Мой самый любимый Лось (СИ) - Страница 10

— Лось, ты лучший, — шепчет Анька, млея, чувствуя мягкие проникновения его ослабевающей плоти, как подтверждения того что даже сейчас мужчина не насытился ею и жалеет о том, что все кончилось так быстро. — Я почти люблю тебя, Лось.

И это утро можно было б назвать самым лучшим утром за последние десять лет!

Анька никогда не спала раньше ни с кем в том самом смысле, который и называется — спать. Ей всегда казалось, что это ужасно неудобно, чужие руки и ноги будут ей мешать, торча в самых неподходящих местах, как выпирающие корни деревьев из земли. Но все оказалось не так. Она заснула на груди Лося как убитая, доверчиво сопя ему в плечо, и казалось, что уютнее и удобнее на свете нет.

Лось проснулся раньше нее, чуть свет — черт знает, что его разбудило. Вроде как завозился на тумбочке телефон, вибрируя и наигрывая какую-то полудетскую мелодию. То ли кто-то звонил, то ли сработал будильник. Анька недовольно засопела, натягивая на себя одеяло и с закрытыми глазами ловя Лося, поднимающегося с постели.

— Не уходи, — бормотала она, пытаясь нащупать его. — Я замерзну. Зима близко.

Лось, кажется, засмеялся — событие века, а она его проспала! — чмокнул ее в плечо и натянул на нее теплое одеяло, заботливо подоткнул его со всех сторон.

— Спи! — велел он строго.

А Анька уснула, заботливо закопанная Лосем в теплый кокон.

Когда она проснулась во второй раз, за окном было сияющее утро в разгаре. Потирая глаза, потягиваясь, Анька с трудом отыскала одежку, выданную ей вчера Лосем — его огромную футболку, которая ей была до колен, словно платье средней длины, и теплые тапки, сшитые из кусочков фланели, — и решила таки, что пора вставать.

Неспешно приводя себя в порядок, Анька слышала, как внизу неспешные финские голоса обсуждают что-то. У Лося были гости — и, судя по тому, как Лось наседал, бормоча что-то требовательно и особенно нудно, это были какие-то деловые партнеры.

«Наверное, денежки прохлопали, — злорадно подумала Анька, завязывая на макушке хвостик и спускаясь по ступеням, осторожно перебирая ногами, обутыми в огромные теплые тапки. — Щас Лось на рога поднимет этих лошар, ха-ха! Ишь, как злится…»

Лось выругался, крепко и грязно; Анька, не знающая финского языка, поняла это по слабой попытке собеседника Лося оправдаться. Но Лось не принимал оправданий. Ворча, как голодный финский волк-матерщинник, Лось метнулся куда-то под лестницу, и Анька, сверху с интересом наблюдающая эти нервные телодвижения, даже засомневалась, а стоит ли ей вообще показываться, дабы не попасть под горячую руку.

Но голод был сильнее здравого смысла, и Анька продолжила спуск. К тому же, внизу соблазнительно пахло кофе и свежей выпечкой, и Анька здраво рассудила, что она-то заслужила их больше, чем всякие косячники, фукающие денежки.

Все так же неслышно ступая мягкими фланелевыми лапками, она спустилась по лестнице. Внизу, сразу за холлом, в гостиной, кто-то был. Получив нагоняй, он бубнил под нос обиженным голосом, и Анька с любопытством подгребла ближе, стараясь рассмотреть на спине неизвестного проколы от лосиных рогов. А когда рассмотрела человека, с которым только что ссорился Лось, чуть не села на жопу прямо на пол, от неожиданности отпрянув и поскользнувшись.

У мини-бара, отряхиваясь, словно драный воробей, потрепанный кошкой и приглаживающий перышки, прикладываясь к виски, сидел… Акула.

Анька узнала его тотчас, с первого взгляда, словно и не было этих лет, разделяющих это прекрасное утро и тот серый московский день, когда Акула исчез из ее жизни, как она тогда подумала с тоской, навсегда. Тот же острый, резкий профиль, щеголеватый пиджачок, манера пить — сначала покрутить в длинных пальцах бокал, затем одним глотком хапнуть вискарь, как воду…

Мир вокруг Аньки погас и онемел, в ее ушах зазвучал высокий фоновый звук, как в телевизоре в час профилактики. Она бесшумно, как приведение, шла вперед, и ее прошлое было все ближе и ближе к ней. Сказать, что Анька была потрясена — значит, не сказать ничего. Она меньше удивилась бы, если б Лось позвал ее к столу, на котором в качестве парадного блюда лежал бы Акула с яблоком во рту и с бумажными цветами в заднице, запеченный в собственном соку. В своей галантности и желании угодить Аньке Лось мог бы запросто чиркнуть ножом об вилку и отвалить ей на тарелку кусок акульего филея.

Но Акула был жив и здоров, и на халяву жрал Лосиный элитный алкоголь, словно имел на это полное право. Его глаза поблескивали как стеклянные, так знакомо, Акула отрешенно смотрел в одну точку, будто весь его привычный мир рухнул, оставив после себя постакалиптические руины, и потрясенная Анька, всматриваясь в черты старого знакомого, мгновенно поняла, отчего Лось вообще вызвал у нее такой интерес.

Да они же похожи, мать их финскую русской рукой да за ногу и об пол!

Одинаковые глаза, одинаковые волосы, одинаковая манера складывать губы в улыбке! Акула был меньше ростом, чем Лось, и на его фоне казался тщедушным, но это, пожалуй, было единственное отличие. В остальном…

«Братья, — упавшим голосом — если это только возможно — подумала Анька, лупая глазами и глядя в лицо улыбающемуся Акуле так, словно вместо лица у него была обратная сторона луны, населенная коротышками. — Это же надо так вляпаться…»

— Здравствуй, говорю, русская красавица, — повторил Акула, дружелюбно рассматривая Анькино помертвевшее лицо. До Аньки дошло, что он уже не первый раз здоровается с ней, и она, усилием воли прогнав нехорошую дурноту и выйдя из ступора, лишь кивнула ему, усаживаясь рядом на высокий стул.

— Плесни и мне каплю, — выдохнула она мертвым голосом. — Надо выпить… за встречу.

Акула выполнил ее просьбу все с той же ясной, мягкой улыбкой, и Анька, одним глотком опрокинув в себя обжигающий горло виски, с ненавистью уставилась на него.

Улыбаться, обволакивать обаянием, нравиться женщинам — это Акула умел. Если бы Лось мог так располагающе и мягко, полупечально, полурадостно улыбаться, цены б ему не было. На него пачками кидались бы не только девицы, находящиеся в режиме «поиск», но и добропорядочные матроны, и ходил бы Лось, с трудом переставляя ноги с прицепившимися к ним мертвой хваткой бабами.

Но Лось был Лосем; молчаливым, хитрым и замкнутым. Он мог тихо сидеть в углу, стеклянно поблескивающими глазами рассматривая всех и все подмечая, выбирая жертву, а потом ап — и ухватить ее, поразив точно в сердце. Так, как это произошло с Анькой.

«И это отлично, что он такой!» — подумала Анька, мысленно салютую Лосю.

— Аня, Аня, Аня, — произнес Акула, подперев рукой голову и разглядывая девушку затуманенным взором. Если бы Анька не знала его, она могла бы подумать, глядя на этот умильный взгляд, что встреча с ней растрогала Акулу, и его память полна приятных воспоминаний. Да вот только Акулы не умеют умиляться. — Что ты тут делаешь?

Анька не нашла, что ответить.

Если бы все было иначе… если б Лось был иной, Анька могла бы смело накатить еще пятьдесят грамм, и цинично и прямо ответить «трахаюсь!», а потом посмотреть Акуле в глаза и задать все те вопросы, которые бы поставили его в неудобное положение, практически раком.

«Милый! Как давно я тебя не видела!»

«Милый, а куда ты тогда пропал?!»

«Милый, я тебя так ждала!»

«Милый, а когда наша свадьба? Я этого очень хочу!»

Она бы влезла Акуле на колени, уселась бы голой жопой на его брюки со стрелками, сжала бы его коленями и ухватилась бы за галстук, как за поводок, притягивая его бестолковую башку к себе поближе и изрыгая свои ласковые ядовитые слова прямо в его скукоживающиеся уши.

«Милый! ЛЮБИМЫЙ МОЙ!!!!!»

Она болтала бы и болтала б всю эту розовую сопливую чушь щебечущим голоском, глядя, как самодовольное акулье лицо делается все кислее и кислее, держала бы его за галстук, чтоб этот гад не мог сорваться и удрать, и наслаждалась бы его агонией, многократно повторяя слово «свадьба».