Молодые годы принцессы Матильды - Страница 3
Так было в восемнадцатом веке и с Баташовыми, Лугиниными, Мальцевыми, Гурьевыми. До Петра все это было невозможно. А позднее не все и помнили, кто когда „вышел в люди‟. Пушкин, гордившийся своим 600-летним дворянством, едва ли очень думал, что совершает „мезальянс‟, женясь на правнучке калужского мещанина Гончарова, занимавшегося мелочной торговлей. Петр же создал и традицию награждения банкиров баронским титулом, продержавшуюся в России до императора Александра II. Мне где-то (не могу вспомнить, где именно) попалось указание, что Петр предлагал баронский титул и Демидову, который от титула отказался. Дворянство он получил в 1720 году. Еще раньше ему было предоставлено право покупать землю по своему усмотрению и владеть крепостными.
Род Демидовых был в общем довольно счастлив. Но были и исключения: так, Иван Григорьевич был колесован при Бироне. Это Бирону не мешало брать у Демидовых деньги, — в момент катастрофы он им оставался должен пятьдесят тысяч рублей. Финансировали они до его вступления на престол и Петра III, который даже пожаловал внуку основателя рода „Анненскую ленту‟ с тем, чтобы ой возложил оную на себя по кончине императрицы Елисаветы Петровны‟. Люди среди них были разные: и хорошие, и очень жестокие. Весьма привлекательной чертой в них была общая им любовь к культуре и просвещению. Они жертвовали немалые суммы учебным заведениям, больницам, „сиропитательным домам‟. Один из них переписывался с Вольтером, другой создал богатейшую картинную галерею, некоторые писали — или по крайней мере печатали — книги. Наиболее известный из Демидовых, Прокопий Акинфиевич, чудак, о котором в XVIII веке ходили бесчисленные анекдоты, был автором трактата „Об уходе за пчелами‟.
Книга, написанная Никитой Акинфиевичем Демидовым „Журнал путешествия‟ (1786 год), в бытовом и в стилистическом отношении чрезвычайно интересна, — кое в чем не менее интересна, чем записки Болотова. Никита Акинфиевич выехал в 1771 году с женой и домочадцами за границу. Жена его, Александра Евтихьевна, была больна „великой сухостью‟ и „прежестокой истерией‟. Главная цель поездки и заключалась в том, чтобы „советовать о болезни Александры Евтиховны со славным в Лейдене живущим доктором Гаубиусом; а между тем и видеть столь коммерцией обогатившуюся землю Голландию‟. Поездка оказалась весьма удачной. Демидовы побывали не только в Голландии, во и во Франции, в Англии, в Италии. Знаменитый лейденский врач обрадовался приезду московитских богачей, как манне небесной: „приходил во всякое время поутру и ввечеру‟, за что и получил „хорошее и достойное награждение‟. Лекарство у него было одно: „ишачье молоко‟, по-видимому, оно исцелило Александру Евтихьевну и от „великой сухости‟, и от „прежестокой истерии‟.
За границей Демидовы с одинаковым удовольствием осматривали все: „риноцеросов‟ и „преславную Мишель-Анжелеву живопись‟, „гофшпитали‟ и мастерские „славных малеров‟, „отправление Английской коммерации‟, и „великана не весьма великого, но складного и пригожего‟. „24 ноября, в самые полдни, добрались и в Париж, и остановились в отеле или нанятом доме де Моден, рю Жакоб, что в предместий Сен-Жермейне... Приехавши, пообедали и расположились, а остаток дня заняты были смотрением товаров, принесенных купцами, что они обыкновенно делают для всех новоприезжих... Ездили по городу. Он весьма наполнен множеством жителей, богатствами, разными сокровищами, редкими древними вещьми; знатен своею обширностью, огромными и великолепными зданиями, изобилием, выгодами, торговлею, цветущими науками и художествами, учеными художниками и ремесленниками, людьми проницательными и великий вкус имеющими. Славен множеством высших картин, вещей к натуральной коллекции надлежащих и минц-кабинетов; одним словом, он в рассуждении всего наивеликолепный и славный город Европы и где что ни родится, ни делается и ни производится, из других частей света привезенное, в нем найти можно‟.
Изучали они Париж внимательно. Осмотрели и „Версалию‟, и „палаты, что в Тюлери зачаты, как нам сказывали, королевой Екатериной де Медицис‟, а за ними „лес, Елисейскими полями называемое место‟; покупали всякие вещи от „порцелинных ваз‟ до „разных математических инструментов‟; Клоду Верне — „славному живописцу Вернету заказали написать морскую бурю с кораблекрушением‟, которой, впрочем, остались весьма недовольны. Осмотрели даже Национальную библиотеку, — она „огромного сооружения, наполнена сверьху до низу премножественным числом как рукописных, так и печатных книг знатных и преславных в свете сочинителей. Король позволил отворять ее два раза в неделю, куда всякой может войтить и, испрося, читать и выписывать, что кому рассудится; а известные ученые люди, как, например, г. Руссо, Даламберт, Мармонтель, Дидро и другие, прославившиеся своими сочинениями, могут, расписавшись, и к себе брать‟. Книги Никита Акинфиевич особенно любил и восторгался тем, что в Париже „есть столь снисходительные книгопродавцы, что за две копейки продают астрономию в маленькой книжице‟.
Сын Никиты Акинфиевича, Николай Никитич, уже был европейцем по всему укладу жизни. Он и жил преимущественно за границей, чаще всего в Париже, где у него был великолепный дворец на Итальянском бульваре. В Гавре есть Демидовская улица — вероятно, она так названа в честь Николая Демидова, который жертвовал огромные суммы на самые разные дела. Во время турецкой войны он, состоя адъютантом при Потемкине, выстроил на свои средства фрегат; в 1812 году выставил свой полк. Женат он был на графине Строгановой, и таким образом в его руках собрались два огромных богатства. После наполеоновских войн он поселился в Риме, в Палаццо Русполи. Там у него вышла неприятность; он устроил в Великий четверг спектакль собственной труппы — и получил из Ватикана предписание покинуть Рим.
Николай Никитич обосновался во Флоренции, где позднее занимал должность русского посланника. Там он выстроил на свой счет сиротский дом. В благодарность за это город назвал одну из флорентийских площадей его именем и поставил ему мраморную статую: он изображен в римской тоге, его обнимает ребенок-сирота. Умер он в 1828 году, оставив каждому из своих двух сыновей состояния, приносившие, как говорили, около двух миллионов годового дохода. Младший его сын, впоследствии князь Сан-Донато, и стал мужем принцессы Матильды.
Во французской мемуарной литературе Анатолий Демидов если не всегда, то обычно изображается в самом мрачном свете, как тиран и самодур, избивавший свою жену и других женщин. По-видимому, рассказы эти исходили от самой принцессы Матильды, — но она в деле была стороной. То, что мы знаем из русских источников о князе Сан-Донато, дает основания думать, что мрачные слухи о нем были, по меньшей мере, преувеличены. Это был человек нервный, впечатлительный и болезненно самолюбивый. У него было много хороших свойств. Следовало бы упомянуть об организованных им научных экспедициях, в которых принимали участие известные писатели, ученые, художники, можно было бы сослаться и на его собственные писания. В 1838 — 1839 годах он поместил в „Журналь де Деба‟ ряд статей, которые под произвольными инициалами Н.-Т. выпустил в Париже книгой: „Lettres sur l'Empire de Russie‟. Труд не очень ценный. Так, в главе о русской литературе Демидов буквально одним словом упоминает о Пушкине, в одной фразе и рядом с Дмитриевым; „Пушкин и Дмитриев умерли...‟ (стр. 52). Но автор был человек довольно просвещенный. Взгляды у него были совсем не либеральные. Однако в России консерваторы относились к нему враждебно. Совершенно не выносил его император Николай I, до конца своей жизни не утверждавший Демидова в титуле князя Сан-Донато и отзывавшийся о нем очень резко.
Никакой карьеры Демидов в России не сделал, несмотря на свои связи, на пожертвования, на устройство больниц и богаделен. Служил он по министерству иностранных дел. Довольно долго оставался в скромном чине коллежского асессора, числился при разных посольствах и миссиях. Очень нашумела, благодаря вышедшему скандалу, связь его с женщиной, носившей одну из самых знатных и древних французских фамилий.