Моей Матильде. Любовные письма и дневники Николая Второго - Страница 8

Детей своих Мария Федоровна совсем не любит. Она детей никогда не ласкала. Покойный Александр III был гораздо нежнее с детьми, чем мать. Несмотря на свою суровость, бывало, царь обнимет сыновей, но мать никогда. Иногда совсем неожиданно царь заходил в спальню детей, но мать, как заведенные часы, заходила аккуратно в один и тот же час, так же, как в одно и то же время дети являлись к ней – поздороваться утром, поблагодарить после завтрака и обеда и проч. Радциг говорит, что он был полным хозяином в спальне наследника, никакого контроля за ним не было. Прислуга часто удивлялась в то время, что Александр III часто, входя в свой кабинет, запирал за собой дверь, через которую входила к нему только Мария Федоровна. Видно, что такой у нее характер, что царь от нее запирался, чтобы отдохнуть от ее капризов.

Молодой царь с 9-летнего возраста пишет свой дневник ежедневно. В свой дневник он все записывает подробно, ничего не утаивая. Тоже рассказал Радциг, какое тяжелое пережил время, когда, наследником, царь увлекался Кшесинской. Радцигу тяжело было смотреть, как Кшесинская и вся ее компания спаивали наследника ежедневно. Он не утерпел, высказал это наследнику и потому потерял свое место, но затем опять цесаревич взял его к себе и дал ему прочесть свой дневник, именно то место, которое касалось Кшесинской и всей той эпохи его жизни. Молодая царица, получавшая, будучи невестой, массу анонимных писем про жениха, тоже читала дневник царя. Пишет он ежедневно по вечерам, затем выпивает стакан свежего молока и идет спать. Когда цесаревич увлекался Кшесинской, царица-мать смотрела на это совершенно спокойно, находила это вполне нормальным, но весь придворный entourage (антураж, окружение – франц.), кроме вел. князей, которые помогали в этом цесаревичу, очень возмущался, что выбор пал на первоклассную танцовщицу.

Теперь у царя к ней нет более никаких чувств – он любит жену, детей, и когда он с ними, он вполне счастлив. Печалит его поведение матери, над которой при дворе все смеются. У царицы-матери невозможный характер. Теперь уже там слух, что Барятинский ей надоел. Про Гессе Радциг сказал, что он тихоня, никогда ничего не говорит, что он подсунут царю маменькой, а также и оба его другие лакеи-камердинеры – Катов и Шалберов, видно, с целью шпионства. (…)

3 апреля

Радциг говорил, что между царем и вел. кн. Николаем Николаевичем полное охлаждение, так же как и между царицей и женой этого вел. князя Анастасией Николаевной.

Вчера Рейнбот, вернувшийся из-за границы, рассказывал, как безобразно ведут себя там русские вел. князья. Рейнбот был в Париже и в Ницце, видел в Café de Paris в Париже вел. кн. Бориса Владимировича за ужином с кокотками во время la mi-carême (четверг на третьей неделе Великого поста – франц.). Сидел с Борисом за одним столом и Кубе. Кокотки опутывали Бориса серпантином, привязали ему к уху шар, изображающий свинью, и в таком виде он сидел в этом обществе, где крики и смех все время раздавались на весь ресторан. В Монако Рейнбот видел вел. кн. Марию Павловну за рулеткой, там же вел. кн. Алексея Александровича с Балеттой, вел. кн. Сергея Михайловича и Андрея Владимировича с Кшесинской. (…)

Великий князь Николай Николаевич (Младший), (1856–1929) – первый сын великого князя Николая Николаевича (старшего) и великой княгини Александры Петровны (урожденной принцессы Ольденбургской), внук Николая I; генерал-адъютант (1896), генерал от кавалерии (6 декабря 1900)

Из дневника Николая II[3]

23 марта 1890 г.

Поехал в коляске на Елагин остров в конюшню молодых лошадей. Вернулся на новой тройке. Закусывал в восемь часов. Поехали на спектакль в театральное училище. Были небольшие пьесы и балет. Очень хорошо ужинал с воспитанницами. (…)

26 марта 1890 г.

Надеюсь, что глазок и ножка поправляются… до сих пор хожу как в чаду. Постараюсь возможно скорее приехать. Ники.

17 июня. (…)

Происходили отрядные маневры (…) Кшесинская-вторая мне положительно очень нравится. (…)

30 июня.

Красное Село. Дело на горке сильно разгорелось… Был в театре, разговаривал с Маленькой К. перед окном (ложи). (…)

1 июля. (…)

В последний раз поехал в милый Красносельский театр проститься с К. Ужинал у мама до часу. (…)

25 марта.

Вернулся в Аничков при снеге, валившемся хлопьями. И это называется весна? Обедал с Сергеем у себя, а потом поехал навестить Кшесинских, где провел полтора приятных часа… (…)

31 марта.

Заехали на короткое время к дяде Мише… Он повел по комнатам своей покойной жены – ничего не тронуто. (…) Вернулся в Гатчину.

У меня самое непостное настроение (в это время был Великий пост. – Б. С.).

Хорошо еще в этом случае, что живу в Гатчине и в 49 верстах от столицы. (…)

1 апреля…

Весьма странное явление, которое я в себе замечаю: я никогда не думал, что два одинаковых чувства, две любви одновременно совместились в душе. Теперь уже пошел четвертый год, что я люблю Аликс Г. и постоянно лелею мысль, если Бог даст на ней когда-нибудь жениться…

А с лагеря 1890 года по сие время я страстно полюбил (платонически) Маленькую К. Удивительная вещь, наше сердце. Вместе с этим я не перестаю думать об Аликс, право, можно было заключить после этого, что я очень влюбчив. До известной степени да! Но я должен прибавить, что внутри я строгий судья и до крайности разборчив, – вот это и есть то настроение, которое я вчера назвал непостным.

Из последнего письма Николая II Матильде Кшесинской

…Что бы со мною в жизни ни случилось, встреча с тобою останется навсегда самым светлым воспоминанием моей молодости.

25 июня 1915 г.

К чаю у меня был Павел, и мы много болтали. Он спрашивал, будет ли действительно Сергей уволен со своего поста, так как все против него – правильно или неправильно – и Кш. [Кшесинская] опять замешана. Она вела себя так же, как Госпожа Сух[омлинова], принимая, по-видимому, взятки и отдавая распоряжения по артиллерии. Об этом слышишь со многих сторон. Только он мне напомнил, что это должно быть твое приказание, а не Николаши, так как только ты можешь дать такое распоряжение или намекнуть, чтобы он попросил об увольнении. Великий Князь не мальчик, ты его начальство, а не Николаша – это бы очень не понравилось фамилии.

9 января 1916 г.

Сергей, говорит, скоро едет в Ставку – по-моему, лучше не надо. Удержи его там подольше, так как он, увы, всегда сплетничает и у него такой острый критикующий язык, и его манеры перед иностранцами не очень похвальны. И потом ходят разные неясные, нечистоплотные истории про нее [Кшесинскую] и насчет взяток, об этом все говорит, и артиллерия в этом замешана.

Из дневника А.С. Суворина[4]

8 февраля. (…)

Наследник посещает Кшесинскую и … ее. Она живет у родителей, которые устраняются и притворяются, что ничего не знают. Он ездит к ним, даже не нанимает ей квартиры и ругает родителя, который держит его ребенком, хотя ему 25 лет. Очень неразговорчив, вообще сер, пьет коньяк и сидит у Кшесинских по 5–6 часов, так что очень скучает и жалуется на скуку. (…)