Мой добрый папа - Страница 10

Изменить размер шрифта:

- А кто будет смотреть, заглядываю я или не заглядываю? - сказал я.

- Никто не будет смотреть. Не такой ты уж маленький. Взрослый парень. Чего за тобой смотреть!

- Как же так? - удивился я. - Я ведь буду смотреть.

- Не думаю, - сказал он.

- Почему же?

- Потому что на честность. Такой уговор. Как же можно смотреть! Тогда будет нечестно.

- Вот это да! - удивился я.

- Я тебе верю, - сказал Пал Палыч. - Я доверяю тебе - вот и всё!

- Так-то так, - сказал я, - но кто будет знать?

- Можно считать, - сказал Пал Палыч, - что разговор у нас закончен.

- Конечно, конечно, - сказал я, - конечно…

Я, наверно, был очень растерян. Такого ещё я не видел. Это прямо-таки удивительно!

Я прочёл рассказ только два раза. Больше я не открывал книжку. Хотя мне очень хотелось. Я писал с трудом. Так хотелось мне заглянуть в рассказ! Даже в классе писать было легче. Там можно было спросить у Пал Палыча. Можно было списать у соседа. А здесь всё было на честность.

Я всё написал, как запомнил. Пал Палыч прочёл и сказал:

- Человек ты, я вижу, честный. Так и пиши отцу.

- А как же двойка?

- Это не самое главное. Можешь считать, что исправил.

- А откуда вы знаете, - спросил я, - честный я или не честный?

- Сразу видно, - сказал Пал Палыч, - по изложению видно.

23. Два письма

Смотрю я на наш почтовый ящик и вижу: там что-то белеет. Что-то есть в нашем ящике, что-то лежит там…

- Мама! Мама! - кричу. - Что-то в ящике есть!

Я ведь могу посмотреть, что там есть, а сам на месте стою и кричу:

- Мама! Там что-то есть!

И вот мама подходит к ящику, вынимает оттуда одно письмо и второе письмо - целых два письма! Она прижимает к груди эти письма и говорит:

- Боже мой… Боже мой… - И идёт быстро в комнату.

Я говорю:

- Это всё от папы?

А мама говорит:

- От папы, да… одно письмо от папы… Боже мой…

У мамы вовсю дрожат руки, она с трудом рвёт конверт и читает.

- Ты читай вслух, читай вслух, - прошу я.

И мама читает вслух. Мамин голос совсем не похож на мамин, какой-то глухой и тихий, будто издалека слышу я мамин голос: …Чертовщина у нас тут получилась. Очень скоро мы попали в окружение, ушли в лес и болтались там по лесам и болотам довольно долго, а потом прорвались и соединились с нашими войсками. Сейчас я жив и здоров. Здесь меня орденом наградили - Красного Знамени. Теперь вы понимаете, почему от меня не было писем - по этой простой причине…

Дальше папа спрашивал, как мы живём, как наше здоровье, что он о нас очень соскучился, очень хотел бы увидеть нас, но война - ничего не поделаешь!

Потом мама читает второе письмо. Это письмо от знакомой старушки. Она пишет без запятых и без точек: она не училась в школе, и маме трудно читать.

Здравствуйте дорогие моему сердцу Валентина Николаевна и ребятки уведомляю вас что жива и здорова того и вам желаю дорогие мои с того дня как вы у нас гостили тем летом новости дюже вредные то есть немцы нас захватили и всё у нас отбирать стали а дядю Гришу немцы повесили и вот всё у нас немцы поотбирали а один дюже злющий у нас в нашей хате поселился и револьвером мне всё грозит что я вроде припрятала кур и яйца а я ничего припрятать-то не успела так вот мои милые спешу вам сообщить какое у нас тут горе самое настоящее на наши головушки свалилось а в следующих строках своего обстоятельного письма сообщаю новость а ту именно что Володя отец ваш и муж твой Валентина Николаевна как снег на голову вдруг объявился а с ним наши солдатики дюже все похудавшие и не скрываю я от вас от родных что и Володя был похудавший и уставший а погода была у нас скверная ветры сильные и дожди со снегом пополам а Володя-то с солдатиками моего жильца лютого враз застрелили и тут такая пальба пошла страшнейшая и немцев всех они тут перебили всех окаянных уничтожили а Володя-то ваш и говорит ну Марья Петровна живи спокойно а я говорю как же вы-то здесь очутились касатики когда наши-то все далеко отсюда а он говорит такие бабуся обстоятельства сложились не горюй бабуся вернутся все обязательно никуда не денутся а после они ушли в лес обещали вернуться ты не горюй говорят бабуся а как же тут не горевать дорогая моему сердцу Валентина Николаевна когда горе-то вон какое на нас свалилось и дай-то им Бог к своим дойти так вот и пишу я вам а вы на меня не серчайте что может не так пишу а ежели Володя тут ещё объявится то я вам ещё напишу а других новостей пока нету только Васютки племянник Николай капсюль всё ковырял и ему палец-то и оторвало а так наши пока что все живы и тебе Валентина Николаевна и детишкам твоим приветы шлют остаюся жива и здорова бабушка Мария Петровна и что плохо написано не гневайтесь разбирайте уж как-нибудь.

Мама всё читала и читала письма по нескольку раз и всё плакала, а я сел писать ответ папе.

"Дорогой папа! - писал я. - С отметками у меня хорошо. Меня даже хвалили за честность, и вот как это произошло…" И я написал всё, как было с отметкой и с изложением

24. До свидания, дядя Али

Рамис, Рафис, Расим, Раис сидели на верхней ступеньке, а я стоял рядом.

- Мой папа, - говорил я, - убил самого главного фашиста одним выстрелом вот с такого расстояния, как отсюда, вот от этих перил, до той трубы вон на той красной крыше…

- Он убил Гитлера? - спросил Расим.

- Гитлер сидит во дворце, - сказал я, - как там его убьёшь?

- Значит, не самого главного, - сказал Расим.

- Как же не самого, - говорю, - когда самого, только не Гитлера, вот и всё…

- А дальше что было? - спросил Расим.

- Потом папа берёт автомат и ка-ак пошёл чесать - тра-та-та! - по другим фашистам. Он на месте стоял и вокруг крутился и - тра-та-та! - вкруговую…

- И в него не попали? - спросил Расим.

- Как бы не так! - говорю.

- Как же так, - сказал Расим, - раз он не нагибался! На фронте все нагибаются. Я в кино видел.

- Слушай дальше, - сказал я. - Сначала он не нагибался. Он так специально делал. Чтоб всех фашистов запутать. Вот они все и запутались. Все нагибаются, а он нет. Тут можно любого запутать…

Братья Измайловы раскрыли рты, а я был очень доволен, как будто я, а не папа, палю в фашистов, вот здесь, прямо на этой лестнице. Мне даже стало жарко. -…так вот он не нагибался сначала, а после стал нагибаться, он видит: в него кто-то целится, прямо из пулемёта, он сразу - раз! - и нагнулся. И все пули мимо. Потом видит: в него из винтовки целятся, он снова - раз! - и нагнулся. Он-то знает, когда нагибаться! А когда не нагибаться. Потом он давай вовсю из автомата - как из поливальной машины - жжжжих! А немцы-то, немцы один за другим так и валятся, так и валятся, целые горы… Потом в папу гранату кинули - он ка-ак отпрыгнет в сторону… - Тут я хотел показать, как отпрыгнул мой папа в сторону, но забыл, что стою на ступеньке, и полетел вниз по лестнице…

А дядя Али поднимался.

- Что ты, Петя, - сказал он, - куда летишь? - Он схватил меня за рубашку. Поставил на ноги и сказал: - Поздравь, Петя, еду и я на войну, на подмогу Володе…

Я растерялся и говорю:

- До свидания, дядя Али…

25. На крыше

Когда дядя Али уезжал, он сказал маме: "Встречу Володю, привет передам. Ещё что передать?" Мама стала столько передавать, что дядя Али сказал: "Хватит, зачем столько передавать?" А мама сказала: "Нет, передай, пожалуйста, всё передай". Тогда дядя Али сказал: "А как же, обязательно передам".

Я просил передать папе, что, когда вырасту, тоже приеду на фронт, на подмогу, а дядя Али сказал: "Ну, дорогой, тогда война кончится". Я говорю: "А может, не кончится?" Он говорит: "Дорогой, зачем я тогда еду?" - "Ну и что же, - говорю, - что вы туда едете, вы же один ничего не значите". - "Как это так, ничего не значу? Один не значу, а вместе с Володей значу".

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com