Могила для горбатого - Страница 3

Уж очень неприятно было смотреть в этот момент на Шиляева. Его манипуляции со шприцем произвели на присутствующих тягостное впечатление. Чтобы разогнать тоску, Нечистый с наигранным весельем заявил:

– Ну что приуныли, гаврики? А не покататься ли нам на тачке по городу?

– У тебя есть машина? – подивился Женька. Парень уже изрядно накачался пивом и водкой.

– Есть. Не «мерс», конечно, «жигуленок» старенький, но бегает еще будь здоров!

Кольке было дурно в накуренной, душной комнате. Он уже давно стремился на свежий воздух.

– Едем! – подхватил он, чувствуя, что еще немного – и его стошнит прямо на палас.

Только Сашка с Зойкой встретили предложение Нечистого без энтузиазма. Знали, куда повезет их бывший зэк.

Наспех убрав со стола, компания вышла на лестницу и спустилась на первый этаж.

Жаркое среднеазиатское лето было в самом разгаре. Все еще было душно, хотя нещадно палившее весь день белое солнце уже давно сменил на небосклоне желтый полумесяц. Ярко сверкала Полярная звезда. Сквозь пыльные, буйно разросшиеся деревья мерцали огни соседнего дома. Из окон какой-то квартиры надрывно кричал магнитофон.

Гараж Нечистого был рядом. Они прошли к торцу дома, к шеренге лепившихся друг к другу боксов. Когда Алиферов три месяца назад вышел из зоны, он первым делом уломал мать купить на имевшиеся у нее сбережения подержанный автомобиль. Без машины Нечистому никак нельзя. Плевать, что под брюхом тачки лошадиной селезенкой хлюпает кардан. Плевать на лысые покрышки, на то, что барахлит мотор, а из выхлопной трубы валит сизый дым. На этой тачке Нечистый провернет еще много дел!

Вовка выгнал из гаража автомобиль; пьяная, накачанная наркотиками компания шумно расселась на продавленные сиденья машины, и старенький «жигуленок», тарахтя, покатил к центральной дороге.

– Господи боже наш! Все, в чем я в сей день согрешила словом, делом и мыслию, ты, как милостивый и человеколюбивый, прости мне. Подай мне мирный и спокойный сон… – стоя на коленях, шептала слова вечерней молитвы Клавдия Павловна Серебрякова – полная благообразная старушка семидесяти трех лет.

Икон у Клавдии Павловны было много – две увешанные ликами святых стены, да у третьей – киот – створчатая рама за стеклянными дверцами, в которой хранились старинные образа. Иконы передавались из поколения в поколение. Большинство в роду Серебряковой были верующими, и Клавдию Павловну родители воспитали благочестивой. Муж Серебряковой, правда, подсмеивался над ее набожностью, но на старости лет и сам стал ходить с нею в церковь. Не стало Ивана Антоновича, вот уж десять годков, как помер. Эх, э-эх!.. А детки ее в Россию подались. Многие сейчас туда из Средней Азии уезжают. К себе зовут. Да как же она свой дом-то оставит? Да у них-то, поди, в квартире и образа повесить негде будет. Нет, никуда она не поедет. И не одиноко ей вовсе, как дети считают. Соседи кругом, вон брат Семен через дорогу живет. Внучка их, Ксюша, каждый день забегает проведывать. Большая уж девка, семнадцать годков стукнуло. Если помрет Клавдия Павловна, они и схоронят.

– …Пошли мне твоего ангела-хранителя, который покрывал бы и оберегал меня от всякого зла. Ибо ты хранитель душ и тел наших, и тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и во веки вечные. Аминь.

Охая, Клавдия Павловна поднялась с колен и направилась к самой большой полуовальной иконе, у которой едва теплилась лампада. Историю каждой иконы могла рассказать Серебрякова. Эту, самую большую, с изображением Божьей Матери, принесла домой ее бабка. Подобрала на улице, когда большевики громили в двадцатые годы церкви. А этот вот большой крест, распятие Иисуса Христа, из чистого серебра отлит. Работы староуральских мастеров. Достался он ей в наследство от старшей сестры. А этот образ из монастыря. Ой, да много чего интересного могла рассказать про иконы Клавдия Павловна. Было бы у кого желание слушать.

Старушка затушила лампаду – при ее скудной пенсии она не могла позволить себе жечь масло круглые сутки – и вышла из комнаты. Старенькие ходики в коридоре показывали без десяти десять.

«Петухи уж спят давно, а я сегодня что-то припозднилась», – подумала старушка и, ступая по скрипучим половицам, отправилась на веранду. На улице за оконной рамой тьма-тьмущая. Даже будки Тузика не видать. Задернув занавеску, она проверила щеколду и вернулась в коридор. Для верности закрыла на крючок и вторую дверь: ангел-хранитель ангелом-хранителем, а меры предосторожности тоже нужно соблюдать. Зевая, Клавдия Павловна вошла в боковую комнату, свою спальню.

Перекрестившись еще раз на висевший в углу образ Божьей Матери и пробормотав:

– Пресвятая Богородица, спаси нас! – старушка улеглась в кровать и уже через пять минут спала сном праведницы.

Шиляев открыл калитку и нетвердой походкой направился к дому. Метнувшаяся к нему с лаем собака получила мощный удар гвоздодером по челюсти, который отбросил ее к забору. Заскулив, пес нырнул в конуру и забился в дальний угол. Довольный своей ловкостью и удалью, Сашка приблизился к крыльцу, вставил в щель между косяком и дверью расплющенный конец толстого железного прута. Старые ржавые шурупы, державшие щеколду с обратной стороны двери, отскочили, едва Шиляев надавил на гвоздодер. Не помогли Клавдии Павловне усердно прочитанные на ночь молитвы.

Наркоман негромко свистнул. Во двор вошли Женька и Колька. Ребята успели еще где-то добавить и сейчас с трудом держались на ногах. Но как бы пьяны они ни были, оба отчаянно трусили, понимая, что идут на преступление.

Сашка ступил на веранду. Дверь в коридор также оказалась на запоре. Как и в первом случае, Шиляев сунул в щель гвоздодер. Недолго сопротивлялся и крючок, отскочил со звуком лопнувшей струны. Шиляев прислушался. Было тихо, лишь собачий лай разносился далеко окрест.

Наркоман отлично помнил план дома. Его в деталях начертила Зойка. Это она навела Нечистого на эту хату. Проговорилась дура, хвастаясь в первый же день, наплела языком своим поганым, а Нечистый вцепился, как клещ, разработал план и вот сегодня погнал их на дело. Сашка, впрочем, за дозу был готов на все. Зойку быстро уломали. Пацаны? Они толком еще не осознали, во что вляпались…

Справа столовая, слева спальня бабки, прямо – зал, из него дверь направо и ведет в комнату с иконами. Колька пыхтел за спиной у Сашки. Тот знаком приказал парню пока оставаться на месте и вошел в коридор. Воздух в доме был затхлым, будто прелым. Над головой громко тикали ходики. Надрывно, тягуче заскрипела под ногой половица, и наркоман замер, прислушиваясь. Спит старуха. Зойка говорила, глуховата бабка. А если и проснется – не беда, вырублю старую или, в крайнем случае, свяжу, лишь бы лицо не разглядела.

Так, успокаивая себя, передвигался Сашка по коридору. А вот и зал. Шиляев переступил порог, а затем, нащупав дверь, вошел в боковую комнату. Икон здесь было так много, что в первую секунду Сашка даже растерялся, не зная, какую из них брать, потом направился к киоту. С образов, освященные бликами лунного света, на него взирали скорбные лики святых. Любой обычный человек в подобной обстановке, наверное, испытал бы суеверный страх, но только не Сашка, который испытывает страх лишь перед Ее Величеством «ломкой». Именно этот страх остаться завтра без дозы и загнал Шиляева в этот дом на окраине города, в эту комнату с образами.

Сашка открыл дверцу киота и протянул руку к иконе, стоящей слева, именно той, которую описывала Зойка – массивная, в центре большой золоченый крест.

Держа икону перед собой, Шиляев осторожно вышел в коридор и передал ее Кольке. Тот в свою очередь вынес образ на улицу, где его поджидал Женька. Придуманная Нечистым схема пока действовала безотказно.

Старушка по-прежнему крепко спала, даже похрапывала. И совсем было успокоился и обрел уверенность Сашка, если бы не вой забившейся в конуру собаки. Громко, протяжно выл пес, нагоняя тоску, будто оплакивал кого-то.