Молох морали - Страница 23

— Да, и насколько я понял, никакой родственной близости и взаимной симпатии между Осоргиными и Дибичем нет. Дибич презирает братьев, они, судя по всему, считают его «кутилой-белоподкладочником», однако, это не мешает им пользоваться протекцией своих богатых родственников. А по гнили в Датском королевстве — ты что-нибудь узнал?

— Дрентельну сообщил, и фальшивые даты мы расписали. Все агенты предупреждены. Твоё же дело — вся эта компания — Сергей Осоргин и Ванда Галчинская. Кто такой Француз — вот что тебе вызнать надо.

Юлиан покачал головой.

— В кругах, где вращаются Осоргины, такие как я — изгои. Тем более старший Осоргин видел меня в поезде в купе первого класса, а на похоронах — с отцом. Не настолько же он дурак, чтобы два и два не сложить. А что до Галчинской… извини. Отец хотел воспитать из нас верных слуг империи, готовых защищать её до смерти. До смерти я защищать её готов. Но не до сифилиса, Валье. Проваленный нос — это мерзость. Кроме того, будет очень трудно уверить отца, что я подхватил люэс на службе империи.

— Неужели всё так ужасно? — Брат Юлиана спокойно глотнул из чашки пахнущий имбирём и аравийским ветром кофе, сладостный и возвышающий, как право первой ночи. — Девица мне тоже показалась экзотичной, но неужто настолько?

— Рискнуть проверить? — ехидно спросил Юлиан, на что Валериан просто вздохнул и развёл руками.

Допив кофе, Валериан откинулся на стуле.

— Тут есть одна возможность, — минуту спустя заметил он. — Георгий Ростоцкий, ему семьдесят стукнуло, он юбилей отмечает сначала дома в пятницу, а на субботу и воскресение его гости поедут в Павловск, на дачу генеральскую. Сказал, что там будут «очаровательные сестры Шевандины», Осоргины, Харитонов, Деветилевич и Левашов, а также подружка одной из сестёр — Елена Климентьева.

— Пёстрая компания подберётся.

— Да. Я извинился, сказал, дел невпроворот, но обронил — как бы случайно, что ты, может, придёшь.

— Мне нравится, как свободно ты распоряжаешься с моим временем, Валье, — с едва уловимой ноткой язвительности заметил Юлиан. — Но всё это, увы, невозможно. Я, в общем-то, довольно артистичен, но у каждого артиста — своё амплуа. Я могу прикинуться парижским пшютом, английским коммивояжёром или русским барином, но притвориться бомбистом, говорю же, не получится.

— А никем и не надо прикидываться, — веско бросил Валериан. — Твоя задача — даже не столько выведать что-либо, а спровоцировать хоть что-то. Надо свести там как можно больше народу и столкнуть. В этом умении тебе — равных нет.

— Так не ты ли, братец, эту идейку Ростоцкому и подбросил-то, а? — чуть прищурив глаз, наклонился к брату Юлиан.

— А вот и не угадал, — заметил тот, вытирая губы салфеткой и бросая её на стол. — Я тут совершенно ни при чём. Идеальное стечение обстоятельств. Единственно, чего недостаёт, это как туда Ванду с подружкой отправить?

Валериан Нальянов слукавил, точнее, чего уж там, — бессовестно солгал брату Юлиану. Старик Ростоцкий, бывший подчинённым его отца, питал к обоим братьям Нальяновым уважение глубочайшее, и потому откликнулся на просьбу Валериана устроить празднование юбилея с той же готовностью, с какой всегда выполнял поручения Витольда Витольдовича, нисколько не сомневаясь, что эта просьба исходит от самого тайного советника.

Ещё на отпевании старик известил Шевандиных, Иллариона Харитонова, Аристарха Деветилевича и Павлушу Левашова, что приглашает их всех к себе в пятницу — в дом, а потом на выходные в Павловск — отметить его семидесятилетие.

— Как же, идеальное, — не похоже было, чтобы Юлиан поверил брату. — Ты или темнишь, или недоговариваешь. За каким чёртом ты всё это затеваешь? Выйди на своего иуду и разговори. Что тебе в этом Французе?

Валериан минуту сидел молча, глядя в пол, потом всё же проговорил.

— Ладно, не шуми, Жюль. В конце января людьми Дрентельна была взята типография «Чёрного Передела». Наборщик Жарков был на следующий день освобождён и через знакомых рабочих предлагал свои услуги для устройства новой типографии. По сведениям Тюфяка, который их и сдал, они сочли, что именно Жарков предал типографию и приговорили его. Он был убит на льду Невы агентами Исполнительного Комитета. Судя по всему, один отвлёк Жаркова, второй сзади ударил его гирей по затылку, а тот, что шёл рядом, вонзил ему в сердце нож, потом оба положили на убитом приготовленную прокламацию и пошли дальше. Тюфяк слышал разговор, что это дело рук некоего Француза. А тут Якимова твоя это имя и проронила. Но напрямую вопрос не задашь. Никаких французов там нет, но это может быть прозвище кого-то, бывавшего во Франции. Тюфяк не знает такого, он, сам понимаешь, тоже по тонкому льду ходит. Лучший путь — Галчинская. Кроме того, младший Осоргин ничего про записку Якимовой не знает, он настороже не будет.

— А… вот что ты стойку-то сделал. Так прямо к Ростоцкому и обратись, — усмехнулся Юлиан, — пусть он Галчинскую и пригласит.

— Да откуда Ростоцкому девиц эмансипированных знать-то?

— Ну, тогда Деветилевич.

— Не выйдет. Недавно умершая мамочка Аристарха, ни в чём себе не отказывавшая, точнее, ни в чем не отказывавшая своему тайному любовнику лейтенанту Амосову, оставила сынка с носом. Именьице оказалось заложенным и перезаложенным, и полученная им сумма в итоге не покрыла и третью часть его долгов. Но Аристарх на многое и не рассчитывал, всегда отличаясь здравомыслием. Сейчас здравомыслие подсказывает ему верный выход — женитьбу на Елене Климентьевой, его кузине, которой предстоит унаследовать свыше двухсот тысяч. Это решает все его проблемы, и Аристарх уже полгода преданно влюблён в свою двоюродную сестру, неизменно дарит цветы и милые знаки внимания, сумел даже заручиться поддержкой Белецких. У Ванды он бывал — эмансипированные девицы, в отличие от проституток, дают бесплатно, по идейным соображениям свободной любви, но для него публично признаться в знакомстве с Тузиковой и Галчинской… невозможно-с.

— Что ж, любовь… не нуждается ни в каких оправданиях, — саркастично согласился Юлиан. — Ну а Павлуша Левашов?

— Павлуша? — задумчиво переспросил Валериан. — Он единственный наследник состояния дядюшки и не привык беспокоиться о деньгах. Но старик Уваров крепок, как дуб, и кто знает, когда он сыграет отходную? Пока же тот требует брака Павлуши со своей внебрачной дочкой Дарьей Шатиловой, ибо не хочет вписывать её в завещание, опасаясь скандала. Левашов же, весьма неглупый молодой человек, предпочитает не спорить с богатым родственником, но женитьба на Дарье, некрасивой толстой девке, от которой вечно воняет, как он болтал спьяну, прогорклым маслом и дегтярным мылом, отнюдь не его мечта. Он согласен спать с жабой, но не упустит своего, когда рядом есть кое-что получше. И он весьма внимателен к Климентьевой — если удастся очаровать богатую наследницу, он может дядюшку с его побочной дочкой послать к черту. И потому — он тоже будет скрывать это знакомство.

— Харитонов?

— Не пойдёт, — покачал головой Валериан, — он несколько побаивается эмансипированных девиц. И, по слухам, безнадёжно влюблён в среднюю Шевандину, вот и вертится там. В том-то и беда. Их знают все, но ни Деветилевич, ни Левашов, ни Харитонов такое знакомство афишировать не будут. Тем паче — младший Осоргин, если мозги есть, он вообще прикинется, что первый раз в жизни их видит.

— Понимаю. И что же делать?

— Есть одна мысль. Эти нигилистки там нужны — и они там будут.

— Кстати! — откинулся Юлиан в кресле. — Постарайся, чтобы там был и Дибич.

— Зачем? — подлинно изумился Валериан.

— Дипломат выдаст вам всё, что угодно, кроме своих чувств. Если же они проступают…Он влюблён в Климентьеву. Влюблённый — это дурак, а если пяток дураков столкнуть лбами — толк будет.

— Циник ты, Жюль. Но он там будет.

Между тем за вторником, как водится, наступила среда, а вместе с ней — время чаепития у Белецких. Дибич вовсе не собирался пропускать его. С Нальяновым Дибич после их ночного разговора не виделся и видеться не хотел: слишком уязвлено было самолюбие, но Елена… Несмотря на мутный совет Юлиана Витольдовича «забыть о ней», девица не забывалась, он не намерен был отказываться от желанного ему, и советы Нальянова только подливали масла в огонь. Кто смеет указывать ему?