Младенца на трон! (СИ) - Страница 1

Пьер улыбнулся красавице-медсестре и закрыл глаза. Укола он почти не почувствовал, лишь голова слегка кружилась, а в ногах появилась расслабленность. Хорошо… Теперь вздремнуть бы.

Ему вдруг показалось, что тело словно бы плывет по невидимой реке. Неумолимый поток уносил его все дальше и дальше, стремительно засасывал в мутную безнадежность. В душе холодным, липким комком зародился страх, нарастая с каждой секундой. Еще мгновение - и страх превратился в животный ужас, безотчетная паника накрыла Пьера с головой, сжала горло, мешая дышать. Жадно ловя губами воздух, он открыл глаза. Что происходит?!

Вокруг стояла кромешная тьма.

Страх исчез так же внезапно, как и появился. Дышать стало проще, и Пьер с облегчением перевел дух. Фу-ух, отпустило…

Господи, что за дрянь ему вкололи?! Врагу не пожелаешь.

Немного успокоившись, он прислушался к своим ощущениям. Вроде ничего не болит. Лежит на чем-то твердом, явно не на кровати. Пьер осторожно огляделся. Вокруг по-прежнему была темнота, но теперь он заметил колеблющиеся огоньки, кое-где разрывающие мрак.

Глаза постепенно привыкали к темноте, и в слабом свете мерцающих огней Пьер смог различить несколько массивных колонн, силуэт окна с кованой решеткой, а высоко вверху - что-то похожее на старинный сводчатый потолок. Брр, холодно… Где он?

Сладковатый запах щекотал ноздри. Что-то знакомое… Ну конечно, ладан! Уж ему ли не знать! В Париже Пьер частенько ходил на службу в православный храм на улице Дарю. Будучи выходцем из семьи русских эмигрантов, он считал, что это помогает ему сохранять память о Родине.

Огоньки, запах ладана. Точно, лампады! Как он сразу не догадался? Ну конечно, это же церковь!

Уж не отпевать ли его собрались? Может, он впал в летаргию, и его приняли за мертвого? Господи Боже, только этого не хватало!

Пьер в панике вскочил… и тут же свалился. Ноги не держали, тело не слушалось, словно вообще ему не принадлежало. Он попытался крикнуть:

- Je suis vivant! Aidez-moi! ^[1]

Но вместо слов из горла вырвалось какое-то бульканье, похожее то ли на крик, то ли на плач.

В темноте за окном раздалось сердитое карканье. Потеряв над собой контроль, Пьер снова попробовал вскочить, истошно заголосив:

- Au secours! ^[2]

И вновь оказался на полу, не сумев выговорить ни слова. Да что ж такое-то?! Не умер ли он, в самом деле? Может, в шприце был яд?

Усилием воли Пьер заставил себя успокоиться. Всему должно быть разумное объяснение. Надо просто отдышаться и все обдумать.

Итак, что ему известно? Он находится в церкви, скорее всего, лежит на полу, или, по крайней мере, на чем-то твердом и холодном. Сейчас, похоже, ночь: напротив темное окно. Церковь православная, как на улице Дарю, но явно не она. Тело и язык не слушаются. Вывод? Медсестра тут не при чем, она сделала укол, Пьер заснул или потерял сознание, и в это время в больнице что-то произошло. Может, пожар, или потолок обвалился. Его, видимо, эвакуировали. Куда, в церковь? Бред какой-то! Хорошо, допустим, он сильно ранен. Ничего не болит, но это может быть следствием наркоза. Может, перебиты ноги? Да, и, видимо, с горлом тоже что-то не так. А сканер? На нем же был сканер, отслеживающий состояние!

Он осторожно поднял руку, поднес к лицу, пытаясь разглядеть датчик, и обомлел: перед глазами маячила крошечная детская ладошка!

"Oh mon Dieu! Я брежу…"

Натужно скрипнули дверные петли, где-то справа мелькнул свет. Пьер напряженно уставился во тьму. В едва освещенном пятне на мгновенье мелькнуло рогатое чудовище, волочящее за собой окровавленное тело. Тварь уставилась на него плотоядным взглядом… и тут же исчезла в темноте.

"Фреска! - облегченно вздохнул Пьер. - Сошествие в ад. Нда, так недолго и рассудком подвинуться".

Но не успел он отойти от испуга, как сердце снова заколотилось.

- Ей-ей, пришибу тебя, Тишка, ежели посмеяться вздумал, - хриплый шепот эхом отразился где-то высоко под куполом.

- Истину глаголю, не сумлевайся, младенец тута благим матом орал. Вот те крест, - огромная тень на стене вскинула руку и перекрестилась.

Это что ж, по-русски, что ли? Пьер хорошо знал русский, родители об этом позаботились. И в детстве, и сейчас они частенько говорили с ним на языке предков.

Но что за странный говор? К чему это коверканье слов? Или какой-то местный диалект? Куда ж он попал-то?!

Между тем двое вошедших обследовали помещение в колеблющемся свете свеч, которые держали в руках. Пьер с изумлением смотрел на странные фигуры. Они показались ему огромными. Незнакомцы были одеты в меховые душегрейки и перепоясанные грубыми веревками темные рясы в пол, из-под них торчала стоптанная войлочная обувь. Немного похожи на монахов, как их рисовали в старых книгах.

Наконец они приблизились, и один из них в упор посмотрел на Пьера.

- Глянь-ка, Филимон! Прямо у врат царских дитятко притулилось! - воскликнул он.

- Как же он тут очутился? - нахмурился второй, теребя лохматую, с проседью, бороду. - Все ж заперто было?

- Маринка свово Ивашку-Воренка подкинула? Хитрость какую задумала? Собор ведь вмале^[3].

- Хм… Ему годка два, как и Воренку, но это точно не он. Маринка сейчас с полюбовником в бегах где-то на Низу. Да и дитем ей бросаться несподручно: через него только они трон оттяпать и могут. А малец-то не простой! Глянь, парча какая. Такую не на всяком боярине увидишь.

Пьер молча хлопал глазами, стараясь осознать, что происходит. Почему они называют его младенцем? Кто сошел с ума, он или эти странные мужики?!

- Батюшки, а лежит-то где! - ахнул вдруг Тишка. - Прямо под образом Заступницы Владимирской!

- И то… - кивнул Филимон, открыв рот от удивления.

"Мне все это снится", - решил наконец Пьер и незаметно ущипнул себя за руку. Боль была вполне ощутимой, но видения не пропали. Над головой висела та самая икона Владимирской Богоматери, которую он видел в Третьяковке. Да что ж такое происходит-то?

Странные монахи внимательно рассматривали его. Тот, которого звали Тишка, присел рядом, протянул громадную, больше лица Пьера, ладонь, и осторожно коснулся его щеки кончиком пальца.

- Настоящий, - с благоговением прошептал он.

Оба замерли, тараща глаза на Пьера. Минуту спустя Тихон выдохнул:

- Слышь-ка, Филимон… Никак это посланец.

- Вот и я мыслю. Чай, неспроста он под Богородицей-то.

- Мать честная!

- А лежит-то как тихонько, не плачет. Глазенки удивленные вытаращил да молчит. Могет, немой он?

- Ага, немой, сказывай. Так заливался, я аж подскочил, как услышал.

Филимон откашлялся и сурово сказал:

- Вот что, Тихон, мы с тобой в таком деле не решальщики, тут нашими скудными умишками не разобраться. Надобно кого-нить кликнуть. Ступай-ка ты на Чудово подворье к отцу Аврамию да все ему про младенца-то и обскажи. А я покуда здесь покараулю, дабы чего не вышло.

Тишка с готовностью кивнул, перекрестился и исчез в темноте. А Пьер, проводив его взглядом, поднял глаза на Филимона. Тот по-прежнему с интересом его рассматривал, примостившись на корточках.

- Кто вы? - попробовал спросить Пьер, но вместо вопроса изо рта вырвался несвязный лепет. Лицо Филимона вдруг подобрело, и он с участием произнес:

- Надобно тебе что-то, да? Ах ты, бедолага, небось несладко на каменном полу-то лежать.

Огромный монах подхватил Пьера и, выпрямившись во весь рост, принялся его укачивать.

- Ну-ну, баю-бай, - неумело забормотал он.

Леденея душой, Пьер поднял руки и в рассеянном свете снова увидел перед собой детские ладошки. Повертел головой, глянул на живот, на ноги… и чуть не потерял сознание. Сомнений не было: он стал младенцем!