Моногамист (СИ) - Страница 59

Её рука, вот уже вечность сжимающая чёрную шариковую ручку, дизайн которой я запомню на всю оставшуюся жизнь — так долго гипнотизировал её, опускается, наконец, на бумагу и оставляет красивый женственный росчерк…

В это же мгновение я с шумом выдыхаю тонны напряжения, слышат это все присутствующие… Свершилось — мы женаты! Теперь Лера — моя жена, я — её муж… Вот только горечь её нерешительности в ответственный момент и буквально вымученная подпись отравляют меня своим ядом…

В моих планах были объятия и долгожданный поцелуй, ведь люди обычно целуются в такие моменты… Но её холодность и моё унижение, обида, боль недоверия не позволили мне этого сделать — я просто не смог переступить через себя, подавить в себе плохое во имя хорошего… А ведь это так нужно было в тот самый момент… Жаль, некоторые важнейшие вещи мы понимаем так не вовремя…

Мы выходим из Загса порознь, оба молчим. В моих руках бумаги — теперь мы официально семья, но на деле между нами пропасть… Я знаю, что должен, обязан перекинуть мост через неё, именно я — ведь это я мужчина, но… Но в этот момент я слишком сильно обижен и раздавлен её очевидным нежеланием быть со мной и буквально вымученной под натиском моих решений уступкой… Конечно, в душе я совсем не об этом мечтал. Я бы хотел выходить с ней из церкви под звон колоколов, чтобы на головы нам бросали зерно, и я бы стряхивал его и лепестки роз с её белого платья… В своих снах и мечтах я столько раз бережно убирал белую прозрачную ткань с её лица, чтобы дорваться, наконец, до её губ и целовать их долго и бесконечное количество раз, имея на это теперь уже полное законное право… Но главное, я так и не услышал её громкого, уверенного и счастливого «Да» в ответ на мой призыв, не увидел её тёплой улыбки, рождённой предвкушением счастья рядом со мной, так и не был одарен радостным блеском её глаз, влажных от самых лучших в её жизни переживаний…

И именно в это мгновение на мои глаза навернулись слёзы… Увы, это не были эмоции растроганного торжественным моментом мужского сердца, это были сожаления о том, что всё вышло именно так, по-дурацки… Холодно, больно, унизительно и с адским недоверием…

Я отвернулся в сторону, чтобы скрыть свою слабость, но ей было не до меня — она тоже плакала, очевидно, о чём-то своём.

Так начался наш брак. Наша семья.

M83 — Solitude

Но как бы ни было тяжело, мужчина обязан держать всё под контролем. Именно поэтому утром, в день нашего отъезда в США, за завтраком я мягко ставлю вопрос:

— Лера, можно мне познакомиться с твоими родителями?

— Да, конечно… Наверное, даже не то, что можно, а нужно!

Конечно, нужно. А ещё нужнее было бы твоё предложение сделать это. Но ты молчишь… Как всегда просто молчишь!

— Тогда я съезжу куплю торт и вернусь за вами к 12-ти дня. Успеешь собраться? Наш вылет в восемь вечера, в семь должны быть в аэропорту.

— Успею.

— Алекс, можно я с тобой за тортом? — резво встревает Алёша.

— Только если мама не будет против!

— Я не против.

— Урааа! — вопит Алексей и его радость… Нет не так: полное отсутствие сожалений о расставании с отцом меня удручает…

— Я тоже… — тихо просит Соня, незаметно очутившаяся рядом со мной.

— Нет, Сонь, ты остаёшься со мной, и это не обсуждается!

Соня начинает плакать, Лерина строгость и чёрствость по отношению к настолько маленькому ребёнку поражают меня…

— Сонечка, маме здесь очень нужна помощь. Давай, ты останешься, и будешь помогать ей, ладно? Мы с Алёшей быстро вернемся, и я поиграю с тобой, хочешь?

Соня продолжает плакать, но уже не так отчаянно, перспектива получить внимание взрослого в обмен на лишение прогулки в магазин совсем не увлекает её, но как человек уже кое-что знающий о жизни, она понимает, что лучше что-то, чем ничего…

С Алёшей мы покупаем четыре больших букета роз: три белых и один красный. Красный — для Леры, моей жены. Первый мой букет, который она не имеет права возвращать или выбрасывать.

В магазине мы покупаем сразу три торта и ещё кучу сладостей и непонятных продуктов, которые Алёша накидал в корзину, увлечённо рассказывая, какая это вкуснятина, и что я просто обязан попробовать, пока мы не уехали из Молдавии. Все мои последние дни прошли в теснейшем контакте с Алёшей и Соней, с лихвой компенсируя то, что с их матерью мы почти не общаемся. Мне уже известны все Алёшины предпочтения и увлечения, я почти запомнил по именам и подвигам всех его одноклассников и коллег по игре в водное поло — Алёша не замолкает ни на секунду, заполняя собой всё пространство вокруг, жадно потребляя внимание всех, кто готов и согласен его слушать… А я готов и согласен. Более того, я даже счастлив, ведь это позволяет мне избежать неловкости бесконечного молчания и противостояния между мной и его матерью. Нам с Лерой не нужно выдумывать односложных фраз, чтобы заполнить пустоту видимостью интереса друг к другу — за нас это более чем успешно делают дети.

Алый букет Лера принимает с улыбкой, я это отмечаю, но не реагирую… Не могу. Загс всё ещё владеет моими чувствами и эмоциями. Искренне надеюсь, что это не продлится долго… Слишком долго, чтобы превратиться в фатальное «долго»…

Да, я стал чувствовать и замечать более частые её взгляды в свою сторону. Кажется, она остыла, отошла, простила, смягчилась. У неё всё происходит быстро: помню, в Париже утром рокового дня она рвалась уехать и не могла даже смотреть в мою сторону, а вечером следующего уже обнимала и открыто обсуждала самые главные и важные вещи в жизни человека — семью и счастье… А ночью мы занимались любовью… Она отходчива — быстро вспыхивает, но также быстро и остывает, прощает, идёт дальше, идёт вперёд.

Я так не умею. Слишком много во мне скопилось обид на неё, и последняя — самая живая и самая почему-то болезненная. Я даже знаю почему — внутри себя я понимаю, что то, что случилось в Загсе — это навсегда. Именно этот день мы будем хранить в памяти всю оставшуюся жизнь и мне бесконечно больно и обидно, что в этих воспоминаниях будут не счастье и радость, а горечь и боль… На всю жизнь…

Я злюсь… Очень сильно. Но поступками и словами стараюсь не показывать этого. Мне трудно говорить с Лерой, а смотреть на неё я совсем не могу — слишком больно. Мне нужно время. Просто чуть больше времени, чем ей. Всё наладится, я уверен, всё образуется…

Вручаю цветы Лериной маме, Ирине Витальевне — невысокой брюнетке с очень мягкими чертами лица и натруженными руками матери семейства, да, такие руки бывают только у настоящих матерей и жён… Лерина мама строгая и неприветливая, но ещё больше строгости, жёсткости и чёрствости мне предстояло увидеть в глазах и тонком изгибе губ Лериного отца — Валентина Николаевича. Он был так вычурно холоден и лаконичен, по-военному краток и безапелляционен в свои суждениях, что я даже немного сжался… Казалось, эти люди вообще не умеют радоваться, улыбаться и быть непринужденными.

Я знал, что Лерины родители осуждают меня, но ещё больше они осуждали собственную дочь. Семья, в их понимании, нерушима ни при каких обстоятельствах, единожды заключённый брак должен им оставаться вечно, невзирая на сложности и трудности, допущенные ошибки. Собственно, я придерживаюсь того же мнения, за некоторыми исключениями…

Выяснилось, что до пенсии Лерин отец, будучи военным, отслужил почти всю свою карьеру начальником тюрьмы на Севере России, и лишь с рождением Леры их семья перебралась на юг, в солнечную Молдавию. Мама Леры — библиотекарь, образованная и интересная собеседница, мягкая по натуре женщина — интуиция меня не подвела.

Кира — Лерина родная сестра, старшая. Между ними — целых одиннадцать лет. Кира — трижды мама, на руках у неё последний третий ребёнок — семимесячный малыш Слава.

Кира — самый важный для меня человек в этой семье, ведь это именно она ворчала, ругалась и злилась, но всегда оставляла на ночь Алёшу у себя, а звонящему Артёму убедительно врала, что Лера в душе или уже легла спать — неизбежная ложь, призванная скрыть безнравственное поведение сестры и обман. Во многом именно благодаря Кире наш с Лерой роман был вообще возможен — не будь её, не было бы, скорее всего, никаких у нас отношений вообще. Поэтому именно её понимание и участие сыграли почти определяющую роль в становлении НАС…