Модель инженера Драницина - Страница 17

Петя мрачнел. С Таней он был нарочито груб. Та, казалось, ничего не понимала, только удивленно вскидывала глаза и потом смеялась и спрашивала:

— Что с тобой, Петька?

Петя краснел, бормотал что-то нечленораздельное. Собираясь в пионеротряд, он подолгу стоял перед овальным зеркалом, разглаживал непокорные вихры, тщательнее чем обычно завязывал галстук.

В один из вечеров они возвращались вместе домой.

Воздух был влажен, пахло талым снегом и сыростью, тяжелые капли то и дело падали с крыш. В небе плыли легкие перистые облака и мелькали редкие звезды. На скамейках бульвара сидели парочки и откровенно целовались.

Разговор не клеился.

Вдруг Петя схватил Таню за руку и приглушенно сказал:

— Сядем.

Таня вздрогнула, непонимающе взглянула на Петю, но покорно села на скамью.

— Я больше не могу, — сказал Петя каким-то странным, глухим голосом и сжал Танину руку. — Слышишь, не могу.

— Да, — полуспросила Таня.

— Да, я не в силах бороться с этим мелкобуржуазным чувством. Ты можешь не уважать меня как комсомольца. Но я тебя люблю.

Пете стало легче и весь мир стал простым и ясным, и почему-то хотелось бежать и кричать полным голосом что-то хорошее и большое.

Таня неожиданно помрачнела, тихонько высвободила руку и задумчиво наклонилась.

Петя похолодел.

— Не надо, Петя, брось, — сказала Таня. — Ты хороший парень, я тебя очень люблю, но понимаешь...

— Не так, — упавшим голосом произнес Петя.

— Ну да, понимаешь, не так...

Петя тряхнул головой, неожиданно поднялся и, не простившись, быстро, почти бегом помчался по темной аллее.

С этой минуты Петя почувствовал себя глубоко несчастным. Он купил томик стихов Есенина и один раз попробовал даже напиться, но ни то, ни другое ему не понравилось. Он как-то возмужал, с Таней вел себя сдержанно и старался не оставаться наедине.

— Теперь все понятно, — говорил он сам себе, возвращаясь от Жени. — Все ясно. — В памяти встала встреча в театре. В антракте он увидел в фойе Таню. Она что-то оживленно рассказывала высокому нескладному мужчине. У него был немного усталый взгляд. Лицо было сухое, с глубоко сидящими глазами и резко очерченным подбородком, обрамленным небольшой бородкой.

— Гнилой интеллигент, — злобно прошептал Петя.

Таня заметила его и ласково кивнула головой. Людской поток унес их дальше.

На другой день Петя не выдержал. Оставшись с Таней наедине, он ехидно сказал:

— Разлагаешься, связываешься с чуждым элементом. Порываешь с родной средой.

Ему было стыдно, он чувствовал, что слова были глупы и неуместны, но язык не слушался и он говорил грубо и ненужно.

Таня как-то сжалась. Посмотрела осуждающе строго и, ничего не сказав, вышла из комнаты.

— Ах я ду-у-у-у-рак, — прохрипел Петя.

Ну, конечно, Женя была права, он не мог не быть извергом, это ясно. И подумать только: Таня и он.

Петя злобно сжимал кулаки, трепал вихры и раздраженно шагал по комнате.

Где Драницин? Неужели в Москве? Ведь Таня уехала туда же и в редких открытках сообщала, что учится на втором курсе химфака, что Москва замечательная, звала приехать.

Неужели они вместе, но зачем же она звала в Москву? Голова шла кругом. Мозг отказывался что-либо понимать. В этот вечер Петя не мог заниматься. Свежая книжка «Молодой гвардии» и номер «Комсомольской правды» остались непрочитанными.

Петя строил планы. Таню надо было спасти от изверга. Это было ясно. Но как?

— Дело надо выяснить, — вслух сказал Петя и лег спать. Со следующего же вечера Петя приступил к выполнению своих планов.

Он зачастил к Жене, сводил разговор на мужа. Женя была болтлива. Она охотно рассказала Пете, что Драницин что-то такое изобрел, она показала ему лабораторию, она вспомнила события, предшествовавшие исчезновению инженера. Сообщила, что, по слухам, на него, когда он шел по улице в день исчезновения, кто-то нападал и что чуть не украли чемодан.

Вся эта история очень заинтриговала Петю. Он почувствовал, что здесь дело не так уж просто.

Петя написал письмо приятелю в Москву с просьбой сообщить, как живет Таня, не вышла ли она замуж, не бывает ли у ней высокий мужчина по фамилии Драницин.

Ответ не заставил себя ждать.

Приятель писал, что Таня девочка боевая, что живет она, безусловно, одна, что никаких Дранициных у нее не встречал, что у нее большая общественная нагрузка. Дальше на полутора страницах шел перечень Таниных обязанностей. Кончалось письмо советом бросить мещанские интересы, не отрываться от масс и вообще не разлагаться.

Петя попал в тупик. Надо было все выяснить. Но как? Надо было доказать, что Драницин изверг.

Разгоряченный мозг подсказал новый вариант. Драницин сделал ценное изобретение и скрылся за границу. Это понравилось, и Петя не задумываясь написал письмо Тане, где подробно изложил свою точку зрения, клеймил Драницина, как предателя и изменника. Получилось дико, но увлекательно.

Почта и телеграф несли письма и депеши. Люди пытались найти нить и терялись в догадках.

— Он уехал, он бросил меня, ну что ж... — говорила Женя, целуя рослого мужчину в сером заграничном костюме.

«Он предатель рабочего класса», — писал комсомолец Петя.

«Новых сведений об инженере Драницине не поступало», — читал в сводках человек в ромбах.

«Почему же ничего он не напишет, что с ним», — думала по вечерам девушка с каштановыми волосами, утомленная сто одной нагрузкой.

Модель инженера Драницина мирно покоилась в городе Горохове в земле на Угорье под березой. Часы его весело тикали в боковом кармане полосатого костюма, облегающего гороховского парикмахера. Записная книжка в коричневой обложке и с золотым тиснением СВД стала собственностью растратчика. Но самого инженера Драницина не было. Он исчез. Он стал именем, шифром, воспоминанием, содержанием бумаг, циркуляров, писем, но его не было, он перестал существовать и никто не подозревал, что...

Недалеко от станции Ключанской по линии железной дороги есть глухая дачная местность; несколько дач стоят в глуши соснового леса. Около лепится деревушка. На дачах живут инженеры в отставке, седенькие профессора.

Месяца два тому назад одну из дач снял высокий плотный человек. У него было бледное, словно из фарфора лицо и глаза с полуопущенными веками. Он заплатил за полгода вперед и сказал, что здесь будет жить его брат, душевнобольной, вместе с санитаром.

Одну комнату отделали мягкими матрацами, на окнах поставили решетки, и под вечер приехали трое. Одного из них ввели под руки в дом и больше его никто, никогда не видел.

Это был инженер Драницин. События состарили его немного. Глубоко ушли глаза, еще резче стал подбородок. С ним обращались вежливо. От него требовали слов, но он молчал. Он знал, что его каждую минуту могут убить. Об этом ему намекали в неизменно вежливой форме. Он молчал. Он приучил себя ко всему. Сидя в комнате, обитой матрацами, он строил планы, проекты, думал о побеге, но его сторожили зорко. Он бросил эту мысль и ушел в занятия. Книг и бумаги ему не давали. Он приучил себя решать сложнейшие уравнения в уме. Он уточнял и проверял изобретение. Он внес в него усовершенствования. Но все это было гимнастикой ума. Он знал, что у него было только два выхода — предательство или смерть. Первый зависел от него, второй от них. Но он скорее согласился бы умереть, нежели отдать этим людям свое изобретение.

Он молчал.

Часто перед ним выплывала его прошлая жизнь. Многое казалось отвратительным и смешным. И тогда глаза его становились уже и смотрели строго и осуждающе.

Но вот в памяти всплывал образ девушки с каштановыми волосами. Тогда становилось теплее на сердце и хотелось жить. Хотелось работать, ходить в театр, бегать на лыжах, играть с детьми.

Ягуарию Сидоровичу всю ночь снилась береза, она угрожающе шумела и в шуме этом явственно слышалось: