Млечный Путь - Страница 14

— Ха! — Марта повеселела. — Кстати, а чем ты занималась вчера, когда я была Вивьен? Опять гладила?

— Не поверишь! Озеленением террасы.

— Ты? Озеленением? В темноте?

— Нет, часов в шесть, еще было достаточно светло. Представляешь, Тьерри вчера вместе с моей свекровью приволокли кучу вазонов, горшков, мешки земли, рассаду, всевозможные большие растения.

— С ума сойти… Ты вроде бы не фанат садоводства?

— Зато моя свекровь очень даже! Но самое удивительное, что идея принадлежала Тьерри. Мол, у всех даже на крошечных балкончиках цветочки, а у нас терраса больше гостиной, но пустынностью напоминает Сахару. А потом мы со свекровью разбирали шкафы и кладовки. Так что получилось очень естественно, что я даже не приближалась к компьютеру.

— Много выкинули?

— Шутишь? Она все уволокла. Якобы отдаст в церковь для благотворительности. Но я-то знаю, что это ее маленький бизнес. Она торгует по Интернету всем подряд.

— В семьдесят лет по Интернету?

— Пардон, в семьдесят шесть. Она быстрее всех нас его освоила, как только поняла, что очень удобно торговать не выходя из дома и, значит, совершенно незаметно для мужа, который всю жизнь ужасно стесняется ее оригинального хобби. У них же особнячок в Шестнадцатом округе.

— А на вид такая сонная.

— Это при нем. А на самом деле страшно предприимчивая! Она ведь за все это свое садоводство взяла с Даниеля очень даже неплохую сумму. Хотя я уверена, что сама наверняка за гроши нашла в Интернете. А он же не откажет, мать все-таки. Потом мы с Тьерри забили мою машину добром из шкафов и поехали провожать свекровь. А у меня, понимаешь, весь вечер такое ощущение, что Тьерри хочет со мной о чем-то поговорить, но никак не решится. К тому же очень странная идея — ни с того ни с сего превратить террасу в сад.

— А Тьерри сколько?

— В декабре будет двадцать пять. У них с Сесиль одиннадцать месяцев разница.

— И вы с ним до сих пор близки?

— По настроению. Хотя язык за зубами он не умел особенно держать никогда. В общем, проводили мы бабушку, он перетаскал ей в подвал всю «благотворительность». Едем обратно, и он спрашивает: «Ма, а у тебя до папы кто-то был»? Я говорю, допустим, но почему вдруг тебя это заволновало? Он не отвечает, опять спрашивает: «А когда вы с ним стали встречаться, то уже больше никого»? — «Да». — «Совсем-совсем никого, даже когда вы вдруг ссорились»? — «Мы не ссорились», — говорю я. «Этого не может быть, — заявляет Тьерри. — Вы все время ссоритесь, сколько я вас знаю, вы не могли не ссориться раньше». И замолчал. Я не выдержала и опять спросила, почему он завел об этом разговор. «Потому что, ма, у него всегда кроме тебя были и другие женщины. Почему же у тебя-то не могло быть других мужчин»?

— Забавно для двадцатипятилетнего парня, — сказала Марта. — Ну и что ты ему ответила?

— Я сказала, что не обязана перед ним отчитываться и что, когда он сам женится, мне будет очень интересно понаблюдать, станет ли он изменять жене. Наверное, получилось слишком резко, потому что он довольно долго молчал, а потом заявил: «Я вообще не собираюсь жениться. И ты это прекрасно знаешь». Я говорю, ладно, ты взрослый мальчик, будешь всю оставшуюся жизнь ухаживать за садом на террасе. Хотела в шутку перевести. А он как взовьется: «Не нравится?! Можешь все выкинуть!» Конечно, говорю, отец все оплатил, а я выкину. «Ах оплатил?! Это для тебя главное?! Выкидывай! Я верну ему деньги!» Представляешь? Прямо эдипов комплекс какой-то, будто ревнует меня к нему.

— Может быть, — задумчиво произнесла Марта. — Хотя, думаю, штука в том, что девушка дала ему от ворот поворот и завела другого. А он переносит все это на тебя, хотя, конечно, такое поведение было бы логичным лет в пятнадцать, ну в семнадцать, но никак не в двадцать пять.

— Я тоже думаю, что дело в девушке. В этой барби Аннет. — Я вздохнула.

— Не вздыхай, Жюстин. Сейчас она едва ли встречается с Даниелем.

— При чем здесь Даниель? Меня гораздо больше волнует мой сын. Вдруг он узнает, что она спала с его отцом?

— Успокойся! С чего ты взяла, что он тоскует по ней? Он ведь сам тебе говорил, что она для него — всего лишь барби. И этих барби у него пруд пруди.

— Ты же знаешь мужчин. Пока женщина доступна — она барби. А как покажет на дверь или за тридевять земель — сразу любовь всей жизни.

— Вовсе не обязательно! Кстати, забыла тебе сразу сказать. Я же кое-что все-таки разведала, как хозяйка сайта. Эта самая Русалка и твой Даниель зарегистрированы и отправляют почту с одного компьютера!

— То есть… Марта! Выходит, что…

— Ну да, ты все поняла правильно.

— Марта, а если бы я писала ей от себя, а не от Вивьен…

— Ты просто экстрасенс, моя дорогая. Поздравляю. Продолжай в том же духе! Кстати, сегодня вечером мне Вивьен опять заменять или ты справишься сама?

— Сейчас еще разок перечитаю ваши эпистолярии, особенно твои — для вдохновения, и составлю пару-тройку заготовок, чтобы можно было их сразу отправлять.

— Жюстин! Какая же ты предусмотрительная!

— А можно, я свои тексты пришлю тебе на рихтовку?

— Ладно! Присылай. Меняемся ролями: ты — автор, редактор — я!

Ровно в половине шестого я встретилась с Даниелем у обувного. На заднем сиденье стоял ящичек с пророщенными луковицами тюльпанов. Среди листьев виднелись бутоны.

— Вот, не завянут, — гордо сказал Даниель. — Расцветут в твоем садике. Поцелуй меня. Я заслужил.

Без десяти шесть он поставил машину на уже знакомом месте в соседнем от клиники квартале, и мы дворами прошли к ней. Ровно в шесть медсестра царевны Будур пригласила его в кабинет. К восьми мы вернулись домой. Вид у Даниеля с перекошенными от анестезии челюстями был страдальческий, но он мужественно прижимал к груди ящик с тюльпанами.

Тьерри сидел перед телевизором и ел пиццу из коробки.

— Ничего себе! В Голландию, что ли, сгоняли? — отреагировал он на тюльпаны. — Где вас носит? Прихожу домой — никого нет, жрать нечего!

Даниель наморщил нос, протянул ему ящик, промычал что-то невразумительное, махнул рукой и пошел в спальню.

— Время приема теперь другое, — сказала я. — Отнеси цветы на террасу, пожалуйста.

— Могли бы меня предупредить.

— Много ты нас предупреждаешь?! — неожиданно членораздельно рявкнул сверху Даниель.

Я пристально посмотрела на сына. Он вздохнул, пожал плечами и унес ящик на террасу. Я пошла за ним.

— Ма, а что такого я сказал? Я же волнуюсь, когда вас нет.

— Представь себе, мы тоже волнуемся, когда нет тебя. И когда очень сильно волнуемся, то звоним тебе. Ты бы тоже мог позвонить, а не заказывать пиццу. Еды полный холодильник!

— Ма, но ты-то чего заводишься? Я понимаю, он социально опасен, потому что зубы болят. С тобой-то что?

— А по-моему, с тобой! Ты ведешь себя как ребенок.

Он вдруг нагнулся ко мне и положил голову на плечо.

— Ма, мне так плохо…

Я погладила его по спине.

— Я вижу. Эта затея с садом… Но ты же не рассказываешь!

— А что рассказывать, ма? Ты не поймешь.

— Я постараюсь. Попробуй!

Он неожиданно чмокнул меня в щеку и выпрямился с улыбкой.

— Ладно, мам, это все лирика. Проехали. Слушай, а хочешь пиццы? У меня еще много осталось.

Я, тоже улыбаясь, смотрела на него снизу вверх.

— Знаешь, оказывается, хочу. Только давай погреем ее в микроволновке. Отец все равно спит. И вино осталось от его дня рождения. Посидим здесь, в твоем саду.

— Не, ма, это твой сад. — Сын глубоко вздохнул и погладил мою руку, заглядывая мне в глаза. — Зачем люди растут? Оставался бы я всегда маленьким…

Мы ели пиццу, пили вино, а Даниель все спал. Тьерри очень подробно и обстоятельно рассказывал, как они с бабушкой вчера поехали за этими растениями и прочим в павильоны какой-то киностудии, где для съемок был устроен цветочный магазин. Когда эпизоды отсняли, все это стало уже не нужно, но один сердобольный осветитель пожалел растения, поливал и освещал их, повесив в Интернете объявление, что ищет добрые руки, в какие бы все отдать. Бабушка первой обнаружила вчера это объявление и сразу позвонила Тьерри, чтобы он помог перевезти сокровища в ее сад. Тьерри с удовольствием помог бабушке, но поскольку его всегда раздражал пустынный вид нашей террасы, то большая часть декораций цветочного магазина украсила ее, хотя бабушкин сад тоже прилично обогатился, впрочем, как отчасти и ее кошелек.