Мой дорогой дневник (СИ) - Страница 14

«Кто ты?»

Я ждала ответа, затаив дыхание.

Прошла минута, другая.

Молчание.

Я приготовилась задать следующий вопрос и уже прикоснулась к странице дневника, как вдруг проявилось имя.

«Лаванья».

Ручка выпала из моих пальцев и покатилась по гладкой поверхности стола. Издаваемый ею звук резал по оголенным нервам.

– Лаванья, – прошептала я.

«Никогда не расставайся со мной», – потребовала она. – «Никогда не подпускай к себе мужчину. Оставайся чиста. Иначе он умрет».

– Сия, почему ты здесь?

Надо мной стоял Санджай. Поглощенная беседой с дневником, я не услышала его шагов, как, впрочем, и шума двигателя.

Испугавшись, что он прочтет страшные слова, торопливо перевернула страницу и порезалась об ее край. Такое иногда случается – бумага режет как бритва. Острая боль заставила меня зашипеть и сунуть палец в рот, но, опустив глаза, я увидела, что капля крови быстро впитывается в дневник.

– Что это? – прошептала я, когда на странице начали проявляться английские слова. За ними поползли слова на хинди – знакомая по индийским фильмам вязь деванагари. Строки наслаивались друг на друга, переплетались с предложениями, написанными кириллицей, превращались в нечитаемые. Еще мгновение и оказалось невозможным разобрать даже те слова, которые писала сама.

Санджай склонился над дневником и тоже перестал дышать.

На наших глазах бумага темнела, корежилась, покрывалась пятнами плесени. Чернила расплывались, а атласные ленты теряли блеск и осыпались.

– Вот его истинное лицо, – прошептала я, боясь отвести от дневника глаза, ожидая подвоха. Пусть бы он рассыпался в прах или сгорел, мы бы вздохнули с облегчением, но на столе лежала дурнопахнущая книга, а испорченные временем страницы переворачивались сами по себе, словно кто-то неведомый листал их. – Жаль, трудно разобрать, что здесь написано.

– Смотри, твои записи закончились.

Следы шариковой ручки перестали накладываться на то, что было написано чернилами. Но прочесть смесь английского с хинди по-прежнему не удавалось.

– Дневник вели все три девушки?

– Да. И одна из них была первой. Мне кажется, она запустила череду несчастий.

– Самоубийца Лаванья? Как ты думаешь, это ее деванагари?

– Не знаю. Но их точно было трое. Почерк девушек, пишущих на английском, сильно разнится. Смотри, один мелкий, словно бисер, другой крупный, вытянутый вверх. – Санджай, не прикасаясь, указал на буквы, вылезшие за поля.

Мы боялись дотронуться до дневника, его ветхие страницы источали запах гниения. Иногда движение прекращалось, и мы видели, каких усилий стоило дневнику разлепить страницы, испорченные плесенью.

Где-то еще до середины исчезли буквы-бисеринки.

Я невольно застонала, поняв, что обозначает их исчезновение. Одна из девушек уже погибла.

Кто? Лаванья, Каришма или Делиша?

– Мы сможем узнать историю только одной из них, – выдохнул Санджай, садясь рядом со мной. – Рано или поздно наложение слов прекратится.

Перелистнулось еще несколько страниц, и мы увидели засушенный цветок. Его блеклые лепестки осыпались, стоило к ним прикоснуться дуновению свежего ветра.

– Ой, под цветком нет английских слов! – воскликнула я, и, сама не ожидая того, пальцем остановила движение страниц. – Что? Что здесь написано?

Санджай наклонился ближе.

«Неужели это ты насылаешь те сны, в которых Ракеш убивает меня? Но я не сдамся. Я не Лаванья. Я буду бороться за свое будущее. Я сегодня же позову Ракеша, и мы вместе найдем способ избавиться от тебя».

– Мамочки! – Я закрыла ладонью рот. Слеза сорвалась с моих ресниц и прозрачной кляксой упала на стол рядом с дневником.

– Ты тоже видишь сны, где я тебя убиваю?

– С тех пор как написала, что … ты мне нравишься.

– И я их вижу. С первого же дня. Они настолько реалистичные, что я уже несколько раз оплакивал тебя. И чувствовал себя убийцей. Они, повторяясь несколько раз за ночь, сводят меня с ума.

– Все прекратится, как только мы расстанемся. – Я опустила глаза. Не хотела видеть, как во взгляде Санджая появится облегчение от найденного выхода – бросить меня с этим чертовым дневником и прекратить мучительные сны.

– Нельзя сдаваться. – Санджай приобнял меня за плечи, а я вскрикнула от боли. Палец, которым придерживала страницу, опалило огнем. Я отдернула руку и застонала – на покрасневшей коже появился след от ожога.

А дневник продолжил перелистывать страницы.

– Каришма боролась до последнего, – заметила я, видя, как ее записи то чернели от зачеркиваний, то выгорали до дыр. Последние несколько страниц представляли собой поле битвы. Каришма писала одни и те же слова, обводя их по нескольку раз. Кляксы, опалины встречались тут и там, но девушка упорно выводила поверх них свое.

– «Я не сдамся», – прочел Санджай.

У меня перехватило горло. Отважная Каришма погибла, потому что не захотела мириться.

Потрясенные, мы сидели молча, пока дневник листал почерневшие страницы, сплошь залитые чернилами. Не знаю, вступал ли в схватку с дневником жених Каришмы, но финал был известен – оба погибли: Каришму задушили, а Ракеш закончил дни в реке Индраяни.

Дневник победил и ждал следующую жертву.

Глава 7

Мне страшно представить, что дневник творил с Делишей, какие слова, угрожая, писал ей. Но и в этом случае все закончилось печально. Жених умер по дороге в Пуну, а Делиша уморила себя, не желая жить. Скорее всего, это она завернула дневник в кусок собственного свадебного сари и спрятала в тайник под кроватью.

Почему-то Делиша представлялась мне как тихая, запуганная девушка, которая выполняла все требования дневника, но все равно не сумевшая изменить судьбу к лучшему.

Сейчас я по-другому смотрела на свое желание покориться дневнику, лишь бы Санджай остался жив. Никогда владеющий дневником не станет счастлив. Это миф. Зло немилосердно. Зло лживо.

– Сия, смотри! – Санджай несильно толкнул меня плечом. Отвлеченная грустными мыслями, я не заметила, что дневник перестал листать страницы. Хоть они и не стали чище, влажные подтеки и плесень никуда не исчезли, но разобрать написанное мы уже могли. – Это записи Лаваньи. Прочтешь?

– Давай ты.

Накатывали слезы, и я с трудом сдерживала всхлипы, всем сердцем жалея Каришму и Ракеша, Делишу и ее жениха. Узнать историю еще одной жертвы было страшно, но я чувствовала, что мы приближаемся к разгадке. Первая невеста, в чьих руках оказался дневник, наверняка приоткроет завесу над тайной зла, поселившегося в записной книжке и называющего себя ее именем.