Мое королевство (Химеры - 2) - Страница 1

Андрей Ракитин

Мое королевство

- Ну, я тебе не завидую, - скептически хмыкнуло длинноногое, синеглазое, русоволосое чудище одиннадцати примерно лет от роду. В педагогических списках оно проходило под вполне человеческим именем Саша Миксот. То, что чудовище не завидовало, было вполне понятно. Жить подле него целый месяц - это ж лучше утопиться, удавиться и прыгнуть с маяка. Саша Миксот сидел на руинах волейбольной стойки и ковырял сандалькой песок. Летела пыль и мелкие камушки. Саша морщил нос: чихать при будущем начальстве дурной тон. Начальство стояло рядышком, прислонясь к столбу, с видом мрачным и кровожадным. И пыталось понять, кой черт сунул его головой в эту петлю.

- А в чем, собственно, дело?

- А вон, - сказал Сашка, пыльной дланью указывая на дальний конец двора. Там, в окружении букета девушек, стоял молодой человек, и ленивая улыбка сияла на породистом лице. - Это твой младший воспитатель. Милорд Сорэн младший... то есть старший, Гай, потому что младшего ты сам воспитывать будешь.

- А милорд Сорэн будет воспитывать лично меня, - сказал Александр Юрьевич хмуро.

- Почему?

- Ну, ты же сказал, что он мой воспитатель.

Сашка наконец чихнул.

- Чего к словам придираешься...

Александр непедагогично повертел шеей, сдернул ненавистный галстук и оборвал на рубашке верхнюю пуговицу. Сашка смотрел на эти манипуляции совершенно квадратными глазами.

- Тебя мама как называет?

- А вам зачем? - Сашка слегка отполз по стойке в сторону, освобождая пространство для стратегического маневра.

- За надом.

- Мама зовет Лаки, а прочие - Александр Валентинович, эсквайр.

- Ну вот что, эсквайр Александр Валентинович, поди-ка ты к моему воспитателю и передай ему от меня лично...

Что именно нужно было передать, Александр Юрьевич уточнить не успел. Лаки сорвался с насиженного места и понесся по двору, вздымая пыль. При этом он размахивал руками и голосил. Из воплей, если в благопристойных выражениях, следовало, что милорду Сорэну надлежит перестать распускать хвост, перья и лапы, оставить в покое и невинности местных барышень... ну и так далее. И что это личное распоряжение мессира Ковальского, свято блюдущего чистоту нравов во вверенном ему коллективе.

У мессира Ковальского медленно отвисала челюсть.

И пока он думал, какими словами будет отвечать за наглость "эсквайра", Гай Сорэн приблизился и встал, сложив на груди аристократически красивые руки.

- Ну? - сказал он.

- Баранки гну.

- По морде хочешь, что ли? - поинтересовался милорд Сорэн лениво.

Александр пожал плечами.

- Можно и по морде, - согласился он. - Только потом. Дети кругом, у тебя реноме испортится.

Реноме у младшего воспитателя не испортилось. Во всяком случае, не настолько, чтобы сказаться на отношениях с прекрасным полом.

Автобус подпрыгивал на лесной дороге, в открытые окна нахально лезла лещина, стучали по крыше шишки, заставляя барышень пригибаться, а Гай с видом мужественным и бравым говорил, что это пустяки, и если что, он всех пригреет под своим крылом. Барышни млели. И хлопали глазками: и анютиными, и Наташиными, и даже Верочкиными, - этакий стрекочущий букет. Второй младший Сорэн, затесавшийся в педколлектив, декламировал гнусные стихи и обещал все рассказать деду. А Лаки Валентинович, эсквайр, успевший возомнить себя фаворитом, шепотом обещал ему поддержку начальства.

- Убью, - не оборачиваясь, пригрозил Хальк.

- И тебя посадят.

... В то утро Хальк в очередной раз убедился, что домой нужно пробираться окольными партизанскими тропами. Чтобы не встретил тебя никто. А уж тем более активистка курса патриотической филологии Ирочка Шкандыба. А она встретила и налетела в лучших традициях ветряной мельницы.

- Ну что ты ходишь со смурной рожей?! - немедленно затарахтела она. - Что ж теперь, не жить, что ли? Страна нуждается в воспитателях... мы нуждаемся! Там такие условия, там море, палатки, и кормят пять раз в день! Редиска свежая! Да тебе на твою стипендию... сколько прополете, столько сожрете... съедите. А еще поместье. Дре-евнее! Если дождь, можно и там жить. - При этом ее руки так и мельтешили перед глазами, и Хальк подумал, что еще немного - и вместо поместья будет глазная клиника.

- Не трещи. Какое поместье?

- Для юных дарований. Которые к нам потом без экзаменов поступят. А ты будешь их воспитывать и лелеять, потому что мужчин не хватает.

- Кому?

- Идем.

... Двухэтажная усадьба с мезонином и каминными трубами стояла на взгорке, среди сосен, белая-белая, как чужая сметана, и отражалась в пруду. По которому плавали лебеди вперемешку с листьями кувшинок. Прямо картинка из Живописной Метральезы. К крыльцу вела обсаженная можжевельником аллея, и странного вида мужик садовыми ножницами подстригал кусты. Автобус остановился, задрав тот бок, где ступеньки, и Гай, пылая наследственным благородством, стал выгружать барышень, умудряясь одновременно и выносить сверху, и подхватывать снизу. Барышни повизгивали, и им хриплым басом отозвался из хозяйственных построек сторожевой пес. Судя по глубине и мощи тембра, не меньше, чем мастиф.

- Управляющего нету, - объявил мужик, вытирая садовые ножницы о штаны характерным жестом, и указал ножницами же за плечо: - А ваша мадама там.

"Там" это простиралось за усадьбу, лесочек и кусок пустого пляжа с жидкими кустиками белесой травы. Как раз на обрыве между лесочком и песочком горделиво выстроились штук пятнадцать разноцветных палаток, две песчаные канавки с куском дерна посередине и высокая мачта с блоками. И ни живой души кругом. Если не считать вороны, которая ходила вокруг мачты и лапой, аки курица, рыла землю.

Лаки растерянно блымкнул глазищами. Полез в карман и, щедро посыпая пред собой бисквитными крошками, заголосил:

- Цыпа-цыпа-цыпа!

Ворона скособочила голову, взмахнула крылами и тяжело полетела к морю. А на "цыпа-цыпа" выскочила Ирочка, растрясая в руках развернутое бархатное полотнище, мокрое от воды. Судя по всему, Ирочка только что его выстирала.

- Здрасьте, - сказала она. - Приехали?

Лаки, как самый шустрый, даже рта не успел раскрыть, а она уже выдала кучу распоряжений. И про рюкзаки, и про "девочек", и про картошку, которую надо варить и чистить, а она тут совсем одна, а...

- Сказоцку! - дурным голосом голосил Кешка Сорэн. Удивительное сочетание имени и фамилии. Викентий Сорэн звучало куда лучше, но в девять лет называть ребенка Викентий? Это только Ирочка с ума сошла... Кешка сидел среди сурепки, в междурядье, и лицо его под белой панамочкой было нахальное до безобразия. Он уже успел всем вокруг рассказать, что это грех- заставлять детей работать, что они все своей учебой заслужили заслуженный отдых, что он вообще не раб на плантации. Кешка вяло выдернул очередную редиску и кинул за плечо. Ска-зоц-ку!!

Кешку поддержали. Лучше митинговать, чем работать. Начальство не успело отреагировать на мятежные вопли: как в вожделенной Кешкой "сказоцке", из-под земли возник всадник.

Конь застыл в воздухе. Замер и не двигался, встав на дыбы. И утреннее солнце скользило по рыжей атласной шкуре, высвечивая каждый изгиб. Конь был прекрасен до онемения. И стало ясно, что прополке редиски опаньки. Народ завизжал, сбежался, коню стали тыкать в морду хлебными корками от завтрака, сахаром и даже редиской. Зверь подношения деликатно принимал, хрупал редиску и сахар, не лягался, не кусался, так что даже Ирочка вздохнула с облегчением. Особенно когда господин управляющий улыбнулся ей с седла и огладил коня по холке. Ирочка совсем расцвела. А Гай, неохотно поднявшийся из борозды - Сорэны сроду не работали на земле руками!, - мрачно заявил, что верхом на такой скотине любой мужик выглядит в три раза выше и благороднее. Вместо ответа господин управляющий снисходительно похлопал по голенищу короткой плетью. Гай отвернулся.