Младший брат - Страница 17

— На пять дней?

— Ага, — невозмутимо подтвердил я. — Напрягли по максимуму. — Я успел прочитать о карантинах в «Кроникл» и теперь нагло пересказывал статью чуть ли не слово в слово. — Ага. Замели всех, кто попал в облако. Кому-то пришло в голову, что взорвали бактериологическую бомбу, и нас, как селедку, упаковали в грузовые контейнеры в порту. Стремное местечко — в духоте, в поту, хавать нечего.

— Господи! — выдохнул отец, сжимая кулаки.

Он три дня в неделю преподает научную организацию библиотечного дела для старшекурсников Калифорнийского университета в Беркли, а в остальное время консультирует по работе с архивами своих клиентов в городе и на Пенинсуле. В основном это руководители и сотрудники доткомов третьей волны — коммерческих компаний, выросших как грибы на ниве Интернета. В общем, профессия у отца тихая и мирная — библиотекарь, но в шестидесятых он был настоящим радикалом, а в школе даже занимался в борцовской секции. И если его разозлить по-настоящему, то есть до белого каления — я знаю, потому что сам несколько раз доводил отца до белого каления, — то у него типа едет крыша, и он становится реально опасен, прямо как в фильме про Халка. Однажды отец, разъярившись, зашвырнул через весь дедушкин газон купленный в «Икеа» комплект деталей детских качелей, когда те при сборке развалились у него в пятидесятый раз.

— Варвары! — сказала мама. Она еще школьницей со своими родителями переехала жить в США, но до сих пор, как истинная британка, испытывает чувство протеста, когда ей приходится иметь дело с американскими копами, системой медицинского обслуживания, мерами безопасности в аэропортах и проблемами бездомных. В таких случаях мама употребляет свое самое сильное ругательство «варвары», которое в ее английском произношении звучит очень внушительно. Вообще-то я дважды ездил в Лондон в гости к нашим родичам и не сказал бы, что этот город намного цивилизованней, чем Сан-Франциско, зато свободного пространства там еще меньше.

— Но сегодня нас отпустили и переправили через залив на пароме, — начал я импровизировать.

— Ты, наверное, плохо себя чувствуешь? — предположила мама. — Голодный?

— Сонный? — подхватил папа.

— Да, пожалуй, всего понемножку. А еще Простак, Профессор, Чихун и Скромник.

Шутки на тему «семи гномов» — наш семейный бзик. Родители слабо улыбнулись, но все еще сквозь слезы. У меня вдруг защемило в груди от жалости к ним. Они ведь реально с ума сходили, не зная, где их сын и что с ним. Я поспешил сменить тему разговора.

— Вообще-то перекусить мне не помешало бы.

— Сейчас закажу пиццу в «Гоут-Хилл», — вызвался папа.

— Нет, только не это, — вырвалось у меня.

Они оба обернулись с таким видом, будто из моей головы вылезли телескопические марсианские усики. Я всю жизнь был неравнодушен к продукции «Гоут-Хилл-Пицца», с детства заглатывал ее, как аквариумная рыбка крошки корма, и, наверное, лопнул бы когда-нибудь, если бы пицца всякий раз не заканчивалась первой. Мне удалось изобразить на лице невинную улыбку.

— Чего-то не хочется пиццы, — неубедительно промямлил я и предложил первое, что пришло в голову: — Давайте лучше съедим какое-нибудь карри, а? — Слава богу, в Сан-Франциско можно заказать на дом любую жратву.

Мама выдвинула ящик, в котором хранилась коллекция ресторанных меню навынос (еще одна привычная мелочь нормальной жизни, бодрящая, как глоток прохладной воды в летний зной), вынула и стала просматривать их, перекладывая по очереди в низ стопки. Потом мы отвлеклись еще на пару минут, пока вместе изучали меню пакистанского ресторана с халяльской кухней на Валенсии. Я выбрал себе ассорти тандури-гриль, шпинат, протертый с фермерским сыром, соленый ласси из мякоти манго (на вкус гораздо приятнее, чем на слух) и жареные пончики в сахарном сиропе.

После того как заказали еду, снова начались расспросы. Родители Ванессы, Джолу и, конечно, Даррела, созвонились с моими и обратились в полицию. Однако количество заявлений об «отсутствующих гражданах» было настолько велико, что копы их только регистрировали, а принять меры обещали лишь по прошествии семи суток со дня исчезновения человека.

Между тем в Интернете сразу нарисовались миллионы сайтов по розыску пропавших без вести. Воспрянули даже несколько старых клонов социальной сети MySpace, тоскующих на безденежье и увидевших возможность продлить свое существование на волне всеобщего интереса. Ведь родственники пропали даже у богатых инвесторов из зоны залива. Если найдутся, глядишь, и сайту обломится немного бабла. Я схватил отцовский ноутбук и открыл несколько сайтов. Они были сплошь напичканы всякой рекламой вперемешку с фотоснимками разыскиваемых людей — школьными, свадебными и разными прочими. Довольно мерзкое зрелище.

Моя фотка была размещена в блоке с Ван, Джолу и Даррелом. Небольшое пространство отводилось для отметки, что человек нашелся, и еще одно для дополнительной информации о тех, кто пока отсутствует. Я заполнил поля за себя, Джолу и Ван и оставил пустым то, что относилось к Даррелу.

— Ты забыл отметить Даррела, — сказал папа. Вообще-то он недолюбливал моего лучшего друга с тех пор, как заметил, что уровень содержимого в одной из бутылок у него в баре опустился дюйма на два, а я тогда, к моему неослабевающему стыду, свалил вину на Даррела. На самом деле мы оба отсосали эту водку, ради прикола намешав себе по хайболу с кока-колой, когда ночь напролет рубились на компьютере.

— Его не было с нами, — соврал я с горьким чувством.

— О господи! — охнула мама, сцепив руки так, что побелели костяшки пальцев. — А мы с папой решили, что вы вернулись все вместе.

— Нет, — продолжал я завирать. — То есть мы договорились встретиться, но Даррел не явился на место в назначенное время. Наверное, застрял в Беркли. Он собирался поехать на метро.

Мама испуганно ойкнула. Папа закрыл глаза и сокрушенно покачал головой.

— Разве ты не знаешь, что случилось с метро? — спросил он тихим голосом.

Я мотнул головой, чувствуя приближение неотвратимого. Земля уходила у меня из-под ног.

— Его взорвали, — сказал папа. — Эти ублюдки взорвали мост и метро одновременно.

Об этом не написали на первой странице «Кроникл», и понятно почему: последствия взрыва проходящей под водой ветки метро заведомо не могли тягаться по зрелищности с растерзанными остатками моста, повисшими над заливом. Весь перегон от станции «Эмбаркадеро» в Сан-Франциско до «Вест-Окленда» был затоплен.

Я вернулся к отцовскому компьютеру и стал прокручивать заголовки. Все затруднялись назвать точное число погибших, но счет шел уже на тысячи. Цифра постоянно увеличивалась за счет все новых установленных жертв из тех, кто в своих автомобилях упал с высоты 191 фут, и пассажиров затопленных поездов. Один репортер утверждал, что ему повезло взять интервью у «изготовителя липовых удостоверений личности», который после теракта помог «десяткам» человек просто исчезнуть с новыми документами из своей прежней жизни и заодно ускользнуть от неудачных браков, невыплаченных долгов и прочих превратностей судьбы.

Отец сидел с повлажневшими глазами, а мама плакала, не сдерживаясь. Оба опять принялись обнимать меня, похлопывать по спине, словно желая убедиться, что это их сын собственной персоной, и все повторяли, что любят меня. Я сказал, что тоже их люблю.

За ужином сохранялось слезливое, радостно-горестное настроение, и мама с папой выпили по два бокала вина — для них это необычно много. Я сказал, что хочу спать, на этот раз не соврав, и нога за ногу поднялся по лестнице наверх, к себе в комнату. Спать я, правда, не стал, потому что прежде всего надо было связаться с Джолу и Ванессой, порыскать в Интернете, понять, что же все-таки происходит, и приступить к поискам Даррела.

Итак, я дополз до своей комнаты и открыл дверь. У меня возникло чувство, будто разлука с моей старушкой-кроватью длилась тысячу лет. Я повалился на спину и протянул руку к тумбочке за ноутбуком. Оказалось, что за время моего отсутствия аккумулятор сел. Наверное, штекер блока питания был неплотно вставлен — его надо чуть потыркать, иначе отойдет. Я запихнул штекер в гнездо до упора и дал батарее две минутки подзарядиться, прежде чем опять включить ноут, а сам тем временем скинул с себя шмотки, сунул в мусорное ведро — больше ни в жизнь их не надену! — и облачился в чистые трусы и футболку. Знакомое ощущение свежевыстиранного белья, только что взятого из моего собственного шкафа, подействовало на меня почти так же умиротворяюще, как объятия родителей.