Мой первый роман - Страница 3
Первые письма были той искрой, из которой разгорелось адское пламя. Письма становились все пламеннее и пламеннее. Огонь разгорался все сильнее и сильнее. Большой, всепожирающий пожар бушевал в моем сердце, я горел, как в огне. Я был болен, страшно болен. Я потерял аппетит, страдал бессонницей, ходил как помешанный. Моя душа ушла в письма, в них я находил единственное для себя утешение и радость. Тот день, когда я получал письмо, был для меня праздником. Я распечатывал письмо, прочитывал и писал ответ. Моему ученику оставалось только собственноручно переписать послание, и то мне приходилось его подгонять. А сколько мне крови стоила необходимость скрывать боль глубоко в тайниках своего сердца, не выдавать себя и, зарыв голову в подушку, тихо-тихо плакать, а затем вставать, делать веселую мину и приниматься за дело – играть со своим любимым учеником в шашки или в «шестьдесят шесть»!
К счастью, никто не замечал, что я мучаюсь, таю, как свеча. К счастью, мой ученик не очень присматривался ко мне. Следи он за мной, он, конечно, понял бы все. Могу себе представить, какую гримасу он состроил бы, увидев, как я покрываю поцелуями письма его невесты… Но разве можно было удержаться от поцелуев?
Вот посмотрите сами, что она пишет:
«Мой ангел, душа моя, утешение мое!
Я должна тебе сказать всю правду. Признаюсь, дорогой, что я тебя до сих пор не знала. Я никогда не представляла себе, что найду в тебе источник таких горячих чувств, таких возвышенных мыслей, такого глубокого ума, что я найду в тебе такой кладезь знаний. По твоим мудрым словам я заключаю, как ты начитан, как образован.
И удивляет меня, почему я всего этого не знала раньше: это свидетельствует о твоей простоте душевной и скромности, за которые я тебя еще больше ценю. Как мне не считать себя счастливой, когда судьба связала меня с человеком, в котором воплотились самые лучшие качества: красота, ум, знания, душевная простота и доброта. Твоя доброта сквозит в твоих сладостных, мудрых словах. Щедрой рукой ты даришь мне твои милые письма. Благодарю тебя за них тысячу раз и прошу – не забывай меня и впредь!
Твоя верная, вечно любящая тебя невеста…»
На это я ответил немного туманно:
«Дорогая моя, любимая моя, славная моя, умница моя!
Ты не знала меня, потому что не видела меня, а тот, которого ты видела, – это не я, а мое отражение. Представь себе, что мы только что познакомились, что мы друг друга еще не видели, что мы как бы вновь родились. Как счастливы мы, не зная мира, этого лживого, отвратительного мира, и лживых отвратительных людей, населяющих его.
Твой до гроба верный, влюбленный жених…»
От нее я получил следующий ответ:
«Мой любимый, дорогой, богом ниспосланный ангел мой!
Твое письмо было для меня книгой за семью печатями, загадкой. Ты пишешь так туманно, что мне долго пришлось ломать голову, чтобы понять тебя, и теперь мне кажется, я с гордостью могу сказать, что полностью тебя поняла. Ты говоришь, мы должны считать себя счастливыми, что не знаем этого лживого, отвратительного мира с его лживыми, отвратительными людьми. Очевидно, я одна из несчастных, ибо я-то знаю этот лживый, отвратительный мир с его лживыми и отвратительными людьми. И как сладко сознавать, что существует хоть один честный, благородный человек, правдивый, умный и добрый, и этот человек – ты, мой избранник, богом данный мне жених! Будь здоров, мой дорогой, пиши, что ты читаешь сейчас и какие книги ты можешь рекомендовать мне для чтения.
С большой любовью жму твою руку и навеки остаюсь твоей верной, верной невестой…»
Мой ответ был таков:
«Жизнь моя, душа моя, рай мой!
Если я так удивил тебя, то представь себе, каким откровением, какой загадкой ты должна быть для меня. Мне никогда и не снилось, что я буду получать от тебя такие письма. По отдельным древнееврейским словам, встречающимся в твоих письмах, я вижу, что тебе не чужд наш древний язык. За это одно я ценю тебя так высоко, что боюсь стать недостойным произносить твое имя! Я смотрю на твою фотографию и говорю себе: вот это она и есть, настоящая еврейская девушка. Вот это мой идеал, и я готов ежеминутно жертвовать своей жизнью для тебя. Ты спрашиваешь, что читать? Посылаю тебе список известных русских и иностранных классиков, как Гоголь, Тургенев, Толстой, Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Шекспир, Гёте, Шиллер, Гейне, Берне. Надеюсь, что они доставят тебе удовольствие. Отвечай мне скорее. Тот день, когда я получаю от тебя письмо, для меня праздник. Будь здорова, моя дорогая, будь здорова, моя верная, как желает тебе всей душой твой любящий и преданный тебе жених…»
Вот что она мне ответила:
«Венец главы моей, сокровище мое, утеха моя, сердце мое!
Не понимаю, почему тебя так поразили несколько древнееврейских слов в моих письмах. Древнееврейский язык – это наш национальный фонд, наше достояние. Разве знание этого языка является особой заслугой для еврейской девушки? Стыд и позор, если она не может прочитать наизусть нескольких стихотворений Иегуды Галеви, если, окончив гимназию, не знает Maпy, Левинзона, Смоленскина, Гордона и других еврейских классиков!.. Я тебе очень благодарна за список. Жаль, что рекомендованных тобою классиков я уже давно прочитала. Помимо них, я читала еще таких знаменитых писателей и поэтов, как, например, Байрона, Свифта, Сервантеса, Диккенса, Теккерея, Шелли, Бальзака, Доде, Гюго, Сенкевича, Ожешко и т. д., и т. д. Мне хотелось чего-то нового, свежего, и не роман, а что-нибудь серьезное. Будь здоров, мой любимый, мой сладостный. Не возноси меня слишком высоко. Я самая обыкновенная девушка, преданная тебе телом и душой.
Твоя верная невеста…»
На это я ей ответил…
Но, может, хватит этой переписки жениха и невесты? Боюсь, как бы не получился не роман, а письмовник. Хочу, однако, добавить: все эти письма до сих пор хранятся в ящике моего стола, в самом укромном уголке. Ни один человеческий глаз их не видел. Они дороги мне, как старые-престарые листы какой-то летописи, молчаливые свидетели моих первых радостей и первых страданий. Это – засохшие, увядшие цветы на могиле первой моей любви, первого моего романа.
Глава восьмая
Я изолгался – меня лихорадит
Когда человек влюблен – это видно по его лицу. Стоит только присмотреться, как блуждают его глаза, как странно он улыбается, как отвечает невпопад, как смотрит ежеминутно в зеркало, как меняет ежедневно галстуки, как ходит плавно и легко, как любит он весь мир, – не стесняйся он людей, он расцеловался бы с трубочистом…
Но за мною никто не следил. Правда, иногда мой ученик во время игры в шашки спрашивал меня: почему я так рассеян, почему я бью свои собственные шашки. В ответ я удивленно спрашивал: какие шашки? Хозяин тоже как-то спросил за столом, почему я так плохо выгляжу. На это хозяйка, позвякивая ключами, ответила (с выражением жалости на лице, хотя в душе она была рада), что за последнее время учитель совсем ничего не ест.
– В чем дело? – спросил хозяин, и сам ответил за меня: – Вы слишком много работаете, целые дни вы сидите взаперти вдвоем и занимаетесь, пошли бы как-нибудь прогуляться.
– Как мы можем гулять, когда у нас столько работы? – сказал мой ученик с таким искренним простодушием, что мне захотелось плюнуть ему в лицо и крикнуть во весь голос: «Люди! Нельзя же так врать!.. Лгун на лгуне сидит и лгуном погоняет!»
Но я этого не сказал; вместо того чтобы сказать правду, я тоже солгал:
– Соскучился по своим…
– Да ничего удивительного, – поддержал хозяин мое вранье со всей силой своей богатой фантазии. – У него есть по ком скучать. Его семья – это первая, это известнейшая семья не только в их городе. Можно сказать, что во всей округе не сыскать еще одной такой семьи. Ковенский раввин, кажется, ваш родственник?