Молчаливый полковник Брэмбл - Страница 19

— Да знаю я его, — сказал полковник. — Это сын старого сэра Томаса. Когда я еще был лейтенантом, его отец продал мне отличную верховую лошадку всего лишь за двести рупий. И какая же это история?

— В начале пятнадцатого года, — продолжал майор, — Фрэйзер, следуя домой в отпуск, задержался на несколько дней в Лондоне. Как-то вечером он решил пойти один в театр. К концу первого акта Фрэйзер смутно ощутил устремленный на него взгляд чьих-то глаз. Подняв голову, он действительно увидел в ложе у авансцены женщину, смотревшую на него. Но в зале было темно, и он не мог различить черты ее лица. В антракте он попытался получше разглядеть ее, но она пересела в едва освещенную заднюю часть ложи. В течение двух остальных актов женщина не сводила с него глаз. После спектакля Фрэйзер, немало заинтригованный, принялся караулить ее у выхода. Вдруг к нему подошел одетый в роскошную ливрею выездной лакей и сказал: «Одна дама желает переговорить с вами, сэр» — после чего подвел его к дверце кареты, поджидавшей у тротуара близлежащего переулка.

— Вы меня не знаете, капитан Фрэйзер, — послышался очень приятный голос, — но зато я знаю вас. Вечером вы чем-либо заняты? Если нет, то не согласитесь ли прийти ко мне поужинать?

Фрэйзер поступил так, как поступил бы каждый из нас.

— Сбежал, что ли? — спросил падре.

— Да ну что вы! — изумился Паркер. — Он конечно же сел в карету. Его попросили разрешить завязать себе глаза. Когда повязку сняли, он увидел, что находится в роскошно обставленной комнате наедине с незнакомкой в декольте и в маске, а более прекрасных плеч не могло быть в целом мире…

— Это из какого-нибудь романа Дюма-отца или Роберта Льюиса Стивенсона? — спросил Орель.

— Эта история произошла в январе пятнадцатого года. Я услышал ее от человека, который никогда не лгал… — сказал майор Паркер. — В доме было тихо. Из прислуги — ни души. Незнакомка сама предложила восхищенному Фрэйзеру, как, по-моему, выражаются французы, «добрый ужин, добрый ночлег и все остальное».

Рано утром она снова завязала ему глаза. Он сказал, что провел с ней чудесную, ошеломляющую ночь, и спросил, когда они могли бы увидеться вновь.

— Никогда! — ответила она. — И я беру с вас слово джентльмена и солдата в том, что вы никогда не будете искать встреч со мною. Но ровно через год, день в день, вернитесь в тот же театр, где мы с вами встретились: возможно, там вы получите письмо.

Затем усадила его в карету, предварительно попросив не снимать повязки в течение десяти минут. По прошествии указанного срока он сдернул повязку и увидел, что его привезли на Трафальгарскую площадь…

Фрэйзер, естественно, совершил почти невозможное: он добился увольнения в отпуск именно в январе шестнадцатого года. В вечер годовщины этого приключения он обратился в кассу театра и получил билет в партер.

— Нет ли у вас письма на мое имя? — спросил он и назвал себя.

Кассирша протянула ему конверт, и Фрэйзер, торопливо вскрыв его, вытащил листок и прочел вот такую простую строчку: «Получился сын. Он очень красив. Спасибо».

— Самое странное в этом анекдоте, — саркастически проговорил доктор, — то, что еще задолго до войны мне его рассказал другой молодой человек приятной наружности, причем выдал самого себя за героя этого эпизода.

— Что ж, — заключил полковник, — значит, у этой дамы несколько детей.

Г-жа Лемэр преподнесла в дар офицерской столовой бутылку старого коньяка, и поэтому сегодня вечером доктор, что называется, в ударе. Недаром он принадлежит к породе ирландских крестьян, которые так любят совершенно неожиданные изречения.

— Именно средним векам, — сказал он, — мы обязаны двумя худшими изобретениями человечества: романтической любовью и порохом.

И еще:

— Единственная причина этой войны заключается в том, что немцы лишены чувства юмора.

Но особенно интересно послушать, как он с абсолютно научной строгостью доказывает свою излюбленную теорему:

— Две противоположные по смыслу телеграммы, отправленные начальниками в одном чине, взаимно аннулируются.

Прогулка верхом с полковником и Паркером. До чего же нежен и изыскан этот свет Севера!

Полковник возмущен, узнав, что я никогда не участвовал в псовой охоте.

— А следовало бы, месье, это самый прекрасный из всех видов спорта. Вы берете препятствия высотой с вашу лошадь. К своим восемнадцати годам я успел дважды сломать себе шею. Это очень возбуждает.

— Да, — сказал Паркер, — однажды, когда я несся галопом через лес, какая-то ветка воткнулась мне в правый глаз. Просто чудо, что я не погиб. В другой раз…

Он объясняет, как его конь упал на него и сломал ему два ребра. И оба моих спутника, уверенные, что убедили меня, восклицают в один голос:

— Так что, месье, после войны обязательно займитесь псовой охотой!..

Сегодня утром не знаю почему через Ондезееле проследовали французские воинские части. Вместе со всей деревней я наслаждался этим зрелищем. Нам, конечно, по душе пронзительные звуки шотландской волынки, но никакая музыка в мире не сравнится с «Сиди-Брагим» и «Самбра и Маас»[63].