Могила тамплиера - Страница 1

Глеб принял душ и побрился, протирая запотевшее зеркало ладонью свободной руки. Он вытерся насухо большим махровым полотенцем, набросил халат и, щелкнув задвижкой, открыл дверь ванной. По ногам потянуло кондиционированным воздухом, который после горячего душа показался прямо-таки ледяным, из ванной в крошечную прихожую, клубясь и тая, повалил влажный пар. Зеркало, которое Глеб никак не мог протереть, моментально очистилось само собой; напоследок скорчив своему отражению зверскую рожу и получив в ответ точно такую же, Сиверов вышел из ванной и выключил свет.

Из гостиной доносилось невнятное бормотание телевизора.

– Душ свободен! – крикнул он в открытую дверь.

– Да, – откликнулась жена, – слышу. Подожди немного, я хочу досмотреть сюжет.

Причесываясь перед зеркалом в прихожей, Глеб едва заметно пожал плечами: стоило ехать в такую даль, чтобы убивать время перед телевизором! Что же там такого показывают, что Ирина, никогда не числившаяся в рядах заядлых телезрителей, не может оторваться от экрана? Она сказала "сюжет", следовательно, речь идет все-таки о выпуске новостей, а не о бразильском телесериале. Что ж, уже хорошо...

Рассеянно протирая полой халата мокрую расческу, Глеб вошел в гостиную и опустился на подлокотник кресла, в котором сидела Ирина. На экране появилась здоровенная, очень аккуратная прямоугольная яма с отвесными краями, вырытая в сухой, твердой, как камень, глинистой почве. На ее дне, гладком, как паркет бальной залы, копошились полуодетые загорелые люди с лопатами и просматривались четкие очертания какого-то основательно обглоданного временем фундамента.

– ...Территории Псковского кремля, – услышал Сиверов голос диктора. – Строение, идентифицированное специалистами как церковь, приблизительно датируется тринадцатым веком. Находка подтверждает выдвинутую доктором исторических наук Осмоловским теорию о том...

Жена потерлась щекой об его плечо. Глеб поцеловал ее в макушку, вдохнув запах ее волос, выслушал двусмысленный комплимент по поводу своего собственного запаха ("От тебя пахнет, как из цистерны с одеколоном", – было сказано ему), засмеялся и, легко встав с подлокотника, направился в спальню. В отличие от Ирины, он мало интересовался старинной архитектурой, а уж выдвинутая каким-то доктором Осмоловским теория и вовсе занимала его в самую последнюю очередь.

Раскладывая на кровати одежду, он слышал доносящееся из гостиной косноязычное бормотание какого-то мужчины – надо думать, того самого доктора, который нашел на территории Псковского кремля подтверждение своей теории, – что-то о подземельях, которые предстоит вскрыть и исследовать, о захоронениях, о каких-то черепках и бусах, что-то такое решительно опровергавших, а что-то, наоборот, доказывающих. Потом бодрый голос диктора с неуместно жизнерадостной интонацией заговорил о кадровых перестановках в высшем руководстве Газпрома и умолк на полуслове – Ирина выключила телевизор. Вскоре в ванной щелкнула задвижка и зашумела льющаяся из воронки душа вода. За окном сгущались южные сумерки; закат стремительно догорал.

Глеб надел брюки, натянул на загорелые плечи свежую белую рубашку, нацепил на нос темные очки и, прихватив со стола сигареты, вышел в лоджию. Его с головы до ног обдало густым, почти осязаемым теплом, как будто он переступил порог сауны. Отсюда прибрежная полоса была видна как на ладони. Справа темной массой громоздился каменный бок горы с проползающими по серпантину светлячками автомобильных фар, впереди поблескивало в лучах заката спокойное зеркало бухты, а внизу сверкал разноцветными огнями курортный городок. Песчаные пляжи уже почти опустели. Раскалившиеся за день камни и асфальт щедро отдавали тепло, вечерний воздух дрожал, заставляя приплясывать далекие огоньки, снизу доносился невнятный шум множества голосов, обрывки музыки и редкие гудки автомобилей.

Глеб с удовольствием закурил и обменялся парой ничего не значащих фраз с толстопузым гражданином, вышедшим в соседнюю лоджию с той же целью – покурить на свежем воздухе, наслаждаясь красотами курортного пейзажа. Толстопузый был одет только в шорты, на массивной золотой цепи висел безвкусный, но зато очень увесистый православный крест из того же металла. Жирные, как окорока, руки были украшены татуировками явно тюремного происхождения, и даже на толстых, как сардельки, пальцах были вытатуированы перстни – какие именно, Глеб не разглядел, да и не особенно к этому стремился, поскольку "масть" соседа интересовала его даже меньше, чем теория доктора исторических наук Осмоловского, только что получившая, если верить телевизионному диктору, столь блестящее подтверждение. Сиверов был в отпуске и принципиально не интересовался ничем, кроме сугубо курортных проблем: на какой пляж отправиться с утра, в каком ресторане поужинать и чем охладиться в дневную жару – минеральной водой, холодным пивом или вином местного производства. Он отдыхал душой и телом, с огромным удовольствием предаваясь самой сладостной и пагубной из существующих разновидностей лени – умственной.

Бычьи манеры соседа были ему неприятны, и Глеб обрадовался, когда голос Ирины позвал его из глубины номера. Она уже была готова: волосы уложены в прическу, вечерний макияж почти незаметен. Глеб отвесил длинный комплимент, который был благосклонно выслушан, сунул в карман брюк бумажник, защелкнул на левом запястье браслет часов и вместе с женой покинул номер, молча радуясь тому обстоятельству, что впереди у них еще целая неделя этой беззаботной и яркой, не отягощенной никакими проблемами и неурядицами жизни.

В лифте он из вежливости поинтересовался, что же такого сенсационного откопал доктор Осмоловский в Псковском кремле и чем его находка так заинтересовала Ирину. В ответ Сиверов услышал небольшую лекцию по зодчеству Древней Руси, а заодно узнал кое-что о методах восстановления внешнего облика построек на основе сохранившихся фрагментов. Последнее вызвало у него определенные сомнения: фундамент – он и есть фундамент, и как можно узнать, что на нем стояло, если стены не сохранились?

Жена в ответ обозвала его невеждой; он возразил, сославшись на обыкновенный здравый смысл и добавив, что подобный, с позволения сказать, научный метод очень удобен для подтверждения кое-каких сугубо кабинетных сомнительных теорий. Ирина решительно вступилась за честь и достоинство незнакомого ей доктора Осмоловского, и, проходя через вестибюль, супруги уже горячо спорили – спорили до тех пор, пока Ирина наконец не заметила, что ее драгоценный муженек попросту развлекается, валяя дурака. В связи с этим уже готовая разразиться буря свелась к одному укоризненному взгляду; Сиверова обозвали безответственным болтуном, после чего мир был восстановлен, и счастливая, беззаботная пара с головой окунулась в сгустившийся бархатистый сумрак теплой южной ночи, которая манила их блеском разноцветных огней, звуками ресторанных оркестров и доносившимися из распахнутых настежь дверей вкусными запахами.

Доктор исторических наук Юрий Владимирович Осмоловский, как обычно, проснулся на рассвете и по выработанной десятилетиями привычке, едва успев открыть глаза, решительно отбросил одеяло и сел на скрипучей кровати, спустив на прохладный дощатый пол худые жилистые ноги с выпирающими коленными чашечками. Это решительное, резкое движение, как всегда, наполнило тело бодростью и силой – уже не так, как когда-то в молодости, однако вполне достаточно для того, чтобы достойно встретить новый день.

Не колеблясь ни секунды, Юрий Владимирович встал с кровати и, прыгая на одной ноге, натянул линялые армейские брюки цвета хаки, изобилующие накладными карманами, а также заплатами, свидетельствовавшими о том, что данный предмет профессорского туалета имеет долгую и насыщенную событиями трудовую биографию. Затянув на узкой, как у юноши, талии тонкий брезентовый ремешок (помнится, во время армейской службы они называли эти брючные ремешки "тренчиками", а почему – одному богу известно), он вытащил из-под кровати растоптанные кеды и обулся. Шнурки завязывал, не присаживаясь и даже не сгибая колен: для своих пятидесяти восьми лет профессор был в превосходной физической форме. Осмоловский был жилистым и сухим, как щепка; носил мощные очки в старомодной роговой оправе. Его борода все время норовила растрепаться и торчала во все стороны, как банный веник, на потеху окружающим. Юрий Владимирович стригся наголо древней ручной машинкой, не доверяя этого ответственного дела никому, даже жене, и уже без малого два десятка лет занимался древней китайской борьбой у-шу, которая помогала ему сохранять здоровье и ясность ума.