Мой отец Лаврентий Берия. Сын за отца отвечает - Страница 12

– Батоно Серго, расскажите, каким образом вы оказались среди создателей атомной бомбы?

– Непосредственно среди них я не был. Я работал несколько в иной области – в области создания систем управления ракетами, которые могли быть и были носителями атомных, а в дальнейшем – водородных зарядов. После того, как в 1942 году я побывал на Кавказском фронте, меня направили на учебу в Ленинградскую академию связи, где только начал формироваться факультет радиолокации.

– Это было целевое направление?

– Именно так. Я окончил эту академию в 1947 году, но уже с 1945 года занимался проектом системы управления крылатой ракетой и самой ракеты, предназначенной для поражения больших кораблей. К разработке этого проекта, который стал моим дипломным трудом, я приступил по собственной инициативе, но государственная комиссия рекомендовала его реализовать. Экспертная группа при Министерстве обороны, рассмотрев рекомендацию госкомиссии, приняла решение создать опытно-конструкторское бюро, где и предстояло оперативное осуществление моего замысла. Поскольку в это время атомная бомба практически уже имелась и ученые работали над водородной, надо было в снарядах, которые разрабатывались нашим коллективом, разместить новое взрывное вещество. Координационная группа связи обеспечивала наши, электронщиков и ракетчиков, контакты с разработчиками атомной бомбы. Мы сотрудничали, в основном, с Курчатовым, Ванниковым, Духовым и другими. Особенно близкие отношения сложились у меня с Игорем Васильевичем Курчатовым, который часто приходил к нам домой еще в тот период, когда я был слушателем академии. Наше деловое сотрудничество заключалось в выработке конструкций ядерных зарядов, ибо в зависимости от назначения менялись диаметры баллистических ракет, скажем, у противовоздушных или противокорабельных они были разные.

– Вы сами руководили практическим воплощением собственного проекта?

– Меня назначили главным конструктором, но поскольку я был молодой и малоопытный, руководство заводом поручили большому профессионалу генералу Ельяну, который в годы войны создал ряд артиллерийских конструкций и обладал исключительными организаторскими способностями.

– Где ваш проект осуществлялся?

– В московском КБ, где в дальнейшем разрабатывались не только противокорабельные, но и противовоздушные ракеты. Первое кольцо зенитной обороны Москвы как раз нами и было разработано. Очень интересна сама ее история. Когда мы успешно испытали противокорабельные ракеты, поступил приказ оснастить ими два авиаполка. На четырехмоторных бомбардировщиках конструкции Туполева Ту-4, которые являлись копиями американских Б-29, подвешивались две ракеты. Каждая из них могла вывести полностью из строя крейсер или корвет, а для поражения авианосца хватало четырех точных попаданий.

В то время американцы готовились к высадке в Корее. Сталин хотел срочно отправить эти два полка для нанесения ударов по соединениям их кораблей. Однако он располагал данными, что в ответ на это Штаты могли обрушить ядерные удары на Москву, Ленинград, Киев. Иосиф Виссарионович собрал военачальников, членов Политбюро и спросил их: «Сможем ли мы защититься от ядерного нападения американцев, если наши летчики потопят их корабли?» Ответ был однозначно отрицательный. Наши истребители тогда не поднимались выше 15 км. Зенитные пушки достигали 12–14 км, а зенитные ракеты отсутствовали вообще. Американские же самолеты летали на высоте 18 км., неся атомные боеголовки. Тогда Иосиф Виссарионович сказал, что даст один год и ни дня больше! – для создания обороны зенитными ракетами, которые смогут поражать самолеты, имеющиеся на вооружении у американцев.

– Это было…

– Это было в конце 1951 года. Наш коллектив совместно со специалистами из других отраслей в установленный срок создал систему воздушной обороны Москвы.

– Сталин остался доволен?

– Он остался верен любимой поговорке: доверяй, но проверяй! Ему захотелось убедиться в надежности нашего изобретения, и он предложил такой вариант: поднять на Москву 10–12 самолетов, перед линией обороны летчикам катапультироваться, а потом самолеты сбить ракетами. Мы объяснили, что на полигоне такое испытание уже проводилось, а повторять его над Москвой рискованно. Сталин согласился, но свое испытание на полигоне все-таки назначил. Под контролем маршала авиации П. Ф. Жигарева и маршала Советского Союза А. М. Василевского подняли в воздух шесть реактивных самолетов Ил-28 и восемь МиГ-15. Когда летчики катапультировались, все машины были сбиты одной-двумя ракетами. Так нашу систему обороны приняли на вооружение.

– Вы знали многих видных деятелей партии и государства. Интересно ваше понимание их человеческих качеств и недостатков.

– Самое сильное впечатление среди всех руководителей страны как личность производил, конечно, Иосиф Виссарионович. Как я уже говорил, отношение к нему у меня сложное, двойственное – от искренней любви до непонимания и осуждения того, что он нередко делал.

– Каким образом вы могли попасть к Сталину?

– Очень просто. Я учился в одной школе со Светланой, дружил с ней. Мы часто ходили друг к другу в гости. Бывало, Иосиф Виссарионович приходит в свою кремлевскую квартиру на обед и зовет нас, приглашая к столу. Разговаривал он с нами как со взрослыми, рассказывал о прочитанных книгах, советовал, что нам прочесть.

У Сталина была большая библиотека. Но он настолько владел своими стеллажами, что наизусть помнил, где какая книга находится. Допустим, ему понадобилась цитата для подкрепления какой-то мысли, он подходит к полке и безошибочно достает нужный том, читает соответствующий фрагмент. Но меня, честно говоря, больше всего потрясло в его библиотеке огромное количество грузинской литературы. У него была вся классика, он постоянно получал все новинки из Тбилиси. Иосиф Виссарионович остался очень недоволен, узнав, что я за этими новинками не слежу.

– Он разговаривал с вами по-грузински?

– В присутствии посторонних Сталин говорил по-русски, а отчитал меня на родном языке.

– Разве вашему отцу не присылали новинки?

– Конечно, присылали, но я, увлеченный техникой, их не читал. Мама очень обрадовалась, что Иосиф Виссарионович пожурил меня. Она все время заставляла читать вслух грузинские тексты, чтобы я не забыл язык.

– Друг вашего детства Светлана Джугашвили, как она себя именует, Аллилуева в своих воспоминаниях очень нелестно отзывается о Лаврентия Берия. Какие у нее основания для этого?

– Оснований никаких. Она просто пытается какое-то бремя ответственности за советское прошлое снять с собственного отца и переложить на плечи его ближайшего соратника. Это выглядит правдоподобно, и читатель, привыкший к злодейскому образу Лаврентия Берия, охотно верит словам мемуариста. Мы с мамой читали все книги Светланы и были очень огорчены, что ее судьба сложилась не совсем удачно. Мы понимали: многое она писала под давлением официальных властей; сначала внутри страны, а потом за ее пределами. Ведь только наивный человек может поверить в полное отсутствие идеологического прессинга на Западе, тем более если там издается книга такого выгодного автора, как дочь Иосифа Сталина.

Я мог бы напомнить Светлане о том, как ее любили в нашем доме, но с ней бессмысленно вступать в полемику. Скажу лишь: Светлана Аллилуева прежде всего предала своего отца. Морально, по-человечески. Как дочь. Она звонила к нам, когда приезжала в Советский Союз, хотела навестить меня с мамой, но мы посоветовали ей этого не делать.

Недавно я с горечью узнал, что Светлана, покинутая родными детьми, бывшими мужьями и любовниками, ныне влачит жалкое существование в лондонском приюте, Печальный и логический конец, возмездие судьбы.

Думая о поучительной жизни Светланы, вспоминаю одну историю, связанную с ней.

Как-то пограничники вручили мне несколько трофейных пистолетов, среди них – маленький «вальтер» с очень красивой инкрустацией. Приехав в Москву, я подарил его Светлане. Она была счастлива. Еще бы, стала владелицей личного оружия!.. Прошло несколько месяцев, и я почти позабыл об этом случае. И вдруг в Ленинградской военной академии, где в то время я продолжал учебу, появляется тот же генерал Власик и говорит: «Собирайся, Хозяин тебя вызывает!»