Мои дневники - Страница 10
Этот интернат меня допек. Мало того, что приходится все время заниматься какими-то дутыми цифрами и воспеванием советской власти, мало этого, так еще дети в коридорах сводят с ума.
Боже мой! Ну как же, как же возможно, чтобы из них выросли интересные или хотя бы приличные люди? Как они разговаривают друг с другом! Как они играют!.. Ведь никто ими не занимается. И точно так же, как на них рычат, вопят и орут воспитательницы, так и они орут, вопят и рычат друг на друга… Боже мой! Как же это возможно? Они все время варятся в собственном соку. Ни притока к ним, ни выплеска нет. Малограмотные няньки, полуграмотные дети. Какое уж тут образование! Какая уж тут смена…
Достали свежей рыбы. Балаян обещает кормить впредь ухой. Готовит пока он отлично.
Уху дочиста съели – изумительна. Потом Зорий, по общему нашему мужскому закону подлости, ушел к Алле…
Я сел на кровать и смотрел на фотографию Степана. (На этом фото моему сыну 6 лет.)
Утром собрались, выехали из Милькова. До этого заходили в райком. Сафронова вручила нам второй приемник. Попрощались.
Наш «УАЗ» на вертолетной площадке. Ноябрь 1972 года
Улицы пустынны. Воскресенье. Поехали. Дорога здесь широкая, расширена для лесовозов. Кругом по обочинам выкорчеванные корни деревьев. Зрелище мрачноватое…
Едем и едем себе, потом «супермен» попросил меня его сменить. Ради чего, я понять не могу – то ли из-за того, что утром на него попер, то ли еще финт какой-то. Короче, дальше «УАЗ» повел я. Машина верткая… Попали в многокилометровый сожженный лесным пожаром участок. Страшное зрелище. Миллионы голых, торчащих в небо обгоревших палок.
Потом опять вел «супермен». Проехали Долиновку, Таежное… Остановились в Атласово. Поселок назван в честь казачьего атамана Атласова, приведшего на Камчатку своих людей. Поселок большой – около 1500 человек. Зона, зэки. Здесь содержатся особо тяжкие преступники, которым расстрел заменили этим лагерем. Лесоповал.
Вечером выступали. Принимали хорошо… Где же это я теперь нахожусь? Куда это меня занесло?
Снится дом. Почти каждую ночь сны уносят меня на материк. К милым моим друзьям, Андрону, маме, отцу, Степану. Удивительно – расстояние и время стирают все лишнее. И если там, вдали, общение бывало омрачено чем-то, но в своей сути имело что-то доброе – здесь только это доброе в памяти и остается.
Или снятся страшные, кошмарные сны. В основном они связаны с армией: то я опаздываю из увольнения, то мне кажется, что я уже демобилизован и веду себя как демобилизованный, но тут оказывается, что это ошибка, и нужно начинать служить сначала. То снится какое-то начальство. Вот советский все-таки я человек! Снится начальство, а я в этих снах – какое-то хихикающее, уничижающееся существо. Вот уж отвратительно. Просыпаюсь в поту и ужасном настроении.
Вчера приснился вовсе кафкианский сон. Приснился Брежнев, но в виде женщины. Все как у него – и лицо, и брови, но только он – женщина. В женском костюме, в юбке. И я никак не пойму, как его называть. То ли Леонида Ильинична, то ли еще как?!..
Сидим в Атласово, ждем вертолета. Внутренне мечусь – от количества задумок, которые нужно осуществить. И для денег, и для радости.
Поехали в лес к лесорубам…
Это мощно и интересно. Вот уж где поистине возможности нет сачковать, да и надобности нет! Сколько заработал, столько и получил. Авторитет позы, фразы… – здесь с этим некуда деться. Все, что ты можешь, – выкладывайся, и за это получишь.
11 бригад, в каждой по 4 человека, работают на лесосеке. Работа тяжелая, но они ее любят. Что-то есть в ней варварское, мужественное. Вообще, варварство у России в крови, оно приятно! Просто приятно свалить дерево, а когда за это еще получаешь 500–800, а то и до 2000 (!) рублей в месяц!..
Психология этих ребят не похожа ни на какую психологию работников других профессий. Они все зависят друг от друга. Комплексные бригады – взаимозаменяемость. И что удивительно: дай столько зарабатывать любым другим, так те просто умрут от пьянства. А тут – нет. Пьянок ни одной. За прогул выгоняют с работы, сразу. За нарушение техники безопасности лишают «тринадцатой зарплаты», 50 % льгот, заработка. Если стоишь в очереди на квартиру – лишают очереди.
Плохо работаешь, ребята сразу выгоняют из бригады. И все – ни в одну бригаду тебя больше не возьмут. Вот она – заинтересованность! То есть все в твоих руках. Все. Хочешь иметь – работай. Чем больше работаешь, тем больше имеешь. Удивительно для нашего-то государства.
На лесозаводе работают зэки, имеющие сроки от «восьми» и выше. Бегать не пытаются. Работают хорошо. На «книжки» откладывается по 25 %. Остальные деньги распределяются так: 25 % на питание; 25 % на обмундирование, а 25 % на содержание собственной охраны. Это удивительно: хозрасчетный лагерь, который платит себе же, своему персоналу, зарплату и содержит собственную охрану. И при всех этих расходах ежемесячно на «книжку» откладывается до 200 рублей. Это моя зарплата и. о. режиссера-постановщика на «Мосфильме» или две зарплаты врача.
На руки же зэки получают примерно 15 рублей в месяц. 5 р. на «табак», 5 р. за вырабатываемый план и 4 рубля, если не сделали тебе замечаний.
Моя «зарплата» на флоте – 3 р. 80 коп.
В лесу смотрел, как эти парни валят свои «хлысты», так называются стволы, валят один за другим, валят и валят… Вспомнились мысли Достоевского о том, что русскому человеку всегда необходим смысл в деле. Необходимо знать, что дело твое кому-то нужно. То есть нужно не какому-нибудь человеку конкретно (как раз это не важно), а нужно людям вообще, какому-то их делу, пусть только как частица этого большого дела… А вот если валит он эти «хлысты», валит, а все это почему-то остается бесполезно… Как в том эпизоде (кажется, «Записки из подполья»), когда одних каторжников заставили переносить бревна в одну сторону, а других – в обратную, и когда они об этом узнали, начали они помирать вдруг один за другим…
Конечно, Достоевский писал о труде бесплатном, которому необходим хоть какой-нибудь стимул. Этим-то платят, но важно и то, что их душа пока спокойна…
Леспромхоз богат сказочно. Кормит его Япония. Древесина сплавляется плотами по реке до Усть-Камчатска, а оттуда в Японию. Древесина – лиственница. Дерево это дорого очень. Дерево-труженик. На отделку не годится, обрабатывается тяжело, вида не имеет, но по прочности уникально. На сваи японцы покупают в неограниченном количестве. Теперь мулевой сплав запрещен, то есть просто сплав леса без плотов. Официально 6 % сплавляемого леса давалось государством на утоп. За многие годы дно реки Камчатки просто выстлано этими топляками. Под Крапивной затонул катер, его хотели поднять, так водолаз, который пытался подцепить его, не мог сделать ни шага – мешали стволы деревьев, которыми усеяно дно. Река гибнет. Гибнет рыба. А ведь древесина эта составляет настоящий клад. Миллионы кубометров дерева лежат там. Японцы просят. За все платят золотом. К тому же, видимо, необходимо спасти реку – рыба уже не возвращается домой на нерест. Но никто об этом не думает, хотя рентабельность проекта очевидна: затраты необходимые на подъем топляка со дна с лихвой окупятся продажей этого леса Японии.
Лиственница на Камчатке
Кроме того, всю дорогу от Милькова до Атласова, по обе стороны нее, мы видели огромное количество изуродованных деревьев. Когда прокладывали трассу, лес корчевали, и вот он лежит теперь – гибнет. Мильково же задыхается от нехватки дров, возят их бог знает откуда – рубят березу стоячую, рубят на дрова! А тут лес лежит уже поваленный, погибший для промышленности, но годный для топки печей.