Митрополит Филипп - Страница 5
В апреле 1538 года Елена Глинская умерла. Регентша отошла в мир иной задолго до того, как увядание коснулось ее тела. Она была молода, и ничто не говорит о скверном здоровье великой княгини… Может быть, не настолько уж неправдоподобны предложения, согласно которым одна из придворных «партий» нешумно «помогла» ей завершить земной путь? Впрочем, это из области догадок. А вот уже твердо установленный факт: после кончины Елены Глинской с ненавистным фаворитом Овчиной расправились моментально. На протяжении нескольких лет он был всесильным человеком, но сразу после того, как исчезла поддержка государыни, любимец ее сделался мертвецом.
Это лишний раз доказывает, сколь дурно относились в аристократической среде к правительнице, сколько непопулярна была она на протяжении пяти лет владычества… И, в конечном итоге, с какой неприязнью служили ей.
Таким образом, вроде бы, и с духовной точки зрения, и с точки зрения политической есть основания предполагать, что дело о мятеже князя Андрея Ивановича прямо повлияло на выбор молодым Федором Колычевым иноческой жизни. Очень похоже. Да.
Но.
Нельзя забывать одно простое правило: после того – не значит вследствие того. После 1537 года Федор Степанович Колычев оказывается монахом Филиппом. Однако нет прямых и точных подтверждений тому, что он стал иноком вследствие событий 1537 года.
Более того, существует несколько серьезных доводов, работающих против этой схемы.
Во-первых, Житие ни слова не говорит о каких-то страданиях дворянина в связи с участием родни в мятежных делах. Там вообще не упоминается бунтовская история, в которой замешаны были Колычевы. Ни летописи, ни послания самого Филиппа, ни какие-либо иные документы не дают даже намека на связь между событиями 1537 года и постригом Федора Степановича в монахи. Эта связь установлена гипотетически, не более того.
Во-вторых, на протяжении нескольких десятилетий семейство Колычевых проявляло необыкновенную живучесть и, если угодно, непотопляемость! Положение его при дворе отнюдь не рухнуло в одночасье из-за «дела Старицких». Многие его представители сохранили высокое служебное положение, а некоторым еще предстояло добиться поистине выдающегося статуса в политической элите Московского государства. Минет четверть века, и на Колычевых обрушится новый страшный удар. Под него подставит родню Богдан Никитич Хлызнев-Колычев, когда-то служивший воеводой в удельной армии Андрея Старицкого. В январе 1563 года он станет перебежчиком в стан литовцев, притом совершит побег во время боевых действий: русская армия тогда «в силе тяжкой» двигалась на Полоцк. Богдан Никитич удрал прямо из походных станов и предупредил врага о подходе нашего войска. Несмотря на новый страшный позор, несмотря на то, что у Ивана IV должно было сформироваться подозрительное отношение к семейству Колычевых, они все-таки продолжали оставаться на самом верху русской военно-политической иерархии. Наконец, даже падение самого митрополита Филиппа еще не перечеркнет их влияния и не выбьет их с высоких чинов. Колычевы сохраняли высокое положение при дворе все годы правления Ивана Васильевича, да и после его смерти.
Положение любого рода при дворе в значительной степени было результатом бойцовых качеств его представителей. Трудно было пробиться в «высшую лигу» власти, однако еще труднее остаться там надолго. Временщики приходили и уходили, но несколько десятков семейств постоянно сохраняли в своих руках бразды правления страной, разделяя их только с монархом. Колычевы были именно среди этих семейств, и они умели грызться за свое высокое положение, умели отстаивать его. Они научились использовать все возможности, чтобы удержаться на вершине. Поэтому все сказанное выше о «предчувствии больших бед» может быть повернуто другим боком: кто готов бороться за себя, тот вылезет из тяжкой опалы. Потребны только воля, связи и уверенность в собственных силах. Федор Степанович, допустим, мог опасаться крупных неприятностей в связи с мятежом князя Андрея Старицкого; но в такой же степени он мог испытывать надежду на то, что эти неприятности он переживет, выкарабкается. А не он сам – так более удачливая родня, которая не даст пропасть окончательно.
На основе чего установлена связь между постригом Федора Колычева и бунтом князя Андрея Ивановича? Только на основе сопоставления чисел: Федор Степанович Колычев обернулся монастырским послушником, когда ему было тридцать лет, а тридцать лет ему сравнялось в начале 1537 года, за несколько месяцев до московско-старицкого конфликта. Как об этом говорится в Житии? «Егда же приспе в совершеньство мужа в тридесят лет возраста своего…». Но могло быть и самое простое совпадение, никак не связанное с политическими бурями смутной эпохи.
Итак, связь между уходом Федора Степановича в иночество и мятежом Андрея Старицкого должна быть поставлена под серьезное сомнение.
Само Житие пишет об окончательном решении молодого Колычева пойти в монахи совершенно иначе. Однажды он стоял на литургии, слушал иерея, читавшего Евангелие, и в сердце его неожиданно запали слова: «Немощно убо человеку единем оком на землю зрети, а другим – на небо, ни двема господинома работати: любо единаго возлюбит, а другога возненавидит; или единаго держится, а о друзем же нерадети начнет». В другой редакции Жития все это звучит значительно проще: там цитирование евангельского чтения останавливается на слове «работати».
Именно с того времени Федор Степанович принялся «усердно размышлять» о своей жизни, а вслед за тем начал искать иной участи.
Но что значит это место в Священном Писании? Более всего оно похоже на пересказ Нагорной проповеди Иисуса Христа в Евангелии от Матфея. Для того, чтобы увидеть смысл цитаты, понятный любому книжнику XVI столетия, стоит привести это место из Евангелия полностью: «Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма? Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и мамоне. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, а тело – одежды?» (Мат 6:22-25) Как указал еще преосвященный Леонид, чтения Евангелия на 18 зачало от Матфея происходит в воскресенье, на второй неделе по Пятидесятнице[11]. Впрочем, это могли быть и слова проповеди, где высказывание преподобного аввы Исайи: «Как нельзя одним глазом смотреть на небо, а другим – на землю, так и уму нельзя пещись и о Божием, и о мирском. Что не будет помощно тебе, когда выйдешь из тела, о том стыдно тебе пещись», – священник использовал в качестве толкования на Евангелие.
Эти слова расшифровывают внутреннее борение, происходившее внутри молодого Колычева. Не мятеж, как видно, подвигнул его к иноческому пути, а долго вызревавшая нелюбовь к обязанностям царедворца. Таким образом, не стоит искать внешних событий, так или иначе влиявших на личность будущего митрополита. Ведущую роль сыграли глубинные психологические процессы, душевные движения, шедшие долго – все те годы, пока формировалась личность молодого мужчины. На него повлияла вся совокупность впечатлений, полученных им за многие годы, продуманных, прочувствованных, обращенных в строительный материал для возведения собственных предпочтений.
Что он видел, что испытал на протяжении трех десятилетий жизни?
Эпоха, которой был свидетелем Федор Степанович Колычев – одна из самых блистательных во всей биографии Руси. За два года до его рождения скончался Иван Великий, создатель России. Правитель, при котором весь государственный уклад страны резко изменился. Исчезла былая вольность окраин, произошла резкая централизация. Вся власть над колоссальными просторами Русской земли сосредоточилась в Москве. Прежде такого не бывало. Прежде всякое княжество, всякая вечевая республика располагали большей свободой и имели полное право вести собственную политику, устанавливать собственные законы, вести войны или, скажем, чеканить монету по собственному изволению. При Иване III все забрала в один кулак одна столица. Но она же сумела защитить страну от воинственных татар, отвоевать изрядный кус Литовской Руси, дать общий закон для всех. Свободы стало меньше. Зато и риска попасть в рабство и быть выставленным на каком-нибудь крымском рынке в качестве живого товара также стало намного меньше. Русь отдыхала от кровавых междоусобных войн. То, чего не могли совершить русские князья по одиночке, сделало реальностью единое Московское государство.