Моцарт - Страница 4

Нерл не выдержала, утирая слезы, улыбнулась.

— Возьми. Это поможет тебе в трудные минуты!

Немного смущаясь, Нерл протянула Вольфу маленькое круглое зеркальце на цепочке.

— Можно подвешивать его за свечой. В самые пасмурные дни по стенам будут бегать… солнечные зайчики…

Вольфганг осторожно взял маленькое зеркальце и, продев цепочку через голову, спрятал его на груди.

Годы, вынужденно проведенные в Зальцбурге, были для Вольфганга невероятно, непостижимо, продуктивными. Симфонии, серенады, дивертисменты, духовные мессы, клавирные сонаты… скрипичные концерты.

«Я композитор и рожден быть капельмейстером. Я не имею права и не могу хоронить свой талант, которым господь Бог столь щедро одарил меня. Могу это сказать без лишней гордости, ибо сейчас больше, чем когда бы то ни было чувствую это!», — написал сразу после отбытия из Зальцбурга юный Моцарт в своем дневнике.

Поскрипывает старый дилижанс, чавкают копыта лошадей, уныло барабанит по стеклам дождь. Анна Мария дремлет, прикрыв глаза. Нелегко в ее возрасте переносить подобные переезды. Но чего не сделаешь ради любимого позднего ребенка.

Нерадостной картиной встречает Европа молодого Моцарта. Тут и там видны губительные последствия войны. Убогие и калеки, слепые и парализованные. Ужасающая нищета, тяжкие страдания. И тут же баснословное богатство, вопиющая роскошь. Кучка людей успела нажиться на страданиях людей.

Негостеприимно встретила Вольфганга в этот раз и вечно веселая Вена. Его попросту успели забыть. От прежних контактов не осталось и следа. В какие только двери он ни стучал. Фальшиво-сочувственные вздохи и…

— Вакансий нет!

Какие пороги ни обивал! Понимающее покачивание голов и…

— Вакансий нет!

И опять старый дилижанс, топот копыт и унылый дождь. Может быть, Мюнхен окажется более гостеприимным?

Но мюнхенский архиепископ оказался таким, же невежественным, как и Зальцбургский. Не быть Вольфу концертмейстером при его дворе. Даже в оперном театре просвещенный человек граф Зео вынужден отказать Вольфгангу. Ему нужны грубые коммерческие поделки. Серьезная музыка никого не интересует. Гульдены делают гульдены!

— Вакансий нет!

Еще долго эта фраза на все лады будет звучать в ушах Вольфа.

Мать и сын в Мангейме. Артистическая жизнь бьет ключом. В мангеймском театре идут оперы! Что еще нужно молодому композитору? Ведь сочинять оперы было самой заветной мечтой Вольфа. Все складывается как в сказке. Капелла — самая лучшая в Европе, оркестр — целая армия, состоящая из одних генералов.

И Вольф с головой бросается в музыкальную жизнь Мангейма.

Вот только деньги. Их почему-то вечно не хватает. Мать до предела сокращает расходы. Они с Вольфом перебираются в подвальную комнатушку, чтоб экономить.

Словно в насмешку, Вольфу за бесконечные концерты и уроки дарят одни за другими… часы! Совсем недавно вошедшие в моду, карманные часы в неимоверном количестве скопились у Вольфа.

— Где мне найти столько штанов? Столько карманов? — смеется Вольфганг, Он еще не теряет чувства юмора.

Восторгов тысячи, денег жалкие гроши.

Все смешалось в пансионе фрау Вебер. Муж, театральный суфлер и фатальный неудачник, наконец-то! совершил поступок настоящего мужчины. Пригласил в гости самого модного, самого талантливого и самого неженатого молодого человека в Мангейме.

Ходили слухи, молодой человек высок ростом, красив, знаменит на всю Европу и достаточно богат.

Словом, целый выводок женщин приятной наружности, без конца топтались возле узкого зеркала в коридоре, не соблюдая никакой очередности. И тут позвонили в дверь. Пять женских сердец забились в унисон, словно канарейки в тесных клетках. Маленький колокольчик над дверью мог извещать приход самой Судьбы!

Молодой человек оказался маленького роста, некрасивым и камзол на нем был изношен до последней степени. Даже рукава на локтях лоснились. Лицо имело крайне болезненный вид и только глаза. Глаза светились каким-то необычайным огнем. С его появлением в пансионе фрау Вебер сразу стало значительно светлее. По стенам забегали солнечные зайчики.

Вольфганг сходу расцеловал маленькую Софи в обе щеки и заявил, что она слаще турецкого мармеладу! Маленькая Софи смутилась и спряталась за спины сестер. Все засмеялись.

Вперед выступил Фрид Вебер и начал торжественно представлять Вольфу остальных дочерей.

— Моя старшая дочь. Жозефа!

Вперед выступила крупная и нескладная девица. Она слегка поклонилась, но смотрела почему-то в сторону.

— Моя средняя, Алоизия!

Вперед выступила симпатичная девушка с кудряшками на голове. И в ту же секунду в ушах Вольфа громко зазвучала свирель. Нежная и трогательная мелодия переливалась и пела… О чем могла петь свирель в душе молодого человека!

Вольф уже не раз видел ее в музыкальных салонах, слышал ка-ак она поет! Только ради нее он и явился сюда.

— Моя вторая средняя, Констанца! — продолжал Фрид Вебер. Не Вольфганг уже ничего не слышал. И не видел. В душе звучала свирель, перед глазами покачивалось прелестное лицо Алоизии. И тут Фрид Вебер второй раз в жизни совершил поступок настоящего мужчины. И главы семейства. Тактично и незаметно увел остальных женщин в другую комнату.

Девушка с кудряшками была крайне мила. Сплошное очарование.

Куколка. С ней даже разговаривать не хотелось. Смотрел бы и… смотрел. Вольф так и поступил. Смотрел и улыбался.

— Откуда вы родом? — поинтересовалась куколка.

— Со-о-оль! — пропел Вольфганг.

— Зальцбург! — догадалась куколка.

Догадаться было нетрудно. Поскольку «зальц» на немецком означает «соль».

— Ваше имя… симфония… Алои-изия! — не выдержал Вольф.

— Симфонии я не люблю, — сразу же предупредила куколка. Вольф с готовностью кивнул. Ему было абсолютно все равно.

— Я люблю дуэты. Петь, — уточнила куколка.

— Вы можете стать… великой певицей!

— Откуда вы знаете? — округлила свои очаровательные глаза куколка.

— Я сам буду давать вам уроки! — торжественно провозгласил Вольфганг и решительно взял ее за руку.

Куколка освободила руку и погрозила Вольфу пальчиком.

Михаэль Гайдн обожал кошек. В своей каморке на окраине Вены держал целую стаю. Их количество не поддавалось никаким подсчетам. Все жалование скромного капельмейстера исчезало в пастях этих прожорливых красавиц в одно мгновение.

Каждый раз, заходя в гости, Антонио зажимал нос надушенным платком. В этот раз он застал Михаэля за обедом. В смысле, обедал не он. Обедали красавицы. Все сразу.

Антонио только что вернулся из поездки по родной Италии.

— Как наш подопечный? — с порога спросил Антонио. — Все еще вьется вокруг этой… симфонии Вебер?

— О… да! — усмехнулся Михаэль. — Он ухе вполне созрел, чтоб предложить ей… ногу, сердце и свой пустой кошелек.

— Ногу?! — переспросил Антонио.

— Что еще… — пожал плечами Михаэль. — Руки у него заняты. Он ими… или играет, или сочиняет.

— Мя-я-у-у! — в унисон взвыли сразу несколько красавиц. Количество еды их явно не устраивало.

Антонио покачал головой и, договорившись о встрече в самом скором времени, покинул уютное жилище Гайдна.

Тихо и незаметно умерла мать Анна Мария. Она и жила так же, тихо и незаметно. Всю себя отдавая детям. Близкие знакомые считали ее женщиной с загадкой. Скромная и порядочная женщина была. Труженица. Вот и вся загадка.

Природа обычно оплакивает уход таких людей. Над Мангеймом сплошные беспросветные облака. Унылый и бесконечный дождь. Кажется, что дождь идет не только здесь, в Мангейме. Но и в Вене. И в таком теперь далеком Зальцбурге.

Вольфганг тяжело переживал потерю. Несколько дней не мог даже сесть за письмо, чтоб сообщить отцу и сестре. Неподвижно сидел за столом, вертел в руках крупнее зеркальце на цепочке. Но солнечных зайчиков не было.