Могила для горбатого - Страница 4

Уже знакомой дорогой Шиляев вернулся в комнату.

«Вот эту, – выбрал он для выноса следующую икону. – И еще большой крест с распятием Иисуса Христа». – Он протянул было руки к иконе, но в это время в спальне заворочалась старуха. На весь дом отчаянно заскрипели пружины кровати. Шиляев замер, прислушиваясь к тяжелому старческому кряхтению, которое, к счастью, вскоре прекратилось. Пронесло! И Сашка взялся за икону.

Разбудил-таки пес Клавдию Павловну!

«И чего же он воет-то так, – сердясь, подумала она. – Ведь накормила же! – Серебрякова с трудом поднялась с постели, вышла в коридор и, ворча, направилась к веранде. – А может, опять эти проклятые коты проникли на веранду и тревожат собаку?»

Возвращаясь с улицы, Колька, увидев в коридоре вместо Сашки хозяйку дома, на мгновение оцепенел, потом с перепугу шарахнулся в сторону, загремел посудой, ведрами, упал и, чтобы его не заметили, на четвереньках выполз назад на улицу.

– Брысь, окаянные! – сонно крикнула Клавдия Павловна, решив, что это коты лазят по столу, поганят посуду.

От крика хозяйки Шиляев вздрогнул, пришел в себя. «Что делать? – мелькнула мысль. – Сбить старуху сзади и скрыться неопознанным?» Но страх, все тот же проклятый страх наркомана остаться утром без спасительной жидкости в капроновом шприце заставил Шиляева взять икону. Вынув из киота еще и массивный крест, он пошел к выходу.

Клавдия Павловна вышла на веранду. Никаких котов там не оказалось, и тут она, окончательно проснувшись, осознала, что дверь на веранду распахнута настежь. «А я ведь все двери с вечера запирала. Все сделала как следует, это уж я хорошо помню. – Вдруг она увидела, что и дверь, ведущая во двор, тоже открыта. – Что все это значит?» – в страхе подумала Серебрякова и, на ходу твердя молитву, подошла к двери. Она хотела закрыть ее, но тут заметила, что щеколда держится на одном шурупе. «Воры!» – осенила ее ужасная догадка. Крикнуть хотела старушка, но от страха перехватило горло, и Клавдия Павловна, повернув назад, с бешено колотящимся сердцем заковыляла в дом.

Ступив в коридор, включила свет – и нос к носу столкнулась с грабителем. Худой, невысокий мужчина, с острым носом и тонкими губами стоял перед ней, держа в одной руке икону, а в другой крест. Клавдия Павловна оторопела, потеряла дар речи, хотела заголосить, но крик застрял у нее в горле. Серебрякова в страхе отступила и тут увидела, какую именно икону держит в руках грабитель. Это был образ «Всех скорбящих радость». Именно его благословил ей родитель, выдавая замуж. «Прими и храни эту икону, дочка, – вспомнила она слова отца. – Она не только исцеляет от всех болезней, но оберегает от всех невзгод и напастей».

И вот сейчас этот священный образ держал в руках грязный, небритый оборванец с темными кругами под глазами. Старуха забыла о страхе и, в упор глядя на бандита, заявила:

– Отдай, поганец, икону!

Не тут-то было. Бандит со странной блуждающей ухмылкой на бескровных губах потребовал:

– Уйди, бабка, с дороги! – Он попробовал обойти препятствие.

Однако кажущийся спокойным тон грабителя, наоборот, вселил в старуху уверенность, придал смелости.

– Отдай, говорю! – выкрикнула она неожиданно прорезавшимся голосом. – Они тебе ни к чему, а я молюсь на них. Нельзя к ним прикасаться погаными руками – Господь покарает! – попыталась убедить бандита Клавдия Павловна.

Наивная старуха не понимала, какой опасности подвергает свою жизнь, вот так отважно становясь на пути бандита. Знай она, что перед ней наркоман, для которого существует лишь один бог по имени «гера» и одна икона – капроновый шприц, может быть, и отступила бы в сторону с привычным: «Бог тебе судья!» Однако Серебрякова и подумать не могла, что ее, старуху, посмеет кто-нибудь обидеть, да еще в ее собственном доме, поэтому твердо стояла на своем:

– Отдай, говорю тебе, иконы! Не то кричать буду! – И она протянула руки к образу.

– Кричать будешь? – с угрозой спросил бандит и неожиданно рукой, в которой держал крест, сильно толкнул старуху в грудь.

Серебрякова оступилась и, словно подрезанная, навзничь упала на пол. Хрустнули старческие кости. Превозмогая боль, она дико закричала:

– Помогите! – наконец-то осознав, что ее пытаются убить.

Обезумевший Сашка нанес ей еще один удар, а потом, надавив на грудь крестом, стал наносить жертве удары иконой по голове, стараясь угодить в висок.

Едва Нечистый заслышал грохот посыпавшейся на веранде со стола кухонной утвари, он тут же понял, что «мирного» ограбления не получится. «Что там еще учудили эти скоты безмозглые?» – подумал он зло, с напряжением вглядываясь в темноту ночи. Из экономии свет на самых отдаленных от центра города улицах местные власти давно уже не жгли.

Первым в машину юркнул Женька. Он был трезв, как стеклышко. За ним, стуча от страха зубами, влез Колька. Через долгих пять минут, показавшихся нервничающей компании вечностью, из дома наконец вышел Шиляев. С невозмутимым видом, держа под мышкой крест, а в руках икону, он подошел к машине и влез на заднее сиденье, устроившись рядом с Женькой и Колькой.

– Поехали! – сказал он Вовке, как барин кучеру, и сунул в руки ребят образ и распятие. – Держите, пацаны!

Но Нечистый и без его команды уже завел машину. Не включая фар, он поехал вверх по улице. Через тридцать метров подобрал стоявшую на стреме на пересечении улиц Зойку. Она единственная, кто не слышал устроенного в доме старухи переполоха. Заметив в руках ребят иконы, с облегчением вздохнула: «Наконец-то все осталось позади», – и плюхнулась на переднее сиденье.

Не включая фар, «жигуленок» выехал за окраину города, подальше от дома старухи.

– Что там у тебя случилось? – сосредоточенно ведя впотьмах машину, недовольно спросил у Шиляева Нечистый. – Бабку разбудили?

– Ага! – с глупым смешком изрек за его спиной Шиляев.

Алиферов выехал на ухабистую проселочную дорогу. Пришлось включить фары, чтобы не угодить в какую-нибудь колдобину и не засесть в ней с машиной до рассвета.

– Надеюсь, у тебя хватило ума не показывать старухе свою рожу? – спросил Нечистый. – Она тебя не запомнила?

– Может, и запомнила, – интригующим тоном изрек Шиляев. – Да теперь уж никому не скажет.

Нечистый сразу смекнул, что кроется за словами наркомана, но, не смея поверить в свою догадку, на всякий случай спросил:

– Что ты хочешь этим сказать?

Сашка выдержал эффектную паузу, хвастливо изрек:

– То, что слышал. Грохнул я эту старуху!

Все сидевшие в машине сообщники испытали шок. У Женьки заныло, засосало под ложечкой, а потом, будто все внутренности ухнули куда-то вниз. Колька почувствовал спазмы в желудке. Сдерживаемая весь вечер тошнота вдруг разом подступила к горлу, и он сейчас хотел только одного: высунуть голову в окно и вырвать – вырвать пивом, водкой, мутившей душу анашой и диким страхом, который вселился в него с той самой минуты, как Нечистый предложил забрать из дома бабки иконы. Зойка вообще потеряла дар речи, а Алиферов резко надавил на педаль тормоза.

– Ты ее замочил? – визгливо переспросил он и вдруг заорал: – Да ты совсем дурак!

Колька воспользовался моментом, выполз из машины и стал рвать прямо на дорогу, освобождая раздутый желудок от накопившейся в нем теплой горьковатой слизи.

– Сам ты дурак! – заорал в ответ Шиляев. – Я вас всех спас! – Он действительно считал, что так оно и есть и вместо упреков со стороны Нечистого он заслуживает только благодарность. – Я нос к носу столкнулся с бабкой. Она меня запомнила, и если бы я не замочил ее, то сидеть нам всем завтра в кутузке.

Эти слова мгновенно разъярили Нечистого.

– Ах ты, спаситель наш! – тоном, не сулившим ничего хорошего, изрек он, выскочил из машины и, открыв дверцу, выволок на дорогу Шиляева. – Спас, говоришь? – Мощный удар снизу в челюсть поверг Сашку наземь, но он умудрился вскочить и тут же получил еще один удар, который отбросил его на обочину в пожухлую траву. – Ты же всех нас в «мокруху» втянул! – Алиферов приблизился к повергнутому Шиляеву и со всего маху пнул его ногой под ребра. Жесток был Нечистый. – Мне же теперь из-за тебя, козла, минимум пятнадцать лет на зоне корячиться! – Новый удар по ребрам. – Я же три месяца, как откинулся, падло! На! На!..