Моление колесу - Страница 4

Ну и вот. Вышел на улицу, глянул вправо-влево: у соседнего дома стоит автоцистерна. Шофера Андрей пару раз до этого видел: такая харя!.. Просто грех не поглядеть, что с нею сделается, когда ее обладатель выйдет из дому, плотно пообедав, а лайба - на кудыкиных горах.

Андрей прошелся туда-сюда. Жарко! Улица будто вымерла. Обстановка - лучше не придумаешь. Открыть дверцу - полминуты, завести мотор - еще столько же: Андрей начинал свою трудовую биографию слесарем и для всякой надобности имел при себе универсальную отмычку. Сам ее сделал и законно ею гордился.

Завел машину с пол-оборота - и вперед, вперед!

Вырвавшись за пределы города, ошалелый от восторга, Андрей внезапно сообразил, что увидеть выражение хари ему при всем желании невозможно: для этого надо как минимум с харей рядом быть, а не гнать же машину обратно - тогда еще неизвестно, у кого выражение будет, у хари или у самого Андрея.

Ну, гулять так гулять.

И он гульнул.

За спиной, в цистерне, что-то тяжело взбулькивало, в кабине остро воняло краской, но автомобиль ревел, летел, все свистело за окном...

Андрей забылся слегка и не приметил, как проселочной дороги съехал на широкую, набитую тропу, ведущую через поле, но вдруг на с того ни с сего поле перешло в берег, тропа оборвалась... и машина, пролетев вместе с Андреем по воздуху, тяжело ухнула в речку именем Лебяжья.

Он вывалился на лету, гулко стукнулся в отмель и, будто во сне, увидел, как от резкого толчка крышка цистерны отвалилась - и оттуда, словно язык неведомого чудовища, вырвался столб вонючей краски, блестящей, как смола. А затем цистерна поехала с прицепа и опрокинулась, залив мертвящей чернотой прозрачную воду, голубое небо, играющее в ней, и белый песок.

* * *

Тьфу! Что это на ум нашло?!

Альфа встрепенулся:

- По коням!

Воинство у него, конечно... В своих-то он более-менее уверен - всю страну, считай, ископали (правда, без экстремальных ситуаций), а этот, пришей-пристебай... "Револьвер" держит за пазухой!.. Хорошо, хоть пока не нашли, против кого оружие применять. Против мошки, что ли?

Да ладно, дело не ждет. Во-первых, обойти Остров по периметру. Может, какой след и отыщется. Во-вторых, найти жилье этой женщины. И попробовать договориться если не с ней, то с сыном. Главное, дознаться, появлялись ли те, пропавшие, на Острове или нет? Может, они вовсе и не доплыли сюда. Обимур - он ого-го!.. Альфа вон чего только не навидался в жизни, а при виде его похолодел: какой-то зверь дикий, на добычу вышедший... А не плюнуть ли вообще на этот Остров? Нет, жалко: место глухое, по берегам каменные осыпи... Самое место!

* * *

Юрка и лодку вытаскивать не стал; куда она денется! Даже если и вздумает Обимур пошалить с ней, то утром все равно принесет.

Свистнул тропу - и она послушно побежала впереди.

Тревога не покидала его. Лес тоже был встревожен - Юрка чувствовал. Да что же это? Не случилось ли чего с матерью?

Вспомнилось: знойным летом она разбрасывала по земле солому, которая всю зиму стояла в скирдах на огороде, - и тотчас благодатная прохлада нисходила на истомленный сушью лес... Колдунья!

Юрка не сомневался: таких, как его мать, больше нет на свете. Не шутя искал он зимою ее очертания в вихрях метелей, танцующих по Острову! А когда она вдруг говорила, указывая в небо: "Посмотри - и мы когда-нибудь растаем, как эти два облачка, что весело скользят в вышине. Но они прольются на землю дождем и снова встретятся в лепестках одного и того же цветка. Встретимся и мы!" - Юрка верил, что именно так и будет. Он чувствовал, что зачарованное царство ее души неподвластно никому, даже ему. Так, приоткрывалось что-то порою... Например, он случайно узнал, что соленое озерко, молча лежавшее меж камней в полуверсте от дома, - это озеро ее слез. Оно впитало ее молодость и красоту (впрочем, нет, красота оставалась вековечной!) - и Юрка иногда, когда мысли о будущем слишком уж томили его, приходил к тому озерку тайком и смотрел, смотрел в его воды до тех пор, пока из глубины не поднимались лики его матери - лики прошлых лет: у той, не было еще седины, у этой - морщин у глаз, у той не поникли еще плечи, а у этой совсем иная улыбка - беспечальная...

Ну а сам он ничего не мог утаить от матери! Вот ведь ей ни разу не приходилось видеть, как появляются зеленые зайцы, но она сразу знала их имена. Юрка и тот путался поначалу, она же - никогда. И хотя привязывалась к ним, ласковым и веселым, так же крепко, как сын, но радовалась, что это - не навсегда, что рано или поздно наступает им время уйти - и вернуться к своим. Юрка жалел, что вернувшиеся потом все забывают, как будто и зря они с матерью старались, а она уверяла: "Не зря! Ведь у них остаются сны..."

И были, конечно, ведомы матери все туманные размышления и предчувствия сыновнего, пока еще не проснувшегося, сердца... Когда на склоне Кленовой сопки в прошлом году вдруг появилось дерево незнакомой породы - именно появилось в одночасье: с двухъярусной кроной зеленого и густо-синего цветов, с полупрозрачным янтарным стволом, в котором мерцали разноцветные огоньки, - Юрке сообщил об этом дождик, и мальчишка не собирался никому открывать тайну. Но мать бог знает как проведала об этом и до того испугалась, что на время лишилась речи. Наконец она немного пришла в себя и, завернув в свой любимый, шелковый черный с розами платок самое драгоценное их достояние: пухлый том, в котором поместилось все собрание Пушкина, старославянской вязью написанную Библию и подаренную Юрке еще в детстве книгу сказок, быстро побежала в лес.

Обуреваемый любопытством. Юрка крался следом. Понятно, мать знала о слежке, но со временем Юрка догадался: она и хотела, чтобы сын видел происходящее, оставаясь при этом невидимым сам, - для пущей безопасности.

Мать разложила у подножия дерева свои приношения и стала, покорно опустив голову.

Ожидание длилось так долго, что Юрка в кустах притомился, и вдруг его бросило в жар: подножие янтарного ствола медленно, бесшумно таяло... И только сейчас он заметил, что на траве уже нет ни книг, ни даже платка, на котором они лежали! А ствол чудо-дерева все уменьшался, уменьшался, и скоро обе кроны сами собой повисли в воздухе, и птицы, которые уже прижились было на их ветвях, в испуге вспорхнули, загомонили, и тотчас все разом умолкло...