Млава Красная - Страница 5

– Рота, пали́!

Как же теперь пригодился прибережённый заряд в стволе. Залп с десятка шагов, почти в упор, не очень стройный, зато ни одна пуля не пропала – первый ряд воодушевившихся синих словно уложило невидимой косой.

– Сбили французу ход! – заорал, пользуясь секундной передышкой, полковник. – Сбили, братцы! И дальше им спуску не давай!

Не давали. Штыки пронзали тела, приклады ломали, дробили кости и валили с ног, в ход пошли солдатские тесаки, а кое-где и кулаки, но всему бывает предел. Порыв русской пехоты сначала понемногу, а потом всё быстрее сходил на нет. Ладожане падали, французы прибывали.

– Сергий… Сергий Григорьевич!

– Что, Ельшин?

– Угреньцев справа обходят! – Так ли это и насколько страшно, в смертоносной суматохе не разберёшь, но ведь разумно же! Со стороны французов самое милое дело, а Колочков, увы, не Росский, может и растеряться. Полковник рванулся к угреньцам, и тут его ухо сквозь какофонию боя уловило нечто знакомое. Нет, он не ошибся, это трубы, родные трубы кавалергардского полка выводят «Атаку»… Братка Лев, и как же, чёрт бы его взял, вовремя!

Тяжёлые кавалергарды на своих мощных рослых конях шли в центре, гусарские эскадроны с обеих сторон обрамляли нацеленный на французский фланг живой таран. Всё как положено: кавалерия атакует на рысях, команду «Марш-марш!» дадут в ста шагах от неприятеля – чтобы сохранить строй и ударить разом. Уже скоро дадут.

Александер фон Шуленберг торопливо – больше времени не будет – утёр несчастные глаза и покосился на русских. Чего они медлят? Если сейчас не…

Звонко вскрикивает чужая труба, её призыв сливается с приказом прусских горнов.

«Марш-марш!»

Вот оно!

Русские разом переходят на просторный всесокрушающий галоп. Угнаться за могучими серыми скакунами трудно – у них просто ноги длиннее, да и сердце больше, они дольше не задохнутся, но барон Александер не желает отставать. Гейер – отличный конь с примесью восточных кровей, они справятся, ведь справятся, правда, дружище? Ветер бьёт в лицо и сдувает эти проклятые слёзы, гудит под ударами тысяч копыт земля, и всё громче храп прибавляющих ходу лошадей, серых и вороных. Они с Гейером идут почти вровень с Василием, и они не одни такие. Многие, как и Шуленберг, хотят при столкновении оказаться рядом с русскими, многие рвутся вперёд, не все выдерживают… Гусары немного растянулись; собственно, так и должно быть – тяжёлая конница ломает строй противника, лёгкая гонит и рубит бегущих, если… когда те побегут.

Впереди вразнобой трещат выстрелы… хватит оглядываться, французы уже вот они! Думать некогда, бояться – тоже. Это пехота идёт в бой с криком, кавалерия налетает молча. Только гул разбуженной неистовым бегом земли и конский храп. Ну и лязг – сколько металла на лошадиной амуниции, сколько – на кавалергарде!

Пустое поле впереди сматывается грубым выцветшим сукном, синяя полоса растёт, распадается на фигуры с лицами, шапками, ружьями… Ага, не успели! Несущихся в атаку кавалеристов не встретила артиллерия, не перехватили драгуны, ну так получайте, господа! Что, не ждали от нас такого?!

Шедшие первыми русские буквально сносят, как весенняя вода запруду, начавший было перестраиваться егерский батальон, а вот уже и работа для гусарских сабель.

Хох! Форвертс! Александер рубил крест-накрест, по обе стороны лошадиной шеи, лезвие послушно рассекало человеческие тела и только раз обиженно звякнуло об умело подставленный ствол ружья – повезло этому стрелку, ну да ладно, нет времени топтаться на месте, вперёд! Синие фигуры разбегаются, чёрные, как карающие фурии, преследуют и убивают. Бой – это охота, празднество, пир!..

Шуленберг, ликуя, вместе со своим взводом пронёсся сквозь развалившийся французский строй, за которым металось нечто светло-зелёное. Вестфальцы! Ах вы ж подпевалы Буонапартовы… Явились, да? Почти на границу Пруссии? Так получайте!

– Господин полковник! Вашвысокобродь!

Орлов обернулся. Не выдержал, присвистнул не хуже Янгалычева.

Совсем близко неуклонно продвигалось вперёд императорское знамя – статный француз в расшитом золотом и залитом кровью мундире увлекал за собой плотно сбитый клин опытных, судя по их немолодым лицам, бойцов. Гренадеры, явно из тех, «Славнейших»…

– Я их остановлю! Дозвольте.

– Отставить.

Остановит он… Ладожане не лейб-гвардионцы, а герой поручик Ельшин – не Байар Неистовый. Ты, впрочем, тоже…

– За мной, ребята! – Это опять просто, это опять как к барьеру… Хриплое «Ура!» за спиной, топот ног, справа и слева. Догоняют, такие-разэдакие, а француз-то у нас генерал! Надо же, схватка вождей, прямо как в старину! Представиться? Незачем.

Лязгнули, сталкиваясь, клинки, противник метнулся в сторону, норовя проколоть русскому бок. Не успел: может, споткнулся, может, кровь, заливавшая синий мундир, была не чужая, а своя – Сергия это не волновало, он просто хлестнул по подставленному плечу. И сразу второй удар, теперь уже в горло…

– Вашбродь!!!

Ненависть в чужих глазах и нацеленные в грудь штыки. Ветераны-гренадеры чуть-чуть не успели спасти своего командира, что ж, теперь они отомстят. Французы-то промешкали, а вот ординарец Сергий успел. Стволом ружья отмахнул в сторону два вражеских штыка и грудью принял третий. От четвёртого Орлов ушёл сам, отправив синего ветерана следом за его генералом. Подоспел Ельшин с наспех собранной полуротой, оттеснил французов, дав командиру короткую передышку – как раз закрыть тёзке глаза. Пресветлый ключарь не заметит подмены. Раба Божьего Сергия он встретил, а уж князь тот или солдат…

Полковник поднял мимоходом сорванный французским штыком медный солдатский крестик, сунул в карман. Вольнодумец Орлов существование Бога отрицал, но при чём тут Бог?

У Николы Тауберта едва горло не перехватило от гордости за свой полк и за своих товарищей – они налетели так яростно и стремительно, с такой отчаянной отвагой! Неудержимо несущаяся лавина кавалергардов и чуть приотставшие, прикрывающие их с флангов эскадроны пруссаков. Белое и чёрное… Великолепное зрелище, вызывающее душевный трепет, а он – здесь, на холме, без бедняги Аякса и с фляжкой генеральского коньяка! В душе всё вскипело от чудовищной смеси восторга, обиды и досады, но восторга, потеснившего даже боль потери, всё же было больше.

Выстрелы и штыки не смогли остановить союзную кавалерию, и вот фланговые батальоны французов разбегаются, солдаты группами и поодиночке стремятся под защиту своих не попавших под удар и не потерявших строя товарищей. А тем уже не до обходов и не до Орлова – части, что должны были сокрушить русскую пехоту, разворачиваются и смыкают ряды, готовясь отразить новый натиск. Да, это тебе не австрияки, не баварцы и даже не лехи. Это Буонапартовы французы! Ощетиненные штыками каре одной лихостью не возьмёшь, как бы ни хотелось. Атаке конец, теперь только ждать артиллерию и лейб-гренадер – личные резервы василевса, если не врут адъютанты князя, уже в пути.

Услужливый ветер доносит сквозь притихшую было канонаду зов трубы. Орлов-Забецкой не глупей своего штаб-ротмистра, он созывает кавалергардов назад, под знамёна, и не только он. Белое, чёрное, синее, светло-зелёное стекается в крупные капли, подаваясь в разные стороны.

Взгляд с болью отмечает на блеклой траве среди обильного синего снежные пятна знакомых мундиров. Не даром удалось остановить маневр французов, ох не даром! И пруссакам тоже досталось… А сейчас, похоже, им всем достанется ещё больше!.. Кто бы из маршалов Буонапарте здесь ни командовал, соображает он быстро, и вслед за пехотной из-за холма на поле выплёскивается вторая волна, на сей раз конная.

– Эгей, гусар! – прокричал вновь оказавшийся рядом Василий. – Руби их в песи! Ферштей?

Фон Шуленберг не понял и просто отсалютовал кавалергарду клинком.

– И то, – кивнул русский. – Вместе и жабу есть веселей! Не то что лягушатников!