ты же знаешь, как я люблю её. А что с Габриель?

— У неё временное лишение свободы в психушке. Я ей организовал исправительный отдых.

Я оторопела:

— Что?

— Ты не поверишь, — сказал он, и глаза его смотрели так остро и так свирепо, что мне показалось, они снимут с меня скальпель. — Она сделала это специально и сознательно! Не вызвала врачей, не пыталась родить сама, она думала, никто не поймёт этого, но врач осматривавший её, уверен в этом.

— Конечно, она сделала это специально, Алекс. Это же было сразу ясно.

Он уставился на меня одновременно гневно и удивлённо:

— Как, ты еще утром об этом знала? Но ты ведь сказала, это наша вина!

— Конечно наша, а чья же еще Алекс, она ведь сделала это из-за нас! Это мы с тобой устроили показательное порно выступление на пляже. Я же предупреждала тебя, что мы не можем с ними так поступить. Вот и последствия.

Он был ошарашен, казалось.

— Ты настолько хорошо её знаешь…

— Но жил при этом ты с ней!

— Она меня никогда не интересовала, всё дело в этом.

— Ты же говорил, что у вас почти семья с ней, и ты думал, что у вас всё получится!

— Мало ли, что я говорил, — нервно ответил он.

В его душе не было и следа вины или разочарования. Меня поразило это. Вечером уже в постели он стал ластиться, прося секса, а я просто опешила:

— Алекс, как ты можешь, после того, что случилось сегодня?

— Что случилось, то случилось, — ответил он. — Я хочу жить. Жить нормальной, полноценной жизнью, у меня есть ты, есть наши дети, и я не собираюсь хандрить из-за ошибок. Ничего уже нельзя изменить. Можно только вынести верные уроки. И я хочу, что бы эти уроки в первую очередь вынесла ты!

idenline — Call Me

Он говорил со мной теперь уже очень строго, резко, жёстко, как Президент Совета Директоров, кем и являлся. Сейчас этот отточенный до мастерства тон был обращён ко мне:

— Во-первых, я хочу, нет, я требую, что бы ты говорила со мной всегда и обо всём! Прежде всего, я хочу знать, что ты чувствуешь: плохо тебе, хорошо, тоскливо, больно и так далее. Я должен знать всё. Во-вторых, прежде, чем что-либо предпринять, ты опять говоришь со мной и сообщаешь прямо то, что собираешься сделать и внятно объясняешь почему. В-третьих, я запрещаю тебе общаться с твоим… с Αртёмом. Дети будут видеть его, и я буду контролировать это сам. В-четвёртых, ты живёшь на то, что я зарабатываю, не отказываешь себе ни в чём, и это не обсуждается. Ты уходишь с чёртовой своей работы. Делай что хочешь, только не трать своё время в пользу чьего бы то ни было благополучия, кроме нашей семьи и наших детей. В-пятых, в моих отъездах я хочу, чтобы ты сопровождала меня. Ты должна быть у меня на глазах, всегда. В-шестых, я буду говорить с тобой тоже, я буду делать всё то, что требую от тебя. Это ясно?