Мой (не)любимый дракон. Выбор алианы - Страница 11

– Ваше великолепие, это я настоял на том, чтобы именно эсселин Сольвер судила заключенных.

– Я не разрешал.

Голос дракона звучал глухо, тихо и тем не менее, уверена, достиг каждого закутка зала. Придворные, алианы, стражники – все вздрогнули как по команде. И я в том числе; от стаи мурашек, проползших по спине.

– Если эсселин Сольвер станет императрицей…

Не стану, не парьтесь.

– Если она ею станет, то в будущем должна будет принимать сложные решения и при этом оставаться беспристрастной. Ситуация с герцогом непростая, я бы даже сказал – трагичная и неприятная. Но в то же время это отличная возможность выявить у ее утонченности наличие либо же отсутствие необходимых для правительницы качеств.

Во загнул. И конечно же, все исключительно ради выявления этих самых качеств, и никакая это не попытка окончательно втоптать в грязь многострадальную репутацию Фьярры.

– Уведите их, – бросил Герхильд, будто и не услышал распинавшегося перед ним старейшину.

– Вы не должны ее ограждать от принятия сложных решений, – прытко парировал пожилой маг. Бесстрашно встретил лед в стальных глазах, устоял под напором глухой ярости тальдена. – Если желаете однажды увидеть ее рядом с собой на троне.

Как же мне все это осточертело. Не хочу, чтобы он за меня заступался. Не хочу чувствовать себя ему обязанной. Не хочу становиться яблоком раздора между ним и магами. И меня уже тошнит от постоянного ревнивого шипения Керис, от того, что дуется Майлона, ноет Рианнон, упрекая в том, что его несравненность снова выделяет меня среди других невест.

Своим поведением Скальде возводил между мной и алианами стену из обид и зависти. Хотя завидовать тут было нечему. И между нами тоже ничего не было.

Мне не нужна нянька, и я не просила протягивать мне руку помощи.

– Что от меня требуется? – спросила с самым невозмутимым видом.

На коленопреклоненного Крейна старалась не смотреть, дабы не воскрешать в памяти страшные картины недавнего прошлого и не чувствовать, как в груди противно ноет сердце. Не то чтобы мне было жалко герцога… Но и удовольствия от созерцания измученного пленника я тоже не получала. Если на его светлости и оставалось живое место, то мне оно видно не было. Разве что только где-то под лохмотьями спряталось, в которые превратилась нарядная одежда Крейна.

– Воля ваша.

Скальде откинулся в кресле, снова источая холод, что пробирал до самых костей.

Так как возражений больше не последовало, старейшина заговорил, обращаясь ко мне:

– Эсселин Сольвер, перед вами два преступника. Леан Йекель обвиняется в мошенничестве и воровстве. Герцог Блейтиан Крейн… Его вина известна вам лучше, чем кому бы то ни было.

«Вот только вы, господин интриган, в нее не верите», – так и вертелось на языке.

Сумела сдержаться и продолжила внимать речам старца с каменным выражением на лице. Правду говорят, с кем поведешься (это я про Герхильда), от того и наберешься. Хотя лучше бы я на него не велась и ничего от него не набиралась.

– Каждое из этих преступлений заслуживает строгого, но справедливого наказания – десять лет на галерах.

– В качестве рабов? – Мой голос дрогнул, и тело тоже прошило дрожью. А камня на лице как не бывало.

Старейшина кивнул, удостоив меня неким подобием улыбки, которую можно было бы запросто принять за болезненную гримасу, будто у него только что живот прихватило и ему срочно требовалось остаться с самим собой тет-а-тет.

– Зачем же вам я, если и так уже определились с наказанием?

Жалко паренька. Не знаю, кого он там надул и обокрал, но участи стать рабом я ему не желала.

– По старой традиции, один из заключенных в первый день нового года может быть помилован. Ему даруется шанс начать жизнь заново. И вам, только вам, решать, кто из преступников его получит.

Приехали.

Все-таки гордыня – страшный порок. Нужно было молчать в тряпочку и позволить Герхильду самому со всем разобраться. Но я взбрыкнула и вот теперь должна стать судьей для незнакомого паренька, глядевшего на меня точно так же, как совсем недавно смотрела Бусинка-Зорька. У него были такие же несчастные глаза, в которых отражались мольба и надежда.

Глаза Крейна, наоборот, прожигали ненавистью. Жгучей, яростной, бессильной. И наверное, ему самое место на каторге. Вот только кто я такая, чтобы решать его судьбу? Я не императрица, а это не настоящий суд.

– Эсселин Сольвер… – нарушил маг тягостную тишину.

Скальде больше не вмешивался, предоставив мне самой выбираться из трясины, в которую я так бездумно себя загнала. И теперь медленно, но верно в ней увязала.

– Десять лет рабства – слишком суровое наказание за мошенничество и попытку насилия.

– Все по законам Сумеречной империи, эсселин Сольвер. Решайте! – жестко ответил старейшина.

Не думаю, что здешние галеры многим отличаются от земных галер былых веков. А значит, условия там адские. И в лучшем случае Крейн или вот этот дурачок Леан вернутся через десять лет на сушу немощными старцами. В худшем – вообще не вернутся. Чем же тогда это наказание милосерднее смерти?

– Я не считаю себя вправе отнимать десять лет жизни, а может, и всю жизнь ни у одного из этих людей.

– Защищаете? – сделал неправильные выводы императорский советник, явно намекая, что пекусь я о судьбе своего любовничка Блейтиана.

– Пытаюсь быть справедливой. Вы ведь этого требуете от императрицы?

Беря пример все с того же Герхильда, взглядом обрушила на голову интригана снежную лавину. А потом еще и от себя добавила, в мечтах от души огрев его сковородкой по темечку.

– Я уже говорил и повторюсь еще раз, эсселин Сольвер: быть императрицей – это не только примерять наряды и носить корону, радовать супруга и услаждать взоры придворных, восседая на троне…

– Вы забываетесь, эррол Тригад, – рыкнул на старика Герхильд, перестав изображать из себя снеговика-пофигиста.

– …это готовность идти на жертвы и принимать непростые решения, – продолжал гнуть свою линию трижды гад, давить авторитетом и дико меня раздражать. – Вот что значит быть императрицей!

– Тогда, – сердце ударилось о ребра, а потом затихло, – я… Я не достойна ею быть.

Зал накрыла звенящая, оглушительная тишина.

Если бы силою мысли можно было испепелить, мой прах уже сегодня отправили бы в родовой склеп Сольверов. К счастью, в таком способе убийства его мрачность оказался не силен, зато преуспел в другом: последние несколько мгновений успешно делал мне лоботомию взглядом.

Я на тальдена принципиально не смотрела, решив, что на сегодня с меня достаточно переживаний. Сфокусировалась на дымке, маячившей перед глазами, сквозь которую пленники походили на большие темные кляксы.

– Значит ли это, что вы отказываетесь продолжать принимать участие в отборе? – силясь сдержать рвущееся наружу ликование, вопросил гадский гад, он же эррол Тригад.

Я открыла рот, собираясь ответить, хотя даже смутно не представляла, что скажу. За опрометчивую фразу, минуту назад сорвавшуюся с языка, Блодейна вполне могла пустить меня на корм фальвам. Или выпихнуть под машину Лешу. Поэтому, как бы ни рвалась из Ледяного Лога, следовало обуздать эмоции и впредь быть осторожней.

К счастью, Герхильд избавил меня от необходимости отвечать.

– Это значит, что эсселин Сольвер снова проявляет характер, когда ее об этом не просят.

Челюсть отвисла еще ниже, грозя в любой момент познакомиться с полом.

– Но она… – это снова старейшина.

– …должна пройти испытание и наконец вынести преступникам приговор, – невозмутимо закончил за старца Ледяной.

– Она должна ответить, – почти взмолился эррол.

Бедолага. Как же ему не терпится от меня избавиться. Им всем.

– Эррол Тригад, я всегда ценил вашу сдержанность и редкое умение говорить только по существу и когда это нужно. Но сегодня вы меня разочаровали. У вас что, словесное недержание?

Я же говорю, что-то с желудком.

По залу прокатился сдержанный смешок, что немного разрядило обстановку. Вовремя. Не знаю, как остальные здесь собравшиеся, но я чувствовала себя заброшенной в кратер вулкана, из которого вот-вот должна была хлынуть раскаленная лава.