Мнемозина (СИ) - Страница 11

— Не заметно что-то, — фыркнул я. — Иначе бы в зеркало чаще гляделась.

Базаров молчал и без интереса разглядывал портрет президента, который так давно висел на стене, что выцвел и стал походить на копию самого себя. Я ждал, пока полковник нехотя не пояснил:

— Да, она немного не от мира сего, и одевается, как Леди Гага, но ей, видите ли, так положено. И потом, какая разница, как одет человек, если он делает свое дело хорошо?

Для здравомыслящего Базарова это была странная философия. Я не замечал у него прежде тяги к сверхъестественному, и потому просто не верил своим ушам.

— Толь, ты вроде взрослый мужик, — скривился я. — Неужели ты на это введешься? Какая она шаманка? По ней дурка вон плачет. Ей бы в санаторий на воды в Форж, как Атосу, нервишки подлечить.

— Не веришь? — усмехнулся Базаров.

— Не верю.

— Но бухать-то тебе больше не хочется?

Я промолчал. Сама мысль об алкоголе и правда была противна. И в этом заключалась беда, поскольку на трезвую голову особенно четко представлялся табельный ПМ, прижатый к виску. Но мысли о самоубийстве были не самыми страшными. Я вдруг припомнил: да, было такое, ходили в отделе слухи о тайном осведомителе Базарова, связанном с оккультизмом, но эти слухи почему-то не высмеивали, а после раскрытия убийства сразу двух семей все детали дела окутались мрачной тайной, которую работавшие над делом следователи и опера не спешили открывать.

После разговора с Базаровым я впервые поехал к Вере. Она жила в цыганском краю, в маленьком покосившемся домике, врастающем в землю, как боровик. На заросшем травой огороде не было ни одной грядки, только в разваливающейся теплице умирали несколько кустиков чахлых помидор. Видимо, Вера не была огородницей. Меня она встретила без всякого удивления, а я, признаться, даже не нашел в себе сил поздороваться.

— Что-то не растет у тебя ничего, хозяйка, — холодно сказал я, махнув рукой на заросший огород. — Неурожайный год что ли?

— Так здесь и не будет ничего расти, — спокойно ответила она. — Мне люди фрукты-овощи носят, так что нет смысла спину гнуть. Рядом со мной никогда ничего не растет, кроме сора. А кабы и росло, есть это нельзя. Потому и не сажаю ничего.

— Я тоже так и подумал на тебя глядя, — грубо сказал я. — С тобой любой себя некрофилом почувствует, потому что рядом все живое умирает.

Вера помолчала, а затем без особых эмоций поинтересовалась:

— Ты меня обидеть приехал?

— Я пить больше не могу, — резко сказал я. — Твоя работа?

— Так тебе столько и не надо, Ванечка, — ответила она хриплым прокуренным голосом, и закашлялась. — Организм чистить надо, иначе загнешься через год. Вот я тебе немного и помогла.

— Я тебя не просил помогать, — зло ответил я. — Может, я бухаю, чтобы забыть, что жену с сыном под землей черви едят, а этот урод по земле ногами ходит? Может, я загнуться и хочу? Может, я сдох тогда, вместе с ними?

Я сунул сигарету в рот, нервно поднес к ней зажигалку, но от раздражения не смог высечь пламя, и потому злобно сломал сигарету и бросил на землю, раздавив каблуком. Вера грустно улыбнулась.

— Ты не по этому пьешь, Ваня, — покачала головой Афанасьева. — Ты бухаешь, как не в себя, потому что тебе страшно, так ведь? Потому как по трезвяни ты их слышишь, или видишь даже.

Я застыл, а затем с вызовом спросил:

— Кого я слышу?

Вера повела плечами и уставилась куда-то мне за плечо пустым, невидящим взглядом, от которого у меня мороз по коже пошел.

— Покойников, Ваня. Ты их всегда чувствовал. Наверное, у тебя на работе показатели по раскрываемости высокие. Ты ведь всегда знаешь, куда идти, что искать, кого хватать. Раньше ты на интуицию все списывал, а сейчас стало хуже, потому что стал понимать, и думаешь, что сходишь с ума. Поэтому ты пьешь. Иначе ни есть, ни спать не можешь. Входи в дом, Ваня. Там мы можем спокойно поговорить, без твоих провожатых.

Ее последние слова прозвучали странным высоким голосом, сложенным из криков и шепотов моей мертвой жены и сына, десятками незнакомых мертвецов, на чьи трупы я выезжал ежедневно. Я почувствовал, как ледяные пальцы скользят по моей шее, и вне себя от ужаса переступил порог дома шаманки, успев краешком сознания зацепиться за мысль, что вот в такой омут прыгают жертвы вампиров, неспособные устоять перед его зовом. Но, сделав шаг, я осознал, что Афанасьева права. Я ведь действительно их слышал.

*****

Когда я добрался до пригорода, уже почти совсем стемнело. Лишь на западе небо еще сохраняло багровые оттенки заката. Хлопнув дверью машины, я торопливо закурил и пошел к дому, отмахиваясь от назойливых комаров, атаковавших меня, словно вражеские самолеты.

Вера, освещенная тусклым фонарем, нашлась в том жалком подобии огорода, которое могла себе позволить. Все, что ей удавалось вырастить, был редис и хрен, на которые почему-то не действовали древние заклятия, чем бы они ни были. Развалившись в старом, прорванном с боку шезлонге, она разглядывала покосившийся забор и черную собаку, пристально следившую за хозяйкой антрацитовыми глазами-бусинками. Дворняга приподнялась, настороженно глядя на меня, но затем равнодушно бухнулась обратно на землю, пару раз шевельнув хвостом для приличия. Рядом с Верой стояло пластиковое ведро, со вздувшимся от ожога боком, наполненное малиной. Вера лениво опускала в ведро руку, набирала пригоршню ягод и медленно ела. Ее тонкие губы были красными от сока. Наверняка это было подношение от очередного клиента, пожелавшего узнать свою судьбу. Деньги Вера брала менее охотно, уверяя, что ей в этой жизни хватает на все, потому с ней в основном рассчитывались натурпродуктом.

— Привет, Ваня, — негромко произнесла она. — Ягодку хочешь?

— Не хочу, — ответил я. Вера иронично покосилась на меня из-под узких очков, и я нехотя взял несколько крупных, лопающихся от спелости ягод.

— Сладкие, правда? — без всякого выражения спросила Вера, но ее пустой взгляд уже шарил где-то у меня за плечом. Причина была мне хорошо известна.

— Я опять кого-то притащил? — осторожно поинтересовался я. Вера медленно кивнула и завертела головой, как антенной, пытаясь увидеть призрака. Ее лоб сморщился от напряжения, а острый подбородок взлетел вверх. Ноздри раздувались, как у дворняги, валяющейся под забором.

— Девушка, — неуверенно сказала Вера. — Совсем юная, прозрачная. Какая-то быстрая недавняя смерть. Будто бы полет, а потом треск.

— Она из окна выпала, — сказал я. — И родные уверены, что не сама. Мне нужно с этим разобраться, Вера, потому что я тоже думаю, что это не самоубийство.

— Они все цепляются за тебя, Ванечка, — стылым, как осенний дождь голосом, произнесла Вера, а ее рука, шаря в ведре, давила мягкие ягоды. Сквозь пальцы текла красная жижа, но Афанасьева этого не замечала. — Все они летят к тебе, как мотыльки к свечке. Ты слышишь ее?

— Я ее чувствую, — тихо ответил я. — Это еще хуже. Когда вхожу в ее дом, то по коже словно лед стекает. И шепот, почти неразличимый, я ни слова не понимаю, да и никогда не понимал.

Вера стряхнула с себя оцепенение и неловко поднялась, цепляясь за мою руку. Ладонь тут же стала липкой от малинового сока, но вытереть ее было не обо что.

— Пойдем, выпьем кофе, — скомандовала Вера. — А она пусть тут остается, если захочет. Попробую разобраться, что к чему.

Я нерешительно обернулся, зная, что все равно ничего не увижу, и последовал за Верой. Призраки войти в ее дом не могли, во всяком случае, так утверждала хозяйка, и я принимал ее слова как должное, хотя бы потому, что мне и самому было бы неуютно думать, что покойники таскаются за мной, как привязанные веревочкой.

В кухоньке, такой же неопрятной, как и хозяйка, с натыканными повсюду пучками сухих трав, повязанных по углам цветных веревочек и бусин разных размеров и цветов, пахло кофе и сеном. Вера быстро вымыла руки, вытерла их о грязную тряпку, которая заменяла посудное полотенце, приткнула меня в угол и бросилась варить кофе. Помешивая воду в турке, она то и дело бросала быстрые взгляды в окно.