Модный Вавилон - Страница 50

— По-моему, здесь не предполагается трусов, как ты думаешь? — кричит она мне и, видимо, совершенно не заботится о том, что ее тщательно выстриженный золотистый лобок выставлен на всеобщее обозрение.

— Кажется, да, — отвечаю я.

— Ладно. — Она снова пересекает комнату, садится и объявляет: — Я проголодалась.

Берет круассан и смахивает с живота крошки.

Я оглядываюсь. Кажется, кроме меня, никто на нее не смотрит. Помню, как одна знакомая рассказывала мне о фотосессии, на которой Надя Ауэрман, обладательница самых длинных в мире ног, в течение часа бродила голышом, в одних туфлях. Моя приятельница сказала, что была единственным человеком, который обращал на нее внимание, потому что все мужчины там были геями и флиртовали только друг с другом. Сейчас я склонна ей верить.

К несчастью для Макса, у которого, как мне кажется, традиционная ориентация, Лидия уже успевает надеть платье к тому моменту, как он возвращается со стоянки.

— Ух, ты, детка… — вздыхает он. — Выглядишь потрясающе!

— Надеюсь, ты отредактируешь фото, — говорит она, стоя с поднятыми руками, в то время как стилист застегивает на ней платье.

— Крошка, не волнуйся, — подмигивает Макс. — Я тебя отредактирую, подмажу и отретуширую так, что ты будешь сиять и переливаться.

— Однажды меня снимали Мерти Маркус. На их фото кожа у меня была такая гладкая, словно у меня вообще нет пор.

— Их снимки — на восемьдесят процентов компьютерная графика, — отвечает Макс. — Они увеличивают глаза, раздувают губы и делают кожу белее снега.

— Мне они не очень нравятся, — говорит Лидия. — Они наряжают моделей, а потом поднимают их на смех. Если верить девушке, с которой мы там работали, они пририсовали мне на снимке жутко напыщенное выражение лица. Боюсь, я не сочла бы это смешным.

Дэз сообщает, что сделала все возможное, дабы придать мне соответствующий вид, и Деннис, вооружившись бигуди и лаком для волос, приступает к работе. Минут двадцать уходит на завивку и укладку, и в результате я превращаюсь в нетрезвую Ширли Темпл. Голова у меня вся в тугих кудряшках. Похоже, на то, как если бы я вышла из дешевого салона. Но я молчу. Какой смысл спорить? Хочется, чтобы все это поскорее закончилось.

Я отправляюсь к стойке с платьями и понимаю, что все это — стендовые образцы. Сердце у меня останавливается. Какой-то кошмар. Несколько минут я мечусь туда-сюда и наконец, обнаруживаю себя рядом с неотразимой Лидией. Она в белом платье, перехваченном в талии; на мне — наспех подколотая юбка (молния сзади не застегивается) и до умопомрачения тесный жакет моего собственного изготовления.

Макс и осветители начинают суетиться. Мы в четвертый раз прослушиваем альбом Мадонны. Все собираются вокруг, чтобы понаблюдать за тем, как гадко проходит съемка. Ассистент Макса в очередной раз трет моментальный снимок о ляжку, и мы тянемся посмотреть.

— Да-да, детка, — говорит Макс, кивком указывая на изнемогающую Флафф. — Неплохая идея. Как вы думаете, дамы? Не могла бы ты, — он указывает на меня, — немного отойти назад, а ты, Лидия, встать поближе? Мне кажется, что это замечательное платье должно быть на виду. В конце концов, это фото посвящено дизайнерским музам.

Мы делаем еще несколько снимков, на которых меня оттесняют еще дальше на задний план. Лидия тем временем меняет позу за позой, крутит тазом, отчего кажется совсем худенькой, упирается рукой в бедро, чтобы подчеркнуть талию и осанку. Она знает все трюки. Все-таки десять лет в модельном бизнесе. Я стою позади, скрестив руки, и оттого кажусь еще ниже ростом и коренастее, но ведь никто на самом деле не будет на меня смотреть. Кому нужна я, когда на переднем плане — длинноногая блондинка?

— Итак, начинаем, — бодро провозглашает Макс, будто приступает к хирургической операции на сердце.

Ассистент протягивает ему коробку с пленкой. Он со щелчком заряжает камеру. Все замолкают. Все, кроме Денниса и Дэз, которые сидят на диване в углу и жуют морковные палочки, принесенные специально на тот случай, если мы проголодаемся. Деннис, судя по всему, скатывает себе косячок, Дэз судорожно сжимает пуховку. «Неудивительно, что индустрия моды держится на сплетнях и слухах», — думаю я, пытаясь не моргать при каждой вспышке. Эти двое на диване успешно закончили свою работу. Они сделали модели макияж, уложили волосы, но остаток дня вынуждены провести с пуховкой и расческой наготове, в ожидании, не понадобится ли их помощь. Им скучно. Никуда не отойти. Что еще остается делать, как не сплетничать?

— Детка, детка, на меня. Побольше страсти, вот так, — говорит Макс Лидии, вихляя бедрами; сумка с пленкой свешивается у него между ног. — Детка, детка. — Он идет к ней и снова трется о ее обтянутые шелком ягодицы. — Я хочу, чтобы ты расслабилась вот здесь, — и трогает ее за задницу.

— Пудра! — восклицает Дэз, с сигаретой в руке срываясь с дивана.

— Ты готова поработать? — спрашивает Макс, смеясь.

— Что, до ленча? Макс, честное слово, это несправедливо.

— Нет, малышка, даже у меня есть принципы. Ленч — не раньше четырех.

— Я всего лишь хотела сказать, — говорит Дэз, замазывая несуществующее пятнышко на лбу у Лидии, — что все готово.

— Подожди, а волосы? — вступает Деннис. Он приближается, вытаскивая огромную расческу из заднего кармана, и я вижу, что глаза у него слегка покраснели.

— Вот так. — Он проводит рукой по волосам Лидии и делает два неуловимых взмаха расческой над ее лбом.

Кажется, все уже забыли, что я тоже здесь.

Мы позируем минут двадцать, прежде чем Макс решает сделать перерыв на ленч. Приносят лососину, салат и жареную картошку, пару бутылок белого вина. Флафф открывает их и разливает по бокалам. Я замечаю, что Лидия делает глоток, ставит бокал и больше к нему не прикасается, в то время как шепелявый стилист приканчивает свою порцию в три приема и немедленно розовеет. Макс все еще хлопочет над Лидией, гладит ей ноги и говорит, что она — самая красивая модель из всех, кого ему доводилось снимать. Я знаю: своеобразный кодекс фотографа требует, чтобы он переспал с моделью или по крайней мере попытался это сделать; возможно, следует ему сказать, что Лидия совершенно им не интересуется. А может быть, наоборот? У манекенщиц всегда есть неотесанные дружки, которые их обирают и колотят. Может быть, он как раз в ее стиле.

Она поднимается и идет в туалет, я следую за ней.

— Все в порядке? — спрашиваю я, моя руки.

— Вполне.

— Он немного навязчив. Лапает тебя за ноги и все такое.

— Ой, ради Бога! — Лидия хмыкает. — Другие еще хуже. Однажды я была на съемках, и у меня начались месячные, я сняла трусики, положила их в сумочку и пошла в туалет. Тем временем фотограф вытащил мои трусы, надел их себе на голову, сделал «Полароидом» снимок и засунул его мне в сумочку. Я увидела его, лишь когда приехала домой. Так что, думаю, я могу смириться с тем, что меня щупают.

— Да уж.

— Но большинство фотографов такие милые, — говорит она. — Возьми Аведона. Его голова битком набита историями про Мэрилин Монро и Одри Хепберн. Тестино тоже неплох. Но есть и совершенно мерзкие личности. Обычно стараешься с ними не работать. Я просто откажусь, если меня снова должен будет снимать этот любитель нюхать трусики.

— Даже если тебе предложат делать каталог?

— Ну… не знаю. — Она улыбается. — Во всяком случае, не волнуйся. Я уже большая девочка и могу о себе позаботиться.

Остаток дня мы с Лидией проводим, принимая разнообразные позы перед объективом и стараясь не смеяться над прилипчивыми ухаживаниями Макса. Он продолжает тереться о ее бедра и, очевидно, таким образом, поддерживает себя в неизменно возбужденном состоянии. Появляется вино, начинается болтовня, и, несмотря на наши протесты, музыка орет во всю мощь.

Четыре часа. Макс держит слово. В бумажном пакете прибывает ассортимент порошков, и фотограф со своим ассистентом скрываются в туалете. Не знаю, почему он не нюхает в нашем присутствии, ведь мы знаем об этой его привычке. Наверное, потому что никто не хочет к нему присоединиться, так что Макс чувствует себя неловко. Он возвращается из уборной сопливый и жутко разговорчивый. Включает музыку еще громче и начинает танцевать, как на собственной вечеринке. Лидия явно скучает. Дэз и Деннис слишком заняты сплетнями, чтобы отвлекаться, а Флафф со стилистом натужно смеются, пытаясь держать марку и делая вид, что все это их нимало не смущает.