Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Страница 78

Однако для полноты картины при описании явления бывает полезно ввести понятие «степени», а в нашем случае и такой показатель, как «охват», от которого будет зависеть так сказать «реанимационный коэффициент». Как только мы увлекаемся расстановкой качественных акцентов, то описание событий 30–40-х гг. XIII в. приобретает другой, более прагматичный ракурс.

Русские земли подверглись масштабному разорению. На северо-востоке страны погибли крупнейшие города. Уверенно можно сказать, что были сожжены Пронск, Ижеславец, Белгород, Рязань, Коломна, Москва, Суздаль, Владимир, Переяславль, Тверь, Торжок. О других поселениях, как и о сельской округе, нельзя высказаться однозначно: сохраняется возможность оспорить как письменные, так и археологические данные. При этом факт разгрома и поражения в войне налицо. Вооруженные силы страны были уничтожены, а многие жители уведены в плен. Следует подчеркнуть, что в полон уводили чаще всего квалифицированных ремесленников и наиболее развитых физически людей, то есть урон численности населения дополнялся снижением его профессионального уровня.

Однако в экономической сфере радикальным рубежом 1238 год не стал. Почти во всех городах жизнь возобновилась, а порою даже приобрела дополнительную интенсивность. Изменились торговые связи, но не сразу и не полностью. Так, следует помнить, что между разгромом северо-востока и падением Киева прошло почти два с половиной года, за которые люди могли успеть восстановиться психологически и восполнить, хотя бы отчасти, урон хозяйству. Для жителей Руси нападение монголов на Киев было ожидаемым событием, к нему готовились. В области торговли оно не могло вызвать катастрофы. Скорее всего, русские купцы заранее переориентировали свои маршруты. Другое дело, что вслед за монголами за Днепр перешли связанные с ними купеческие объединения из Средней Азии, для которых конкуренты были обузой. Киев остался перевалочной базой для товаров, но участники этого процесса изменились. Теперь здесь Западная Европа встречалась непосредственно со Средней Азией, а местные посредники были устранены. Ярослав Всеволодович, сохранивший сюзеренитет над Киевом, не мог этому воспрепятствовать, опасаясь обострения отношений с ханской ставкой.

В экономическом плане Северо-Восточная Русь оказалась отрезанной от Южной и Западной. Позднее это размежевание только усугубилось. Усиление Литвы, отношения с которой оставались неровными, было дополнительным фактором. Зона монгольских интересов в южнорусских землях смыкалась с областями, контролируемыми литовскими племенами, образуя клин между группами русских княжеств, возглавляемыми Ярославом и Даниилом. Произошла не только переориентация торговых связей, но их сокращение. Новые маршруты были сложнее технически, отчего такие процессы, как культурные заимствования, снизили интенсивность. Более открытым был восточный регион. Вступив в вассальные отношения с монгольскими ханами, владимиро-суздальские князья распахнули дверь в обширные просторы Азии, лишенной большинства таможенных барьеров и всех различий в политическом устройстве: одно государство от Рязани до Пекина, один «пропуск» на весь Шелковый путь. Однако выход для этой линии транзитной торговли остался только через Новгород, притом что у самой Азии теперь имелся прямой беспрепятственный путь в Европу (через Киев). Все это вело к снижению для суздальских купцов прибыльности международной торговли, а затем к переориентации (большему вниманию) на внутренний рынок, на котором заморские товары не были приоритетными.

Результаты этих процессов можно наблюдать в сфере внешней политики. Зоной активности суздальцев стали Прибалтика и Литва. К тому, что теперь колонизационные проекты на востоке (мордва, булгары) осуществлять было негде, дополнялось давление торговых группировок. Необходимы были безопасные наземные маршруты, альтернативные морскому пути через Новгород.

На рубеже XII–XIII вв. сухопутным дорогам на северо-западе Руси особого значения не придавалось. Полоцк и Смоленск фактически без боя сдали немцам стратегически важное устье Западной Двины (где основана Рига), а затем были совершенно раздавлены экспансией литовских племен. Суздальские князья начали проявлять интерес к этому региону только после 1239 г., когда были поставлены в условия новгородской монополии на международную торговлю.

Внутренний рынок северо-востока, кроме того, что замкнулся, еще и сократился. Наибольший урон был нанесен людским ресурсам: пострадала самая работоспособная и квалифицированная часть населения, отчего ближайшие 20–25 лет, пока не подросло новое поколение, о каком-либо качественном изменении производственных технологий говорить было затруднительно. Распространение получили упрощенные товары первой необходимости: хозяйственная керамика, изделия бытового назначения и инструменты из черного металла. Все они были местного производства. Ввоз зарубежных аналогов совершенно прекратился (например, навсегда исчезли средиземноморские амфоры).

Наряду с экономическими последствиями вторжения, обращают на себя внимание культурные изменения. Прежде всего, фактически прекратилось почти на три десятилетия строительство новых церковных зданий, а также ничего не известно о крупных ремонтах (роспись, смена кровли и т. п.) уже существующих построек[460]. Вообще летописная информация о событиях второй половины XIII в. удивительно скудна. Мы мало знаем о том, что происходило на северо-востоке Руси и почти ничего не знаем о событиях на юге и западе. Причем, характерный для прежних веков общерусский масштаб летописных сводов, в которых отмечалось произошедшее в самых отдаленных уголках страны, теперь совершенно исчез. Владимиро-суздальские письменные источники второй половины XIII в. ничего не знают о событиях в Киеве, Галиции и на Волыни – это как бы несущественная или недоступная информация. Русь предстает расколотой не только экономически, но и в социокультурном отношении.

Действительно, процессы обособления княжеств шли и до появления монголов. Однако теперь им был придан особо интенсивный ритм, описать который не всегда удается, отчего социально-экономические сдвиги порою воспринимаются в качестве одномоментных событий. Например, обрыв информации о южных землях во владимиро-суздальском летописании действительно произошел практически мгновенно в начале 1240-х гг. С другой стороны, очевидно, что никакое нашествие не способно сразу расколоть этническую общность. Эти процессы обычно начинаются значительно раньше, а завершаются гораздо позже. В случае с монгольским вторжением ситуация выглядит именно так.

Процесс дробления страны на протяжении XIII в. шел почти постоянно. Он не начался и не завершился в 1237–1240 гг. Княжеские усобицы на юге и западе Руси после этих лет постепенно затухли, но их завершение следует связывать с битвой под Ярославом (1245), или с захватом монголами Киева, или с разорением Волыни и Галиции. Во Владимирском княжестве наблюдается ситуация обратная: после смерти в 1246 г. великого князя Ярослава усобица только начинается, а ее завершение относится уже к концу 1250-х гг. и связано с вовлечением монголов в качестве союзников одной из сторон.

Общественная жизнь региона также не претерпела резких изменений в ходе вторжения. Традиционные «структуры повседневности» достаточно быстро восстановились, и их трансформация, на которую, без сомнения, повлияли монголы, проявилась значительно позже.

Все это заставляет более трезво и взвешенно подходить к вопросу об «иге». Что означает это расхожее выражение? Марксистское понимание термина укладывает его в рамки дани, «татарского выхода», отчего датируется 1257–1462 гг., от переписи населения на северо-востоке до прекращения выплат. Однако уже в конце XIII в. система взаимоотношений между монголами и Русью существенно мутировала. Во-первых, изменилась система сюзеренитета. Уже в 1260-х гг. власть монгольского великого хана в русских землях фактически упраздняется. Прекращаются поездки князей в далекий Каракорум. Завершается формирование улуса Джучи и выделение его в отдельное государство. Инициатором переписи, как известно, выступал верховный хан, а не местный хан. Возможно, после окончательного развала империи Чингисхана характер даннических отношений Руси также стал другим. Так, армянский историк Киракос Гандзакеци писал чуть позднее: «Русские князья платят дани более или менее смотря по обстоятельствам. Сначала хан улуса Джучиева посылал своих чиновников для сбора дани и налогов в Россию, а потом передал эту обязанность в руки русских князей, не потому, конечно, что имел к ним более доверия, а потому, что раздражение народа во многих случаях показало невыгоды и даже опасность первой системы»[461]. Система взаимоотношений явно отличалась от налоговой системы в современном понимании. Те самые баскаки, за которыми признается право взимания даней, находились вовсе не повсеместно, а уже в конце того же XIII в. вообще исчезли. Право сбора перешло к местным князьям, но и среди них не было единства: ведь средневековое общество иерархично, а сюзерен обязан блюсти интересы своих подданных. В таких условиях говорить о единой системе «ига» не приходится. Скорее всего, требуется всегда заключать это слово в кавычки и наполнять его весьма абстрактным содержанием. Например, понимать под «игом» ту систему вассалитета, которую установил с Батыем великий князь Ярослав. Сюда будут включены как претензии на верховенство со стороны монгольских ханов, так и признание этих претензий теми или иными русскими князьями. В случае если одного из указанных элементов не хватает, следует говорить не о «иге», а о попытках его установить. В этом отношении политика Даниила Галицкого лишь формально учитывала режим «ига»: ведь его зависимость от Батыя фактически была условной, а подчинение Бурундаю в 1260 г. воспринималось как временная мера.