Монах - Страница 52

В ночь, которая предшествовала допросу Агнес, я проскользнула к ней в келью, чтобы попытаться ее утешить. Мы условились о разных знаках, которыми я буду ее предупреждать, отвечать ли ей утвердительно или отрицательно на коварные вопросы настоятельницы, которая, как я знала, непременно сделает все возможное, чтобы поставить ее в затруднительное положение и подтолкнуть ее подписать самой себе приговор своими неловкими ответами. Зная, что за Агнес следят и что настоятельница может появиться с минуты на минуту, я уже собиралась уйти, как вдруг услышала шаги. Я уже была у двери и собиралась ее открыть. Шаги заставили меня отскочить в глубь кельи; занавеска, которая скрывала большое распятие, послужила мне убежищем, и я поспешила за нее спрятаться. Отворилась дверь; аббатиса вошла, и с ней — еще четыре монахини. Она подошла к постели Агнес и стала яростно упрекать ее за вину, говоря, что она видит свой долг в том, чтобы очистить землю от такого чудовища, как Агнес. Она приказала ей выпить содержимое кубка, который ей протянула одна из монахинь. Подозревая о роковых свойствах напитка и уже видя себя приговоренной, несчастная девушка упала к ногам аббатисы и попыталась смягчить ее сердце. Ее мольбы шли из самой глубины души, она вызвала бы жалость у самого дьявола. Она принимала все: позор, заточение, пытку — лишь бы ей оставили жизнь: о, один месяц, неделю, единственный день жизни! Но сердце аббатисы оставалось каменным; она сказала Агнес, что сначала у нее не было намерения ее убивать, но что сопротивление ее друзей было причиной того, что мнение ее изменилось. Она торопила Агнес проглотить яд, посоветовала ей рассчитывать отныне только на небесное милосердие и подтвердила, что самое большее через час она будет вычеркнута из списка живых. Видя, что все ее мольбы напрасны, Агнес попыталась бороться, она сделала попытку броситься к двери; она надеялась, что даже если ей не удалось бы избежать грозящей ей участи, она обрела бы свидетелей насилия, совершаемого над ней, но аббатиса угадала ее намерение, вытащила из-под плаща кинжал и, грубо отбросив Агнес на ее ложе, приставила его кончик к ее груди, поклявшись, что, если она только крикнет или будет противиться и отказываться пить, она пронзит ей сердце тотчас же.

Полумертвая от страха, Агнес перестала сопротивляться: она выпила яд, — все было кончено. Тогда монахини стали осыпать ее хором проклятий, на ее просьбы они отвечали только издевками и отравили ее последние минуты. Она умерла в отчаянии, и ее агония должна была насытить ненависть ее врагов. Как только она испустила последний вздох, аббатиса, окруженная своими сообщницами, ушла.

Только в этот момент я вышла из своего убежища. Понимая, что сопротивление бесполезно и что аббатиса сильнее, я не стала вмешиваться. Под тяжким впечатлением этой кошмарной сцены я поспешила в свою келью. Покидая Агнес, я бросила последний взгляд на постель, где покоилось безжизненное тело, полное прежде такой прелести и, клянусь Богом, такой добродетели. Я помолилась за упокой ее души и дала обет до последнего вздоха добиваться кары ее убийцам. Мои терзания тогда только начинались. В день похорон Агнес у меня вырвались неосторожные слова, которые привлекли ко мне пристальное внимание настоятельницы. С этого момента меня окружили шпионы, и прошло много времени, пока я сумела найти способ сообщить мою тайну родственникам несчастной. Известие о ее внезапной смерти распространилось как внутри, так и вне стен монастыря, яд не оставил никаких следов, и никто не подозревал, как именно она умерла, кроме меня и самих убийц.

Мой рассказ окончен; самой жизнью я отвечаю за правдивость того, что я сказала. Еще раз я обвиняю аббатису в убийстве, и ее вина тем более непростительна, что, отнимая у Агнес жизнь, она, быть может, закрыла ей доступ и на небеса. Она во всех отношениях злоупотребила доверенной ей властью, она действовала как тиран, варвар и лицемер; я обвиняю также четырех монахинь — Виоланту, Камиллу, Алису и Марианну — как сообщниц ее злодеяния.

Урсула замолчала. Ее последние слова были заглушены восклицаниями толпы, ярость которой в этот момент выплеснулась наружу. Имя преступной аббатисы передавалось из уст в уста, никто не хотел мириться просто с арестом, со всех сторон раздраженные голоса требовали, чтобы ее отдали толпе. Дон Рамирес чрезвычайно энергично попытался воспротивиться намерению народа, Лоренцо тоже попытался уговорить толпу; он говорил, что аббатиса не должна быть наказана без суда и сейчас время высказаться Инквизиции; но их сопротивление только подогрело настроение народа. Со всех сторон катился яростный рев толпы. Рамирес отдал команду, но солдаты, теснимые толпой, не могли даже вытащить шпаги из ножен. В этой неразберихе даже слово Инквизиция потеряло свою силу, народ продолжал напирать. Он прорвался сквозь стражу, охранявшую аббатису, и бросился на нее. Обезумев от страха, она попыталась вырваться из их рук, умоляя всех сразу. Напрасно клялась она, что невиновна в смерти Агнес, кричала, что она может опровергнуть все подозрения самым достоверным образом: чернь хотела мести и не собиралась упускать ее. Они осыпали настоятельницу самыми грязными оскорблениями, таскали ее по земле, мазали ей лицо и тело нечистотами, перебрасывали ее от одного к другому, чтобы подвергнуть все новым и новым жестокостям. Они заглушали ее крики ударами ног, раздели ее, таскали ее тело по мостовой, стараясь попасть в ее раны грязью или плевками. Сначала ее таскали за ноги по земле и развлекались тем, что ее окровавленная голова билась о камни, потом ее подняли и стали подгонять ударами сапог. Потом камень, брошенный опытной рукой, раскроил ей висок, она упала на землю, и кто-то ударом каблука раздавил ей череп. Через несколько секунд она испустила дух. На нее набросились, и, хотя она уже ничего не чувствовала и неспособна была ответить, чернь продолжала обзывать ее мерзкими прозвищами. Ее тело прокатили еще на сотню метров, и толпа не успокоилась, пока она не превратилась в бесформенную груду мяса.

Лоренцо видел все эти ужасы, но не мог вмешаться. Солдат было слишком мало, их захлестнула толпа, и им впору было позаботиться о собственной жизни. В пароксизме ярости толпа бросилась к монастырю, решив не оставить от него камня на камне. Известие о нападении на монастырь разнеслось по всему Мадриду, как пыльная буря. К солдатам подошло подкрепление. Лоренцо и дон Рамирес собрали солдат, как могли, и вслед за толпой побежали к монастырю Святой Клары.

Народ тем временем осаждал стены монастыря яростно и упорно. Он выламывал двери и крушил стены, бросал в окна зажженные факелы и клялся, что к рассвету ни одной монашке не уцелеть. Хотя большинство из них спаслось бегством, некоторые еще оставались внутри монастыря, и их жизнь подвергалась самой большой опасности. Лоренцо с несколькими солдатами только что протиснулся сквозь толпу, когда одна из дверей уступила натиску. Осаждающие разбежались по монастырю, где они начали методически крушить все, что попадало под руку. Спустя буквально несколько минут вся обстановка была разбита в щепки, ценные картины усеивали пол, священные реликвии валялись среди осколков и мусора. Но бунтовщики стремились не только разрушать, и пока одни подносили пылающие факелы к ценным картинам, другие разбежались по кельям и, если находили там монашек, давали полную волю своей распаленной похотливости.

Тем временем пламя, которое поднималось от множества костров, сливалось и начинало охватывать жилые помещения самого монастыря; вскоре стены рухнули под пожирающим огнем. Колонны зашатались, крыша упала на нападавших, раздавив многих из них под обломками; со всех сторон раздавались крики и стоны. Монастырь горел среди ярости огня и дыма, и все — пожар, разрушенные стены, ценные вещи, разбросанные по полу, святые реликвии, — все создавало впечатление непоправимой катастрофы. Лоренцо, понимая, что он этому причиной, попытался, как мог, ограничить ее последствия и, по крайней мере, защитить монахинь. Но наступающий огонь разогнал всех и заставил его подумать о своей собственной безопасности. Народ тем временем бросился наружу с той же яростью, с какой ворвался, но поток людей запрудил входы, и, поскольку огонь наступал быстро, многие погибли, не успев убежать… Счастливая судьба Лоренцо привела его к дверце в отдаленной галерее часовни; задвижка была отодвинута, он открыл дверцу и оказался прямо перед входом в подземелья Святой Клары. Он вместе с сопровождавшими его людьми остановился на секунду, чтобы отдышаться; посоветовался с герцогом, чтобы найти возможность ускользнуть от общего смятения. Но каждую минуту мощное пламя, которое уже охватило стены, грохот огромных балок, которые вдруг рассыпались в прах, сливавшиеся крики осаждавших и монахинь заглушали их слова, и они замолкали, чтобы послушать со всех сторон доносящийся шум рушащихся построек, которые поглощало пламя. Лоренцо осведомился, может ли для них стать подходящим выходом калитка, около которой они находились; ему ответили, что она ведет в сады Святой Клары. Они решили пройти там. Едва герцог поднял щеколду, как все вперемежку бросились туда. Лоренцо, оставшийся последним, уже собирался в свою очередь оставить монастырь, как вдруг он увидел, что дверь в подземелье чуть-чуть приоткрывается, кто-то высовывает голову, но, видя, что чужие еще здесь, пронзительно вскрикивает, отступает назад и убегает по мраморной лестнице.