Младенец Фрей - Страница 4
Она отворила дверь в коридор.
Там стоял Алик.
Неужели он все слышал?
– И чтобы сегодня ты с Сонькой не спал. Любой предлог найди! Завтра ты мой – чтобы было чем и как.
Она засмеялась и пошла по коридору.
Алик задержался, запирая за ними дверь.
Леонид Саввич покраснел: он чувствовал себя прегадко, единственное утешение – чемодан с альбомом. Чемодан оттягивал руку, хотя ценности, заключенные в нем, были почти невесомыми.
Что делает относительно честный человек, которому надо за ночь совершить два бесчестных поступка: подготовить к покупке коллекцию марок так, чтобы она ему досталась как можно дешевле, и солгать жене, которой почти никогда не лгал.
Первая ложь защитила его от разоблачения второй.
– Я ездил за коллекцией. Вот она, смотри.
– С каких пор коллекции тебе выдают в американских кейсах?
Соня человек въедливый и не то чтобы умный, но хваткий.
– Здесь есть ценные экземпляры.
– Покупать будешь? – Это было сказано без всякого уважения к Леониду Саввичу, так как у того свободных денег не было. Если не считать полутора тысяч, собранных с помощью Сониной мамы на отпуск в Анталии.
– Может быть выгодная сделка.
Соня пошла на кухню ворчать, а ее муж, уже не спеша, с лупой, с каталогом, принялся рассматривать потенциальную добычу.
И Леваневский, и блок были настоящими, состояние на четыре с плюсом.
Проще всего подменить марки. Блок вставить обычный, он ничем, кроме нескольких строчек надписи текста, не отличается. А марка и того более схожа – буква побольше, буква поменьше – кто поймет! И даже если кто-то сделал любительские фотографии и потом, охваченный подозрениями, станет выяснять истину, можно от всего отречься. По крайней мере нет такой фотографии, на которой увидишь разницу между буквами.
Понятно, что мысли Леонида Саввича граничили с уголовщиной.
И он стал думать – то ли остаться честным и предложить две тысячи, чего от него ждут, то ли просто подменить марки, предложить цену ничтожную и отказаться от сделки вообще. Так или так?
Так или так?
А у Антонины серые выпуклые глаза, она открыла их в тот самый момент, и в них была несказанная боль наслаждения! И он увидел себя в этих глазах, увидел потрясение впервые в жизни полученной радостью, хоть и опозорился.
– Ты чай будешь пить?
– Иду, сейчас иду.
А жена начнет канючить, какая глупая учительница поставила Дениске двойку и как беспардонно ведет себя сосед по лестничной клетке, который открыто и нагло водит к себе девиц. Понимаешь – девиц. Он оскорбляет наш лифт.
«Ну уж лифт…»
«Ты был бы счастлив оказаться на его месте! По глазам вижу, что счастлив. Но я тебе такого шанса не дам, и не рассчитывай».
«Нет, – подумал Леонид Саввич. – Обман может раскрыться. И тогда вся надежда на будущие встречи с Антониной рухнет. Нужен ли ей мелкий жулик? А если у нее будет ребенок? Нет, об этом думать даже наивно, такая женщина, как Антонина, отлично умеет предохраняться. Лучше оценить все в половину стоимости…»
Ночью он проснулся от гениальной идеи. Он подменит только одну марку – Леваневского с маленькой буквой. А блок оставит как есть. Зато предложит две тысячи…
Соня храпела. Она спала на спине и храпела. Леонид Саввич принялся переворачивать Соню на бок, она сопротивлялась. В соседней комнате забормотал во сне Дениска. Это же ужас – прожить жизнь в двухкомнатной хрущобе! Без перспектив.
Но где взять две тысячи?
Соне ничего сказать нельзя, она этого не переживет. Ей вообще несвойствен риск. А не рискуя, ты никогда ничего не заработаешь.
Утром он опоздал на работу, потому что ждал, пока уйдет Соня. Она повела мальчика в школу.
Леонид Саввич полез в домашний сейф – коробку из-под кубинских сигар за книгами на второй сверху книжной полке. Коробки не было.
Ну и хитрюга! Заподозрила! Перепрятала.
Он знал, куда Соня перепрятывает. Когда-то прочел в записках следователя, что мужчины прячут деньги в книги, а женщины – в белье. По крайней мере у них дома это правило срабатывало.
Леонид Саввич отыскал коробку под простынями.
Оставил там двести долларов. Остальное изъял. И поехал в институт.
Длинная узкая комната архива примыкала к институтской библиотеке.
На все про все – один работник, Леонид Саввич. Раньше было трое, но сейчас пришлось сократить.
Институт содрогался под угрозой ликвидации. Хорошо еще, что в сердце у самых главных чиновников страны таилась явная или тайная тревога: «Если все вернется, как я посмотрю в глаза товарищам по бывшей партии?»
Поэтому институту отыскивали деньги на существование, на поддержание лаборатории и даже на заграничные командировки, потому что по всему миру раскиданы мавзолеи и гробницы, где лежат нетленные диктаторы. Правда, число их уменьшается – то где-нибудь в Афганистане, то в Чаде развенчивают очередного вождя всех народов и кидают в яму. Если остаются должны институту, то никогда не возвращают долгов.
Но два или три вождя все еще покоятся в мавзолеях, и за них последователи платят в валюте, хоть и скудно. Надеются, что подойдет их черед и они тоже удостоятся состояния мумии.
В двенадцать ровно позвонила любовница Леонида. Не то чтобы он надеялся, что она забыла о коллекции, – такого не бывает, и не то чтобы он этого не хотел – его тело все более настойчиво вспоминало о возможном повторении счастья. Так что Леонид Саввич просто сидел у телефона и ждал – будь что будет!
А ее голос возбудил так, что он встал – не смог усидеть.
– Козлик, – сказала она. – Ты обдумал?
В этот момент в архив заглянул кто-то из сотрудников, и «козлику» пришлось прикрыть трубку ладонью.
– В два в гостинице? – спросил он.
– Нет, – вздохнула дама его сердца. – С гостиницей подождем, сейчас я должна взять у тебя коллекцию.
– Что случилось?
– Срочно нужны деньги. Поехали в магазин, ты покажешь?
– Но я принес деньги.
– Сколько?
Леонид Саввич оглянулся и ответил как положено:
– Это не телефонный разговор. Встретимся, скажу.
– Милый, я не могу ждать, – возразила Антонина. – Мне нужно твое решение немедленно. Она мне за ночь шесть раз звонила.
– Но я сейчас не могу уйти. Совершенно невозможно.
– Ничего страшного, я к тебе заеду. Это же минутка.
– Мне надо будет пропуск выписать… Хорошо, я тебя внизу встречу.
– Тогда жди через час. У тебя внутренний? Снизу позвоню.
Леонид Саввич даже не успел все продумать и испугаться, как открылась дверь и зам по режиму – из всех людей именно он – впустил в архив Антонину.
– Принимай землячку, – сказал он. – Надо погостеприимнее быть.
– Спасибо, Тихон Анатольевич, – пропела Антонина. – Век буду вашей должницей. Приедете ко мне – шкурки подберем для вашей супруги.
Зам гоготнул и пошел кривыми ногами к двери.
– Какие еще шкурки? – Леонид Саввич был растерян. – И как ты к нам прошла?
– Шкурки, потому что я твоя землячка, из Перми, у нас там звероферма, а я ее директор.
– Я же не из Перми!
– А ты побольше шуми, побольше!
– И ты ему шкурки пришлешь?
– Ты у меня первый среди чудаков.
– Может получиться неудобно…
– Уже получилось.
Леонид Саввич вздрогнул. Он очень боялся потерять место. С дипломом Историко-архивного сорокалетнему мужчине трудно устроиться.
Антонина опустилась на свободный стул напротив Леонида Саввича. Вынула из сумочки очки, не спеша надела их, и серые выпуклые глаза стали громадными, как у стрекозы.
– Ты меня подвел, – сказала она негромко. – Ох и подвел ты меня, зайчик!
Леонид Саввич стал доставать из-под стола кейс с альбомом, он был готов уже на все – только бы не вылететь из института.
Антонина снизила голос до шепота.
– Ты вчера не предохранялся?
– Как? – Вчерашний роман был покрыт дымкой древности.
– И я от тебя понесла. Будем рожать богатыря.